– А ты молоток! Клёво вскарабкался. Я думал, Кипер покажет какой он ловкий.

– Сволочь, отдай лекарство! Он может умереть!

– На! – Жук показал неприличный жест и цыкнул слюной в сторону Сергея. Плевок цели не достиг, лёг в цементную пыль.

– Ты – гнида последняя! – Жук побагровел и кинулся в драку. Они катались по полу среди обломков кирпича, досок и кулей с мусором, – грязные и в крови.

Оторвавшись от Сергея, Жук швырнул баллончик в окно. Сергей помчался вниз, баллончик с лекарством был разбит.

Подбегая к школе, парнишка увидел скорую, которая увозила Сеню с бабушкой.

Утром, с сиренево-зелёной припухлостью под глазом, Сергей пошёл в больницу.

– Это Жук постарался? – Сергей кивнул. – Извини, Серёга, не дождался я тебя.

– Да это я не успел. На стройке лекарство было, а потом оно упало и разбилось.

– Жаль, что не я там по стройке лазил... Мне ведь не разрешают. Никогда не разрешали ничего

такого... опасного. У меня особая жизнь, не такая как у вас. Меня бабушка очень бережёт. А я её.

Мы одни друг у друга. Она умная, говорит, что «самое непростое в жизни – понять, какой мост следует перейти, а какой сжечь».

– Хорошо сказала.

– Это не она, это Эрих Мария Ремарк, немецкий писатель. Ты, Серёга, читай больше, наполняйся информацией. Чужие жизни многому учат. Легче делать выводы и избегать ошибок.

– Тебе что, сто лет? Какие ты выводы сделал? – улыбнулся Сергей.

– Вот, например: потерять можно только жизнь, всё остальное поправимо. Или вот: люди всегда отрицают явления, которые не могут объяснить.

– Я не замечал... Скажи, а почему ты терпишь этого подлого Жука? – Сеня пожал плечами.

– Я ему не нравлюсь потому, что я не такой, как он. Мы думаем по-разному. А ещё у него душа мёртвая, а она должна быть живой, тогда человек будет жить долго. Циолковский считал, что души – это неделимые атомы, блуждающие во Вселенной. Он предполагал, а я ЗНАЮ, что это так. У меня есть тайна. Только тебе скажу. Не проболтаешься? – Серега кивнул.

– Мы все уже умирали!

– В каком смысле? – вытаращил глаза Сергей.

– В прямом. Каждый из нас проживает много жизней: вторую, четвертую, седьмую... Мы все уже умерли, и не раз, но люди ничего не помнят об этом. Я помню. Так устроен мой мозг. Это интересно, но тяжело. В моих жизнях всегда было много горя.

Сергей остолбенело сидел перед астматическим Сеней и не верил своим ушам.

– Знаешь, даже наука такая существует – ксеноглоссия – доказательство прежних жизней.

– Что же ты помнишь? – спросил Сергей, не понимая, как реагировать.

– Мне приходят такие ясные картины, – продолжал парнишка. – Я знаю города, где я проживал, как меня звали, я помню моих детей, как я жил и кем я был. Я вижу даже то, что было очень давно, например, чумные еврейские погромы. Была эпидемия, и нас сжигали заживо. Лучше бы не знать об этом. Это очень страшно. Когда я вспоминаю, у меня обостряется астма, и я болею.

– Ты помнишь своих детей?! Разыгрываешь? Может, тебе сны такие снятся чуднЫе?

– Это не сны! Я как будто книгу листаю, где каждая глава – моя очередная жизнь. У бабушки, например, своя книга жизни, у тебя своя. Но я знаю только мои. – Сергей поёжился.

– Твоё дело – верить или не верить. Главное не проболтайся. Обещаешь?

– Я ничего никому не расскажу, Сеня!

– Так вот, представляешь, – я во всех своих жизнях всегда был евреем! Удивительно. Я не был эфиопом, калмыком, казахом... Я всегда был евреем. И меня всегда убивали.

Сеня закрыл глаза. Тонкие руки поверх простыни, на подушке голова с «полубоксом»...

– Сейчас ты будешь думать, что я сумасшедший. Я хорошо помню свой дом... Я жил в Саксонии, в Магдебурге, на улице Лейбницштрассе, 7, и шил сапоги. У меня было шестеро очаровательных ребятишек: Эстер, Эмилия, Давид, Соломон, Мойша и Наум. Я был классным сапожником. Вся знать шила у меня обувь, я был богат. Меня убил сосед, ненавидевший евреев. Он пробил мне голову подковой. Я провёл в муках три дня и скончался на руках любимой жены Софии. Шестеро детей остались без отца, – Сергей молчал.

