Предыдущая публикация
Небылицы станицы. Сказ о пропавшей козе Марфе
В станице нашей, что у самой речки быстрой приютилась, случилась беда превеликая. У деда Архипа, казака старого да нрава сурового, пропала коза. Да не простая коза, а Марфа! Коза вредная, бодливая, но молоком славившаяся на всю округу. Молоко у ней было такое жирное, что ложка стояла, а характер такой, что сам чёрт бы с ней не сладил.
Проснулся Архип поутру, вышел во двор, а хлев пустой, и только верёвка перегрызенная на земле валяется. Дед в крик:
— Обокрали! Ироды! Последнюю радость стариковскую увели!
На крик сбежалась вся улица. Первой, как водится, примчалась бабка Фёкла, соседка его через плетень.
— Да кто ж на твою Марфу позарится, Архип? — молвила она, хитро щуря глаз. — Её ж даром возьмёшь — потом не оберёшься! Она мне намедни весь подол у сарафана нового изжевала!
— Молчи, ведьма старая! — притопнул ногой Архип. — Завидуешь молоку её! Это твоих рук дело! Признавайся, куда козу мою дела?
— Да чтоб мне пусто было! — закрестилась Фёкла. — Нужна мне твоя сатана рогатая! Она намедни урядника нашего так в бок приложила, что он три дня на боку спал!
Тут и сам урядник, Афанасий, подоспел. Шёл он, прихрамывая, и держался за бок, будто память была свежа.
— Что за шум, а драки нет? — грозно вопросил он.
— Козу украли! — в один голос закричали старики.
— Марфу? — уточнил Афанасий, и лицо его помрачнело. — Эту бестию? Да её не украсть, она сама кого хошь в полон возьмёт. Я как вспомню... так в боку колет.
Пока они препирались, мальчишка-пастушок, Ванятка, подбежал.
— Дед Архип! А я видел! Ночью видел!
Все обернулись к нему. Архип схватил его за плечо:
— Говори, орлёнок! Кого видел? Вора?
— Не-е-ет, — протянул Ванятка, вытирая нос рукавом. — Хуже! Я видел, как Марфа твоя на плетень запрыгнула, а потом... потом она на задние ноги встала, на небо поглядела, и её... её огненный змей унёс! Прямо в небо! Только копытца в темноте сверкнули!
На миг над станицей повисла такая тишина, что слышно было, как муха бьётся о стекло в доме урядника. Огненный змей? Унёс козу? Такого даже самые древние старики не припомнят.
Первой опомнилась бабка Фёкла. Она всплеснула руками и запричитала, обращаясь уже не к Архипу, а ко всей честной толпе:
— Я ж говорила! Я ж чуяла! Не простая это коза, не божье созданье! В ней нечистый сидел! Он-то её и уволок в преисподнюю свою!
— Какую ещё преисподнюю? — нахмурился урядник Афанасий, хотя в глазах его мелькнуло сомнение. — Ты, Фёкла, языком-то не мели! Змей, говоришь, Ванятка?
— Огненный! — с жаром подтвердил пастушок. — С хвостом, как метла, и искрами сыпал! А Марфа и не брыкалась вовсе! Будто ждала его! Залезла ему на спину, он крыльями как махнёт — и ввысь!
Тут уж и дед Архип сменил гнев на милость, а точнее — на праведный ужас. Он снял шапку, перекрестился и прошептал:
— Господи, помилуй... Так вот почему она молоко давала не простое, а приворотное! Помните, как Степан-кузнец его испил, так три дня своей жене в любви клялся, чего с ним отродясь не бывало!
— А как поп наш, отец Василий, откушал того молочка, так на колокольню полез и звонил Комаринскую, пока его не сняли! — подхватил кто-то из толпы.
Слухи и домыслы покатились по станице, как снежный ком с горы. Каждый вспоминал какую-нибудь каверзу, устроенную Марфой, и теперь всё сходилось: коза была ведьмой! Или, по крайней мере, её пособницей. Урядник Афанасий потёр ушибленный бок и задумчиво произнёс:
— Н-да... Дела... Тут простой кражей и не пахнет. Тут дело государственной важности! Покушение на устои! Надобно следствие учинить. Ванятка, а ну, веди, показывай место, откуда змей взлетал! Будем улики искать!
