Лена смотрела на сына и не могла наглядеться. Руки огрубевшие, лицо обветренное, только глаза те же – добрые, внимательные.

– Мам, я это... – он мялся в прихожей. – Я жениться хочу.

– На ком? – она замерла с чайником в руках.

– На Тане. Помнишь, в школе учились? Она ждала меня.

В кухне повисла тишина. За окном дворник скрёб асфальт – весна никак не хотела вступать в свои права.

– А жить где будете?

– Пока у её родителей. Потом что-нибудь придумаем.

Свадьбу сыграли скромно – время было такое. Невеста в белом платье, перешитом из маминого, Витя в костюме, одолженном у друга. Лена продала золотые серьги – подарок матери на восемнадцатилетие, чтобы накрыть стол.

Олег пришёл на полчаса, поздравил и ушёл: – У меня дела. Да и что я там забыл?

Через год у молодых родилась двойня – мальчик и девочка. Лена прибежала в роддом прямо с работы, задыхаясь от волнения. В коридоре топтался бледный Витя:

– Мам, как мы их... Мы же не потянем двоих сразу.

Она обняла сына, прижала к себе:

– Прорвёмся. Я помогу.

Дома Олег читал газету.

– У внуков был?

– Нет пока.

– И правильно, — не сдержалась и съязвила. — Нечего там делать. Сами нарожали – пусть сами и крутятся.

Но потом остановилась в дверях кухни. Посмотрела на мужа и добавила:

– Это же твои внуки, — в горле встал ком

– Мои внуки – это дети моих детей, – он не отрывался от газеты. – А эти... Сами справятся.

Молодые жили в однокомнатной квартире родителей Тани. Теснота, пелёнки, вечный плач. Лена приезжала каждый день после работы – стирала, готовила, нянчила.

– Мам, ты бы отдохнула, – Витя ловил её за руку. – У тебя же давление.

– Успею ещё отдохнуть, – она складывала выстиранные ползунки. – Вам сейчас тяжело.

По вечерам она считала, сколько можно выкроить из зарплаты. НИИ разваливался, платили гроши, да и те с задержкой. Но внуки... Им нужно молоко, подгузники, лекарства.

В подъезде её остановила соседка:

– Слышала? У Нинки сын квартиру купил. В кооперативе какая-то схема, вроде дёшево выходит.

Вечером Лена осторожно завела разговор:

– Олег, может, поможем Вите с квартирой? Там вроде недорого...

– Начинается, – он захлопнул газету. – Я тебе русским языком сказал: твои проблемы меня не касаются.

– Это наш сын!

– Нет, – он встал из-за стола. – Это твой сын. Ты хотела – ты и помогай.

В кухне повисла тяжёлая тишина. За окном догорал весенний вечер, на детской площадке играли чужие дети. Где-то вдалеке громыхнул трамвай – последний на сегодня.

А она вдруг поймала себя на мысли – когда последний раз была в кино? В театре? Когда покупала себе что-то просто так, для души? Не помнит. Двадцать лет пролетели как один бесконечный день – в заботах, в экономии, в вечном страхе не дотянуть до получки.

Телефон в прихожей зазвонил требовательно. Витя:

– Мам, мы в больницу. У Димки температура под сорок...

– Сейчас приеду, – она уже натягивала пальто. – Держитесь.

В прихожей столкнулась с Олегом. Он посмотрел мельком:

– Опять бежишь? Вечно у тебя какие-то проблемы.

Она не ответила. Просто закрыла за собой дверь – тихо, без стука. Как будто её и не было здесь никогда.

***

НИИ закрыли в середине лета. Лена стояла у проходной с трудовой книжкой в руках, смотрела на облупившуюся вывеску. Двадцать пять лет – как один день.

– На рынок пойду торговать, – сказала ей бывшая начальница. – Дочка в Польшу ездит, товар возит.

Лена покачала головой:

– Я в поликлинику устроюсь. Там хоть копейки, но стабильно.

