(Из рассказа «Вспоминая сестру»).

… Когда был в отпуске, много разговаривали с сестрой на темы, связанные со школой.
– Школа – это то святое, которое в нормальном человеке должно умирать с последним вздохом, – говорила сестра. – Десять лет, проведенных в школе, – немалый срок человеческого бытия. Прежде всего от родителей зависит, будет ли школа светлым пятном в жизни…
– А от школы и учителей? – спрашиваю я.
– В меньшей мере зависит и от школы, но надо понимать, что школа прежде всего занимается учебным процессом. Школа выдает свидетельства об образовании. Мы как-то привыкли думать, что образование – это только знания. На самом деле «образование» – от слова «образ». Это определенные, как бы общие требования к выпускнику. Другое дело, что далеко не все получившие свидетельства о восьмилетнем, среднем или даже высшем образовании могут соответствовать своему образу. В части знаний – это наиболее характерно. В формировании этого образа, конечно, участвует все окружение выпускника.
– А как ты относишься к ЕГЭ? – задаю я вопрос, чтобы убедиться, совпадают ли наши мнения.
– Натаскивание, когда в одно ухо влетело, в другое вылетело (редко у кого что-то задержится в голове), это не систематические знания, которые приходят через осмысливание. Сам подход с ЕГЭ таков, что противоречит утверждению, которое было высказано еще Плутархом,
что ученик не сосуд, который надо наполнить, а факел, который надо зажечь.
Сестру перевели работать в городской отдел народного образования, но работать чиновником она не смогла, хоть и платили больше, и работа легче.
– Не могу, – говорила сестра. – Сидишь, двигаешь бумаги от стола к столу, день, как год, длится нескончаемо долго. Да и знания не востребованы, а ты знаешь, как они тебе и мне доставались. На моем месте с восьмилетним образованием работать можно было, если есть здравомыслие.
Как порой бывает трудно оторваться от любимого дела, которому в сущности и была посвящена жизнь! Сядет поглубже в кресло, накинувшись пледом, и проверяет тетради, а утром скажет: «Пошла на каторгу». Но жизни своей, по-видимому, без этой каторги не представляла.
С появлением мобильников подолгу разговаривал с сестрой.
– Ты помнишь, сколько в год было на весь наш город медалистов?
– Было мало, от силы человека 2-3. Зато сейчас наша школа одна столько выпускает.
– А почему все так быстро девальвировалось? Ученые степени, награды и даже школьные золотые медали?
– Потому, что произошла подмена по-настоящему человеческих ценностей на человеческие пороки. Совесть у многих стала рудиментом. Купить стало можно все. Каждый день прививается мысль о том, что надо молиться золотому тельцу, и нет ничего важнее этого. Многие стали жить по принципу – стыд не дым, глаза не выест. Зачастую мерой оценки качеств человека стала толщина его бумажника.
Сестру, работающую в школе учителем русского языка и литературы, включили в список претендентов на получение медали «За трудовую доблесть». Но в последующем из списка вычеркнули. Причина? В партии не состояла. При советском времени, когда людей четко делили
на коммунистов и беспартийных, звание «Заслуженный учитель России» она тоже бы не получила.
Как-то спросил сестру:
– Галя, помнишь, когда мы учились в школе, все были безбожниками, а сейчас очень много верующих даже наших ровесников, бывших пионеров и комсомольцев. Как у тебя с религией?
На что сестра ответила:
– Да, молодость – такое качество, которое быстро проходит. Подходя к закату жизни многие начинают верить в бога. Непонятно, что людьми двигает. Может, начинает давить время, безжалостное и безапелляционное, которое съедает всех и все. Временем все-таки можно распорядиться для благих дел, вспоминая которые, и умирать не страшно, – и добавила: – Я атеист, но уважаю веру в кого-либо или во что-либо каждого, кто себя не обманывает. С верой оно, наверное, жить легче и вовсе не обязательно верить в бога, придуманного человеком. Верить во что-то (в кого-то) – это здорово! И никого не надо в чем-то переубеждать.
С моей точки зрения, от религии есть все-таки одна польза. Польза эта – частое напоминание о смерти, что делает любого сноба несколько приземленнее.
Да, есть какое-то высшее начало, но… не выдуманное человеком.
– Да-а, – говорю я. – Помнишь, были и среди нашего окружения даровитые ребята и девчонки, поцелованные богом с напутствием на определенную профессию или вид спорта. Никто, как правило, не реализовал своих возможностей.
– Этому есть два объяснения. Уж очень далеко мы от центров цивилизации. А в большей степени это потому, что абсолютное большинство родителей наших сверстников были малообразованными, и для них врач, учитель или инженер – это была профессия, о которой в детстве они и мечтать не могли. Несмотря на то что их ребенок обладал неординарными способностями в чем-то другом, отправляли детей в медицинский да педагогический или на инженера учиться. Есть, конечно, и исключения. Один мой ученик закончил консерваторию по классу баяна, есть и летчики, и ученые. Сколько замечательных учителей,врачей, инженеров, ученых, военных, героев войны и труда дал наш маленький городок!
Вспоминая о советской школьной форме, сестра говорила:
– Школа – не место выпендрежу. Школьная форма как элемент школьной демократии должна быть обязательно. Даже отношение не только к одноклассникам, но и к учителям будет совершенно иное. Хочешь выделятся – выделяйся благими поступками и хорошей учебой, а не шириной и глубиной родительского кармана. Эта «ширина» и «глубина» порой корежат души подрастающих так, что учитель для них никогда не будет авторитетом, если даже он выдающийся педагог и человек. Форма должна быть, конечно, не как в советские времена. Разработать что-то удобное и красивое для школьников ведь можно. Пусть это будет несколько видов форм. Но это будет именно школьная форма….