И вот, вся честная станица, во главе с урядником Афанасием, двинулась к хлеву деда Архипа, дабы вершить следствие по делу о козе-ведьме и огненном змее. Афанасий, для важности нацепив шашку, что уже и запамятовал, когда ее из ножен вынимал, шёл впереди, грозно озираясь.
— Так, — молвил он, подойдя к плетню, — вот место преступления! Ванятка, показывай, где улики змеиные!
Ванятка, войдя в роль главного свидетеля, ткнул пальцем в куст лопуха.
— Вот тута он стоял! И хвостом как вильнёт, так весь лопух и опалил!
Афанасий нагнулся, потрогал лист. Лист был совершенно зелёный и даже влажный от росы. Урядник кашлянул.
— Гм... Видать, змей был холодного горения. Особой породы. А ещё что?
— А ещё, — не унимался Ванятка, — он как дыхнул, так земля обуглилась!
Все уставились на землю. Земля была покрыта свежей травкой и... несколькими вполне себе обычными козьими «орешками». Бабка Фёкла, не будь дурой, тут же нашла объяснение:
— Так это не простое!.. Это уголья адские! Остыли просто! Не трожь, Афоня, а то рука отсохнет!
Афанасий благоразумно отдёрнул руку. Следствие заходило в тупик. И тут дед Архип, который до этого молча скорбел, вдруг хлопнул себя по лбу.
— Понял! Я всё понял! Это ж не змей был! Это ж цыгане!
Толпа загудела. Цыгане — это было куда понятнее огненных змеев.
— Какие цыгане, Архип? — недоверчиво спросил урядник.
— А такие! — горячился дед. — Они ж мастера по части морока! Они мальцу глаза отвели, змея ему подсунули заместо табора своего, а козу — в кибитку и поминай как звали! А знаете зачем?!
— Ну?! — выдохнула толпа.
— На бубны! — торжествующе провозгласил Архип. — У Марфы моей шкура — во! Крепкая! На самый главный шаманский бубен пойдёт! Будут они в него бить, а станичники наши икать да хворать!
От этой картины станичники пришли в такой ужас, что даже урядник побледнел. Перспектива стать частью цыганского бубна для козы Марфы, а самим икать до скончания века, была невыносима. И тут из толпы раздался тоненький голосок Семёна-коновала, мужика тихого и вечно пьяненького:
— А... а может, она... того... замуж вышла?
Все обернулись к нему, как к полоумному.
— За кого замуж, Сёма?! За змея?! — рявкнул Архип.
— Да не... — икнул Семён. — У нас же на том берегу козёл живёт, у лесника. Яшка. Зверь, а не козёл! Рога — во! Борода до колен! Может, она к нему сбежала? По любви?
Над станицей снова повисла тишина. Но на сей раз это была не тишина ужаса, а тишина напряжённой работы мысли. Версия Семёна про любовь была настолько проста и нелепа, что в неё поначалу никто не поверил. Но потом... потом бабка Фёкла вдруг хлопнула себя по бёдрам.
— А ведь и правда! — закричала она. — Я ж намедни видела, как Марфа твоя, Архип, у речки стояла! Стоит, на тот берег смотрит, и вздыхает! Да так тяжело вздыхает, что у меня аж герань на окне колыхнулась! Я-то думала, ей от обжорства дурно, а она, поди ж ты, от любви страдала!
Дед Архип побагровел. Мысль о том, что его боевая, идеологически подкованная коза могла променять его, казака, на какого-то козла с другого берега, была для него личным оскорблением.
— Да как она посмела?! — взревел он. — Без благословения! Без сватовства! Это ж позор на всю мою седую бороду! Увести козу из-под носа!
— Так её не увели, она сама ушла! — вставил своё слово Семён, осмелев. — Любовь, она, дед, зла... полюбишь и козла. Лесникова.
Урядник Афанасий, почувствовав, что дело из мистического переходит в разряд семейно-бытового, обрёл былую уверенность.
— Так! Прекратить балаган! Значит, говорите, козёл Яшка? Что за фрукт?
Тут из толпы вышел сам лесник, Кузьма, мужик угрюмый и нелюдимый.
— Фрукт что надо, — прогудел он басом. — Производитель элитный. Вчерась вечером пришёл мой Яшка домой. Весь в репьях, тиной пахнет, но довольный, как кот на печке. А с ним — невеста. Бодливая, зараза, и наглющая. Весь мой запас сушёных веников за ночь сожрала и теперь в огороде капусту доедает.
