Он ухаживал без лишних слов. Просто звонил: «Буду у твоего подъезда в семь, поедем ужинать». И это казалось правильным: никаких «я скучаю», никаких «ты самая». Я думала, что это и есть зрелость — когда всё понятно без сюсюканья.

Про Анну я узнала случайно. Мы сидели в его квартире, я листала альбом с фотографиями и увидела её: тоненькую, с черными кудрями до пояса и глазами, которые даже на плоской фотографии казались глубокими. Павел сказал просто: «Моя бывшая. Мы дружим. Рубашку на прошлой неделе мне она гладила — ты же знаешь, я это дело не люблю».

И я подумала: какие мы все взрослые. Пришли с опытом, с прошлым, с багажом. Никаких истерик на пустом месте. Ты гладишь рубашки своему бывшему? Прекрасно, значит, у вас по-человечески всё закончилось. Молодцы.

Когда пришло приглашение на свадьбу — плотный кремовый прямоугольник с золотым тиснением — я не увидела в этом подвоха. Может, надо было заметить, как Паша держал карточку. Слишком бережно, будто это диагноз, который надо перечитать трижды. Но я смотрела только на дату — как раз на дежурстве подмениться можно было.

В тот день — солнце, нестерпимое июньское солнце — я надела то голубое платье, которое купила в прошлом году на день рождения. Оно облегало фигуру прямо как надо, не слишком открытое, но дающее понять, что мне есть что показать. Павел вышел из ванной в белой рубашке. На воротнике — капля одеколона, еще не впиталась. Мы были хороши вместе, я в этом не сомневалась.

В загсе все шло своим чередом. Тошнотворно-счастливые улыбки родственников. Нелепые поздравления. Анна — она была прекрасна, конечно. Тонкая талия, светлое платье делали её похожей на одуванчик — дунь, и разлетится. Её жених — высокий, с рыжеватой бородой — подхватывал её под локоть, словно боялся, что она и вправду улетит.

Ресторан был из тех, что называют «нажили непосильным трудом». Потертый паркет, зеркала в золоченых рамах, официанты с осанкой балерин. Нам достался столик у окна. Павел почти не говорил, только пил, и это должно было меня насторожить. В обычной жизни он не понимал алкоголь — «Зачем платить деньги за то, чтобы с утра голова болела?» Но в тот вечер бокалы с вином исчезали, и я видела, как желваки на его скулах напрягаются всё сильнее.

А потом был тот самый тост. Я смотрела на Павла и не узнавала его. Не пьяный — ищущий. Не заплетающийся язык — решившийся. Он говорил ей то, чего никогда не говорил мне. Произносил слова, которые за год наших отношений спрятал где-то глубоко.

«Я люблю тебя. Всё понял. Всё бы отдал, чтобы всё вернуть».

В зале — тишина. Жених Анны замер с поднятым бокалом. Кто-то из гостей нервно хихикнул. Кто-то зашептался — я слышала обрывки, что-то вроде «совсем офигел» и «бедная девушка». И только Анна смотрела прямо на него, в её взгляде — смесь жалости и усталости.

Я почему-то не устроила сцену. Встала, положила руку ему на плечо — «Павел, нам пора». Он поднялся, как ребенок, которого уводят с детской площадки. Мы вышли, я поймала такси, и мы молчали всю дорогу. Он пытался взять меня за руку. Я отодвинулась к окну.

Ночью он храпел, раскинувшись на кровати, а я сидела на кухне и считала минуты до рассвета. Вся моя жизнь с ним прокручивалась в голове, словно фильм, пересмотренный заново. И везде я видела знаки, которых не замечала раньше. Как он смотрел на фотографии в телефоне, когда думал, что я не вижу. Как оживлялся, когда она звонила. Как убирал со стола, если мы готовились к её приходу, и оставлял грязные кружки, если ждали моих подруг.

Утром я разбудила его кружкой кофе — поставила рядом с кроватью. Он сел, потер лицо ладонями, попытался улыбнуться: — Проспал? Опаздываю на работу?

Я смотрела на него и видела чужого человека. Кого-то, кто год прикидывался, что я — главная женщина в его жизни. И ведь сам, наверное, верил в этот спектакль.