Витя с семьёй едва сводил концы с концами. Когда близнецам исполнился год, стало совсем тесно в однокомнатной квартире родителей Тани – пятеро в одной комнате. Пришлось снимать жильё. Таня тоже вышла на работу – с двумя детьми на одну получку не проживёшь. По вечерам Лена забирала внуков к себе:

– Отдохните хоть, погуляйте.

Димка с Машей ползали по комнате, путались под ногами. Олег морщился:

– Опять детский сад устроила? У меня завтра важная встреча, выспаться надо.

– Пусть внуки дома сидят, – он хлопнул дверью спальни.

В поликлинике платили мало, зато можно было брать подработки. Лена выходила на все замены, дежурила по выходным. Каждую копейку отдавала Вите:

– Купи детям фрукты. И себе чего-нибудь.

– Мам, ты же сама...

– Я привычная.

Однажды Витя пришёл совсем убитый:

– На заводе сокращения. Могут под раздачу попасть.

Лена методично обходила квартиру, собирая всё, что можно превратить в деньги. Связки старых журналов и газет отправились в макулатуру. В кладовке нашлись коробки со стеклотарой – молочные бутылки, банки из-под майонеза. Ходила по вечерам по дворам и помойкам, собирая бутылки — все шло на сдачу.

– Мам, не надо, я сам что-нибудь придумаю, – Витя смотрел, как она перебирает книжные полки.

– Нет уж, – она складывала в стопку подписные издания, собранные за годы работы в НИИ. – В букинистическом сейчас хорошо берут. А мне ещё и подработку предложили в поликлинике – вторым участком. Справимся.

– У тебя же давление...

– Это ничего. Зато детям на комбинезоны хватит.

В выходные она помогала Тане консервировать овощи на зиму. Банки, крышки, кипящий сироп. Близнецы путались под ногами, клянчили конфеты.

– Как вы с Олегом Петровичем живёте столько лет? – спросила вдруг Таня, закручивая очередную банку. – Он же... такой.

Лена замерла с ложкой в руках:

– Привыкла.

– А для себя пожить? Я вот Витьке сразу сказала – сразу от тебя уйду, если как отец будешь.

В кухне повисла тишина. Только крышки позвякивали да сироп булькал.

– Не умею я для себя, – наконец ответила Лена. – Поздно учиться.

Вечером она пересчитывала деньги, отложенные на зиму. На комбинезоны для внуков хватит, на сапоги Вите... А вот себе придётся в старых доходить.

Олег принёс домой новый телевизор – импортный, с пультом:

– В коммерческом взял, со скидкой.

Она промолчала. Только подумала – стоимость этого телевизора могла бы решить все их проблемы на полгода вперёд.

В октябре Витя всё-таки потерял работу. Пришёл вечером, сел на кухне – осунувшийся, с потухшим взглядом:

– Мам... – он крутил в руках чашку. – Можно мы к тебе пока? За съём платить нечем.

Она прижала сына к себе – как в детстве, когда он с разбитыми коленками прибегал:

– Конечно, можно. Даже не думай об этом.

Олег, узнав про переезд, устроил скандал:

– Это не богадельня! Пусть к тёще едут!

– У тёщи однокомнатная. А у нас три комнаты.

– У меня! – он побагровел. – Это моя квартира!

Она смотрела на него и вдруг поняла – чужой. Совсем чужой человек. Двадцать пять лет вместе, а как будто случайные соседи в гостинице.

Витя с семьёй переехал через неделю. Тесно, шумно, но жить можно. Олег демонстративно закрывался в своей комнате, ужинал отдельно. Лена крутилась как белка в колесе – готовка, стирка, уборка. Теперь на шестерых.

По ночам она часто не спала. Сидела на кухне, смотрела в окно. Где-то там, за стёклами, была другая жизнь. С радостью, с праздниками, с подарками просто так.