Всё стало на свои места. Не было ни змея, ни цыган. Был побег по любви. Дед Архип, осознав, что его коза не похищена, а просто сбежала к жениху, схватился за сердце.
— Ах, она, бесстыдница! Я её холил, лелеял, от волков берёг, а она!.. На какого-то бородатого променяла! Пойдём, Кузьма! Веди меня к ней! Я ей рога-то пообломаю!
И вот, вся процессия, что пять минут назад искала адские уголья, теперь двинулась через речку вброд к дому лесника — вершить семейный суд. Впереди, размахивая кулаками, шёл оскорблённый в лучших чувствах Архип. За ним, для порядка, семенил урядник Афанасий. А замыкала шествие вся станица, предвкушая зрелище, какого не видали со времён свадьбы того самого попа, что Комаринскую на колокольне отзванивал.
Когда делегация из станицы, отряхиваясь и отфыркиваясь, выбралась на берег у дома лесника, их взору предстала картина маслом. Прямо посреди огорода, где ещё вчера наливалась капуста, сидели двое. Козёл Яшка, огромный, бородатый и с видом философа, познавшего смысл бытия, лениво пережёвывал кочерыжку.
А рядом с ним, прижавшись к его могучему боку, возлежала Марфа. Вид у неё был совершенно невинный, будто не она только что опозорила своего хозяина, разорила чужой огород и ввергла целую станицу в мистический ужас.
— Ах ты, паршивица! — первым нарушил идиллию дед Архип, потрясая кулаком. — А ну марш домой, блудница рогатая!
Марфа на это заявление лишь лениво повела ухом, но с места не сдвинулась. Яшка же, напротив, перестал жевать, поднял свою массивную голову и посмотрел на Архипа так, будто тот был прошлогодним листом капусты. В его взгляде читалось явное: «Чего надобно, старче?»
— Афанасий, вяжи их! — скомандовал Архип уряднику. — Он — похититель, она — соучастница!
Урядник Афанасий сглотнул. Подойти к этому зверюге, который был размером с доброго телёнка и смотрел на него с олимпийским спокойствием, было страшно. Но служба есть служба.
— Именем закона... — начал он, делая робкий шаг вперёд, — предлагаю вам, коза Марфа, добровольно вернуться к месту проживания!
В ответ Яшка издал низкий, утробный звук, от которого у Афанасия шашка в ножнах зазвенела. А Марфа, осмелев под защитой своего избранника, встала и демонстративно боднула ближайший подсолнух. Тот рухнул, как подкошенный.
И тут бабка Фёкла, великий знаток житейской психологии, выступила вперёд.
— Эх, Архип, Архип... Силой тут не возьмёшь! Тут подход нужен, дипломатический! — сказала она и, повернувшись к Марфе, заговорила сладким, как патока, голосом: — Марфуша, голубушка! Ты подумай! Что тебя ждёт с этим... бородатым? Лес, комары, жёлуди... А у Архипа? Пойло тёплое, хлебушек с солью, почёт и уважение! Ты ж у нас коза знатная, а не какая-нибудь лесная оборванка!
Марфа навострила уши. Слова про хлебушек с солью, видимо, затронули в ней какие-то струны. Она посмотрела на Яшку, потом на свой бывший дом на том берегу. В её глазах мелькнуло сомнение.
Дед Архип понял, что это его шанс.
— Домой, Марфа! — уже не грозно, а жалостливо сказал он. — Я тебе новый сарай построю! С окном! И веник берёзовый каждый день давать буду! Свежий!
Это был решающий аргумент. Перспектива личного веника и сарая с окном перевесила чашу весов. Марфа решительно тряхнула головой, прощаясь с лесной романтикой, и, гордо задрав хвост, потрусила к своему хозяину. Яшка проводил её долгим, печальным взглядом, вздохнул, как умеют вздыхать только покинутые козлы, и снова принялся за кочерыжку — заедать горе.
Так и закончилась эта история. Марфу с триумфом вернули в станицу, где она стала местной легендой. Дед Архип простил её и даже построил сарай с окном. А станичники ещё долго, собираясь вечерами, со смехом вспоминали, то про огненного змея, то про цыганские бубны, и поднимали чарку за любовь, которая зла, и за берёзовый веник, который, как оказалось, сильнее всякой любви.
Следующая публикация
Нет комментариев