— Что вчера было? — он нахмурился, делая глоток. — Я помню ресторан, а потом как отрезало.

Я могла бы сказать «ничего особенного» и жить дальше. И часть меня хотела именно этого — забыть, сделать вид, что всё в порядке. Но я уже знала, что никогда не буду в порядке рядом с ним.

— Ты признался Анне в любви, — сказала я ровно. — Перед всеми гостями. Сказал, что всё бы отдал, чтобы вернуть её.

Он побледнел. Потом покраснел. Потом начал говорить слишком быстро: — Господи, какой позор. Я был пьян, ты же знаешь, я не пью обычно, вот и понесло. Ничего такого я не имел в виду. Просто перебрал.

Я смотрела на него и думала: как легко ему лгать. Или даже не лгать, а жить в своей версии реальности, где он — хороший парень, который никого не обманывает.

— Ты не был пьян, — сказала я. — Ты был предельно искренен. Впервые за весь год.

— Что за глупости, — он попытался встать, но пошатнулся и сел обратно. — Марта, ну ты-то должна понимать, что это всё ерунда. Мы с тобой уже год вместе, какая Анна?

А я вдруг поняла, что больше не хочу слушать. Мне надоело. Я пошла в комнату и начала собирать вещи. Немного, самое необходимое. Остальное заберу потом.

Он метался по квартире, уговаривал, обещал, даже несколько раз повторил «я тебя люблю» — первый раз за всё время. Но я видела, как фальшиво это звучит. Как книга, которую впервые открыли. И сразу же начали читать с середины.

— Ты можешь любить кого угодно.

Сказала я, застегивая сумку. И добавила:

— Но я не останусь там, где мне не говорят главное.

— Я всё говорю! — он схватил меня за локоть.

Я дернулась. А он продолжил:

— Марта, ну что ты как маленькая? Подумаешь, пьяная глупость.

— Что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, — я высвободила руку. — Дело не в этом. Дело в том, ты никогда не любил меня. И не смотрел на меня. Так как вчера смотрел на неё.

Я ушла, закрыв дверь без хлопка. На улице пахло свежескошенной травой. Нагретым асфальтом. Люди спешили по своим делам. Кто-то на работу. Кто-то с работы. Кто-то просто гулял. Обычный летний день. Ничего особенного.

Телефон зазвонил почти сразу. Я сбросила. Снова звонок. Выключила звук. Потом пришли сообщения — десять, двадцать, тридцать. Я не читала. Шла по улице, и каждый шаг давался легче предыдущего.

«Я не останусь там, где мне не говорят главное» — эта фраза крутилась в голове, как заевшая пластинка. И в ней была правда — моя правда. Почему-то именно сейчас, когда рушилось что-то, что я считала важным, я впервые за долгое время чувствовала себя настоящей.

Вечером я сидела у подруги, мы пили чай, она не задавала вопросов, только иногда вздыхала и подкладывала мне печенье. Телефон продолжал вибрировать от сообщений. Я решила прочитать хотя бы одно.

«Марта, я запутался. Ты права. Я всё еще думаю о ней. Но с тобой мне хорошо. Давай попробуем еще раз?»

Вот и вся правда. Наконец-то. Запоздалая, вынужденная, но правда. Я выключила телефон.

Через неделю я вернулась за вещами — выбрала время, когда его точно не будет дома. Мама и подруга помогали упаковывать книги и посуду. На столе лежала записка: «Позвони, когда будешь готова поговорить». Я скомкала её и выбросила.

Готова ли я когда-нибудь снова с ним поговорить? Вряд ли. Не из-за обиды — её почти нет. Просто некоторые вещи невозможно склеить. И не нужно.

Я медсестра, я знаю: бывают раны, которые лучше не трогать. Пусть заживают сами, своим путем. Иногда останется шрам, но он будет напоминать не о боли, а о том, что ты выжила. И научилась чему-то важному.

Например, тому, что нельзя быть запасным вариантом в чьей-то жизни. И что настоящие чувства невозможно спрятать — они всё равно прорвутся наружу, пусть даже в самый неподходящий момент.

А еще я поняла, что иногда нужно уйти. Просто встать и уйти. Без драмы, без скандала. Тихо закрыть дверь и не оборачиваться.

В этом есть своя сила.

История Марины