Но это была не её жизнь. У неё была только эта кухня, эти кастрюли, эти вечные подсчёты копеек. И внуки, ради которых нужно держаться.

Димка с простудой тянул ручки:

– Баба, пить...

Она меняла компресс на горячем лбу, поила чаем с малиной. В соседней комнате Олег смотрел телевизор, прибавив звук погромче – чтобы не слышать детского плача.

В поликлинике её поставили на два участка – платили чуть больше. Она брала дополнительные смены, подменяла заболевших. Приходила домой без ног, наскоро готовила ужин и падала спать, чтобы утром снова бежать на работу.

– Мам, я вагоны нашёл разгружать, – Витя торопливо пил чай перед уходом. – Мужики говорят, нормально платят.

– Ну хоть что-то, – она собирала сумку перед утренней сменой. – А то совсем без денег сидим.

А про себя думала – вот так и пролетела жизнь. В заботах, в недосыпе, в вечном страхе не дотянуть до получки. И ничего для себя – ни разу, ни на копейку.

Только теперь уже поздно что-то менять. Да и некогда – внуки маленькие, сыну помощь нужна. А она... Она и так проживёт. Привычная.

В конце девяносто третьего Машу положили в больницу с тяжёлым воспалением лёгких. Лена просиживала у внучки каждую свободную минуту, благо в поликлинике вошли в положение – отпускали между приёмами.

– Курс антибиотиков пропишем, и домой, – успокаивала её заведующая отделением. – Ничего страшного.

Через два дня в больнице кончился бесплатный препарат. В аптеках тоже пусто.

– Есть импортный аналог в коммерческой аптеке, – сказала врач. – Но он дорогой.

– А сколько?

Оказалось они стоят почти половину ее зарплаты. Лена смотрела на спящую внучку. Щёки горели, дыхание тяжёлое.

Вечером она собрала семейный совет. Витя уже неделю разгружал вагоны, но денег всё равно не хватало – только-только на еду. Таня работала нянечкой в детском саду за копейки. Хоть детей туда бесплатно взяли – и то хлеб.

– Я квартиру попробую разменять, – Лена решилась. – На меньшую с доплатой.

– Какую квартиру? – Олег оторвался от телевизора. – Мою квартиру?

– Нашу.

– Нет такого понятия – "нашу", – он встал, навис над столом. – Квартира моя. И никаких разменов не будет.

– Олег, ребёнок в больнице.

– Не мой ребёнок, – он отрезал. – И не мои проблемы.

Что-то оборвалось внутри. Будто струна лопнула – та, что двадцать пять лет держала.

– А кто твой? – голос стал чужим, незнакомым. – Дети от первого брака – твои. Внуки от них – твои. А мой сын – не твой? Его дети – не твои?

– Опять начинаешь? – он поморщился. – Сколько можно? Я плачу за квартиру, остальное...

– Знаю, – она перебила впервые за все эти годы. – Остальное – мои проблемы. Всю жизнь мои проблемы. Двадцать пять лет – мои проблемы.

В кухне повисла тишина. За окном серело ноябрьское утро, моросил дождь. На детской площадке ветер качал пустые качели.

– Ты истеричка, – он пожал плечами. – Всегда ею была.

– Нет, – она вдруг успокоилась. – Я просто поняла кое-что. Знаешь, чего я боялась все эти годы? Что однажды не выдержу, сорвусь, уйду. Помнишь, пыталась раз?

– И что?

– А то, что уходить-то надо было. Тогда, в самом начале. Когда ты сказал про раздельный бюджет. Собрать вещи и уйти.

– Так почему не ушла? – он усмехнулся.

– Потому что дура была. Думала – стерпится-слюбится. Мама так говорила: женщина должна терпеть. Вот я и терпела. Всё терпела – твой эгоизм, твоё равнодушие, твою жадность. А сейчас поняла – зря.

Он молчал, барабаня пальцами по столу.