– Ещё я помню, как я жил во Франции, и меня звали Иосифом. Я был хорошим ювелиром. Мою мастерскую сожгли, а меня задушили. Это сделал мой знакомый Кристиан. Он часто заходил, чтобы предложить мне распить с ним моего бренди. Он знал, что в моём буфете всегда стоит грушевый кальвадос. У меня было принято угощать им хороших заказчиков. Кристиан привёл бандитов, мою мастерскую стёрли с лица земли, а меня убили. Мне было сорок два.

Я помню как жил в Санкт-Петербурге, – продолжал Сеня. Меня звали Моисей. Я был профессором и преподавал физику в университете. О моих работах писала пресса, я имел государственные награды, мне казалось, что я делал важное и нужное дело. Мою жену звали Зоя, а дочь – Мира. Я был счастлив. Меня расстреляли чекисты в тридцать седьмом... Как врага народа.

Сеня умолк. Глаза его были закрыты. Он трудно дышал. Сергей боялся пошевелиться.


– В подвале, без окон, с толстыми стенами и тяжёлыми дверями стояла длинная серая очередь.

Все молчали. Был дикий колючий страх, он не помещался в груди. Я вошёл в помещение, пахнущее карболкой. Передо мной стоял человек в огромном клеёнчатом фартуке. Наверное, он был очень аккуратным и боялся испачкать одежду. Прятался за фартуком. Руки Клеёнчатого всё время двигались, вроде чего-то искали. Потом в меня выстрелили. – Сергей молча сглотнул.

– Ты не думай, Серый... Я не сошёл с ума, – продолжал Сеня. – И это не сцены из прочитанных книг. У меня так создан мозг. Он всё помнит, всё время записывает информацию. Но я ещё не закончил... Я расскажу свою последнюю жизнь, самую короткую.

Осень. Идёт мелкий дождь. Мне пять лет, меня зовут Давид, я держу свою маму за руку и стою в очереди. Слышны выстрелы. Мама красивая, в клетчатом платье. Помню её блестящие волосы и красные серёжки-ягодки. Мы шли умирать, в яме уже были мёртвые люди, они были свалены там, как вещи. Я был слишком мал – не понимал и не боялся. Люди двигались медленно, по дороге к яме они снимали с себя одежду и обувь. Вот мы уже идём босые. Мама поднимает меня на руки, чтобы согреть. Какая же она хорошая, моя мама – она всегда заботится обо мне. Я обнимаю её за шею. У неё холодные руки и мокрое лицо. Я замёрз, и мне хочется есть. Мама гладит меня по голове и говорит: не бойся, мой Доди, всё будет хорошо. Не бойся! Мы подходим к яме, мама прижимает меня к себе крепко-крепко. Потом мы летим в яму... Падать было мягко. Все пули достались маме и я не умер сразу. Я лежал в яме, и мне было очень тесно, холодно, и там плохо пахло. Я не знал, что так пахнет кровь. Сверху всё время падали люди. Я звал маму, но она молчала. На моём лице лежала чья-то рука, она была огромной и мешала мне плакать. Я не смог выбраться, мёртвых было очень много, а я был слишком мал.

Сеня сделал длинную паузу и спросил:

– Я вот думаю, почему меня всё время убивали?..

Зашла медсестра с капельницей, попросила Сергея покинуть палату.

С Сеней они больше не виделись.

Лидия Соломоновна оформила внука в интернат санаторного типа, для постоянного медицинского контроля. С тех пор он жил и учился там. Интернат находился за городом в лесу. Сенина бабушка, нарядившись в лучшее и надев шляпу, садилась в старый, дребезжащий стёклами автобус и тряслась в нём долго, ради того, чтобы увидеть внука, подарить ему свою любовь и накормить куриными котлетами.

Через десять лет на встрече выпускников Сени не было. По крупицам собирали сведения об отсутствующих. Оказалось, что Сеня Киперман раздумал строить космические корабли, а с красным дипломом закончил медицинский и работает в институте мозга.

Только Сергей знал, почему он сделал такой выбор.


Автор: Елена Хейфец
Спасибо за ваши комментарии и лайки

Подпишитесь на нашу группу в Одноклассниках, чтобы не пропустить новые рассказы https://ok.ru/group/70000007680074