Галина Ганина

Только будь всегда, Мамочка!

- Ой, я бы так не смогла. Человек что овощ делается. Дернуться можно с лежачими больными! Сдавать их надо в специальные места! И не смотри на меня так! Чего миндальничать-то? Вон, животных усыпляют. И ничего. А мы все такие гуманные. Еще в какой-то стране стариков на гору уносят, далеко и там оставляют. А еще... - хотела продолжить дальше Антонина, но Любаша ее перебила словами:
- Тонь, ты бы хоть постеснялась такое говорить! Мама же это наша! Какая гора? Совсем с ума сошла!
- Ну, во первых, мама не наша, а ваша. Она мужа моего мать. Что согласись, существенная разница. Во-вторых, будь даже моя, я бы тоже избавилась, когда бы она такая стала. Люба, ну ладно, ухаживать за малышами. Они ж сладкие такие! А когда взрослый становится беспомощный? Извини меня, вонючий такой! И надежды нет! Да, я еще спросить хотела. Жилье-то матери теперь куда? Ну, в смысле, раз ты ее к себе-то забрала? Квартира стоит, пустует. Я думаю, надо ее продать. Пока цены не опустились. У нас же Ваське вон учиться надо, Петька женится хочет. Вообще, по сути, нам жилье нужнее. Ты дочку поздно родила, когда она у тебя еще вырастет? Вот по человечьи-то отказалась бы ты в пользу брата и... - Антонина не договорила.
- Любушка! Любочка, где ты, доченька? - донеслось из комнаты.
- Ты иди, Тоня. Мама проснулась, - Люба стала подталкивать родственницу к двери.
Голова гудела, мама себя неважно чувствовала и она не спала уже три дня. Но все-таки подумалось: "А вдруг слышала разговор? Нехорошо-то как!".
Вошла в комнату. Надо окно распахнуть. Запах тяжелый, удушливый. Но маме все холодно, мерзнет. Она ее в шаль закутывает. На звук шагов обернулась. Приподнялась на постели. Волосы чуть поправила. Люба посмотрела на ее руки. Натруженные, большие, как ласты, а кисть тонкая. И венки бегут узорчатые. Перебирает что-то ручками. Глаза беспомощно смотрят в одну точку. Не видит мама. Вроде говорят, что на одном глазу может какой-то процент зрения вернуться, но Люба уже не верит. Подошла, привычно поменяла белье, постель. Покормила. Мама свернулась клубочком и заснула. А Люба - к врачу побежала. Спросить, посоветоваться. Голова была ватная, хотелось сбежать от проблем.
Долго жаловалась. Что улучшений нет, что тяжело. Врач, импозантный, с бородкой быстро заполнял бумаги, очередь перед кабинетом. Поднял на Любу уставшие глаза.
- Наверное, работы это... Много. У вас, - вдруг перестала лепетать та.
- Хватает. А докторов - не хватает. Если бы барышня, я мог бы разливать по флаконам одно средство и раздавать его всем, то очередей бы стало меньше и больных тоже, - чуть улыбнулся он.
- Какое средство? Его можно достать? - откликнулась с надеждой Люба.
- Молодость. Что ж вы сразу загрустили? Так оно. Вот вы устали, жалуетесь. Все понятно. А ваша мама жаловалась? Вы болели в детстве? Она вставала к вам ночью? - сняв очки, произнес доктор.
Любаша вздохнула. Память услужливо подсовывала веер картинок. Вот она, восьмилетняя, лежит с простудой. Мама берет ее на руки и носит. Тяжело ей. Но носит. И чай приносит с лимоном, и бруснику где-то достала. Почти полночь была, когда ей морса захотелось. Мама и ушла. В ночь. Вернулась с ягодами. Где взяла? Неизвестно. Под утро температура спала. Любаша уснула, а мама ушла на работу. И сколько она себя помнила, всегда работала в 2-3 местах. Чтобы у нее все самое лучшее было.
Однажды, в декабре, они перед магазином стояли. Там платье было. Серебристое такое, мерцающее. И мама так на него смотрела... Восхищенно. А потом развернулась, погладила Любашу по щеке и пошли они дальше, пальтишко ей покупать, ботики. Себе мама не купила ничего. Был еще торт. Красивый, бело-розовый. Маленький, правда. Во времена дефицита такой торт был равносилен сказке. И Любаша его почти весь сама съела. Маме немножко крема досталось сверху. Глянула на маму виновато, та ее к себе прижала, мол, ничего дочка, прорвемся, еще тортик тебе потом куплю.
- Дети вырастают. И забывают, сколько сил и здоровья давали им родители. Вы же были маленькой и беспомощной? Ну а теперь ваша мама стала такой. И что ж вы ее... Что хотите сделать, а? Понимаю, устали. Но давайте на минуту задумайтесь, милая барышня. Вот вдруг не станет вашей мамы. Время у вас появится свободное. Не надо будет ночью вставать, ухаживать. Вы будете довольны и счастливы тогда? - с металлическими нотками в голосе проговорил доктор.
- Ничего... Ничего, я... Просто. Вот, значит, что вы советовали, то и делать будем. Вы извините, что я так, я потом приду! - Любаша вылетела из кабинета.
Щеки ее пылали. Что она делает? Как это - не станет мамы? Нет, так не пойдет. Она же...
Не сможет без нее. Пусть сама давно взрослая, дочка растет. Только мама. Это все! Сколько раз Любаша рыдала, уткнувшись в ее коленки. И когда что-то случалось, стиснув зубы терпела, а в голове свербила одна мысль: "Ничего, это все скоро закончится. И я смогу пойти домой, к маме. Она утешит, пожалеет. Подскажет, как лучше. Зазвонил телефон. Яшка, брат.
- Чего тебе? Тонька была уже. Квартиру вам? Да все забирайте, надоели уже, крохоборы. Мама-то так тебя любит! Все беспокоится. Про Яшеньку спрашивает. А ты? Тогда валялся три месяца, кто за тобой ходил? Чего молчишь? Мама! Она нас с тобой одна тянула, - и Любаша в сердцах бросила трубку.
По лужам шла, а не замечала. Слезы по лицу размазывала. Вышла к магазину. Зашла. Смотрит - а там платье. Похожее на то. Любаша ринулась к манекену.
- Оно осталось только этого размера. Вам побольше надо, не налезет, - прошептала девушка-продавец.
- Да знаю я! Снимайте, заверните. Не мне это. Маме. Она у меня стройняшка. На меня вижу, что не налезет, - вытерла нос Любаша.
Девушка глазами только хлопала. Платье... Оно такое было. Нарядное. И что? Сейчас она, Любаша придет домой. И нарядит мамочку. По дороге торт купила. Такой же, как из детства. Было-розовый. Мама не увидит его. И пусть. Она расскажет, какой торт красивый.
Через три ступеньки бежала. Дверь открыла. Слышит, дочка поет. Любаша в комнату. А Танечка сидит возле бабушки, гладит ее по голове и поет песенку. А та улыбается.
- Любонька пришла. Ты иди, дочка. Поспи. Устаешь ты, родная моя, золотая. Совсем я тебя измучила, - мама протянула руку, головой завертела, пытаясь понять, где стоит Любаша.
Комок в горле стоял. Дышать было невозможно. Всем даются испытания. Только вот не все их достойно проходят. И она, Любаша чуть не струсила.