– Ты хоть раз заметил, что я не была в отпуске? Что я не купила себе ни одной новой вещи? Что я не хожу в театр, в кино, в гости? Что я живу как твоя домработница – готовлю, стираю, убираю?

– Я тебя не заставлял.

– Верно. Ты просто платил за квартиру. И считал, что этого достаточно.

В коридоре зазвонил телефон. Из больницы – Маше стало хуже.

– Мне нужны деньги на лекарство, – она посмотрела ему в глаза. – Не для себя – для внучки.

– Сколько раз повторять? – он отвернулся к окну. – Это не мои внуки. И не мои проблемы.

– Хорошо, – она встала. – Тогда и я тебе не жена. Просто квартирантка, которая пользуется твоей жилплощадью. И готовить тебе больше не буду. И стирать. И убирать. Плати домработнице – у тебя ведь есть деньги.

Он промолчал. Она вышла из кухни, прикрыв дверь. В прихожей натянула пальто – старое, потёртое на локтях. Нужно было ехать в больницу.

А в голове крутилось – как же так? Четверть века прошло. Молодость прошла. Жизнь прошла. И что осталось? Пустота. Серая, бесконечная пустота.

Когда-то она мечтала о другом. О любви, о семье, о счастье. А получила – раздельный бюджет и вечное одиночество вдвоём.

В больничном коридоре пахло хлоркой. Маша металась в жару, губы потрескались. Лена сидела рядом, держала горячую ладошку.

И вдруг поняла – вот оно, её счастье. Не в муже, не в достатке, не в красивой жизни. А в этой детской ладошке, в родных глазах, в доверчивой улыбке.

Ради этого стоило терпеть. Ради этого стоило жить. А остальное... Остальное – не важно.

Лена сидела в регистратуре поликлиники, перебирала карточки. За окном моросил дождь, в коридоре гудела очередь. Очередной талон на очередной приём к врачу.

"Двадцать пять лет, – стучало в висках. – Четверть века в никуда."

На обратном пути зашла в булочную – хлеб с вечера кончился. Витя опять допоздна на вагонах, даже поесть некогда. Таня с близнецами в садике до последнего – лишь бы копейку заработать.

В подъезде пахло сыростью. Пока поднималась на пятый, опять накатило. Жизнь прошла мимо. Незаметно, бессмысленно, пусто.

Олег смотрел телевизор – каждый вечер одно и то же. Она прошла мимо, даже не поздоровалась. Чужой человек, сосед по квартире, не больше.

В детской близнецы возились с самодельным конструктором – Витя из старых катушек смастерил. Маша рисовала – карандаши стёрлись до огрызков, а новые не купить. Дима пытался читать букварь – старый, с надорванными страницами.

"Господи, как же я устала, – думала она, готовя ужин. – От этой вечной нищеты, от безнадёги, от пустоты в душе."

Но глядя на внуков, вдруг поняла – а ведь это и есть её жизнь. Не та, о которой мечтала. Не та, которую хотела. Но настоящая. Живая.

И пусть нет любви. Пусть нет тепла от мужа. Зато есть сын, который из последних сил тянет семью. Есть невестка, которая никогда не упрекнёт. Есть внуки, в глазах которых она – самая лучшая, самая добрая, самая-самая.

Может, об этом стоило думать раньше? Может, не нужно было тратить годы на попытки создать семью там, где её никогда не было?

Она посмотрела на закрытую дверь комнаты мужа. За ней – чужая жизнь, чужие проблемы, чужой человек. А здесь, на кухне – её мир. С кастрюлями щей из того, что удалось купить. С самодельными игрушками. С детскими рисунками на стене.

Не так уж и мало, если подумать. Не так уж и пусто.

– Баб, а почитай сказку, – Дима забрался к ней на колени.

Она прижала внука к себе, вдохнула родной запах макушки. Нет, не зря всё было. Не напрасно.

Это третья часть повести. Начало истории читайте в постах от 28.02., финал - сегодня в 18:15.