Орест Адамович Кипренский
Портрет А. С. Пушкина
Это не просто прижизненный портрет Пушкина. Поэт не только нашел время, чтобы позировать художнику, но после еще и зарифмовал свой удовлетворенный и чуть кокетливый отзыв в стихотворении «Кипренскому»:
Любимец моды легкокрылой,
Хоть не британец, не француз,
Ты вновь создал, волшебник милый,
Меня, питомца чистых муз, —
И я смеюся над могилой,
Ушед навек от смертных уз.
Себя как в зеркале я вижу,
Но это зеркало мне льстит.
Оно гласит, что не унижу
Пристрастья важных аонид.
Так Риму, Дрездену, Парижу
Известен впредь мой будет вид.
Глядя на этот портрет, и особенно на руки Пушкина, нельзя не вспомнить и строки из «Евгения Онегина»:
Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей.
Да и дальнейшие строчки, если сравнивать их с этим портретом, удостоверяют: по крайней мере, по части того, что теперь называют словом look (Шишков, прости, не знаю, как перевести), Пушкин своего щеголеватого Онегина списал с себя:
Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.
Ну, а сам Пушкин, во всяком случае, на этом знаменитом портрете, явно пытается быть похожим на британского модника и гения Байрона, который, рассказывают, был так красив, что девушки, случалось, падали в обморок, когда он появлялся в гостиной. Конечно, Пушкина никто не рискнет назвать красавцем даже в день рождения, но модник он был известный и, что называется, умел себя преподнести — с этим не поспоришь. Портрет Кипренского — тому порука.
Гений в халате
Комментарии 5
Через 10 лет после письма к Вяземскому он напишет в письме к Чаадаеву: "Я далек от того, чтобы восхищаться всем, что вижу вокруг себя; как писатель, я огорчен..., многое мне претит, но клянусь вам моей честью - ни за что в мире я не хотел бы переменить родину, или иметь другую историю, чем история наших предков, как ее нам дал Бог".