Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу: пьют и воруют. Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать. Во всех странах железные дороги для передвижения служат, а у нас сверх того и для воровства. Когда и какой бюрократ не был убежден, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать? Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления. Это еще ничего, что в Европе за наш рубль дают один полтинник, — будет хуже, если за наш рубль станут давать в морду. Если на Святой Руси человек начнет удивляться, то он остолбенеет в удивлении и так до смерти столбом и простоит. Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения. Ну, у нас, брат, не так. У нас бы не только яблоки съели, а и ветки-то бы все обломали! У нас намеднись дядя Софрон мимо кружки с керосином шел — и тот весь выпил! У нас нет середины: либо в рыло, либо ручку пожалуйте! Нет, видно, есть в божьем мире уголки, где все времена — переходные. — Mon cher, — говаривал Крутицын, — разделите сегодня все поровну, а завтра неравенство все-таки вступит в свои права. Увы! Не прошло еще четверти часа, а уже мне показалось, что теперь самое настоящее время пить водку. — Нынче, маменька, и без мужа все равно что с мужем живут. Нынче над предписаниями-то религии смеются. Дошли до куста, под кустом обвенчались — и дело в шляпе. Это у них гражданским браком называется. Для того чтобы воровать с успехом, нужно обладать только проворством и жадностью. Жадность в особенности необходима, потому что за малую кражу можно попасть под суд. Крупными буквами печатались слова совершенно несущественные, а все существенное изображалось самым мелким шрифтом. Всякому безобразию свое приличие. Цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие — для того чтобы законодатели не коснели в праздности. Барышня спрашивают, для большого или малого декольте им шею мыть. Просвещение внедрять с умеренностью, по возможности избегая кровопролития.

Иллюстрация к произведению «История одного города». Идиоты вообще очень опасны, и даже не потому, что они непременно злы, а потому, что они чужды всяким соображениям и всегда идут напролом, как будто дорога, на которой они очутились, принадлежит им одним. — Кредит, — толковал он Коле Персианову, — это когда у тебя нет денег... понимаешь? Нет денег, и вдруг — клац! — они есть! — Однако, mon cher, если потребуют уплаты? — картавил Коля. — Чудак! Ты даже такой простой вещи не понимаешь! Надобно платить — ну, и опять кредит! Еще платить — еще кредит! Нынче все государства так живут! Глупым, в грубом значении этого слова, Струнникова назвать было нельзя, но и умен он был лишь настолько, чтобы, как говорится, сальных свечей не есть и стеклом не утираться. В болтливости скрывается ложь, а ложь, как известно, есть мать всех пороков. Один принимает у себя другого и думает: «С каким бы я наслаждением вышвырнул тебя, курицына сына, за окно, кабы...», — а другой сидит и тоже думает: «С каким бы я наслаждением плюнул тебе, гнусному пыжику, в лицо, кабы...» Представьте себе, что этого «кабы» не существует, — какой обмен мыслей вдруг произошел бы между собеседниками! Неправильно полагают те, кои думают, что лишь те пискари могут считаться достойными гражданами, кои, обезумев от страха, сидят в норах и дрожат. Нет, это не граждане, а по меньшей мере бесполезные пискари. В словах «ни в чем не замечен» уже заключается целая репутация, которая никак не позволит человеку бесследно погрузиться в пучину абсолютной безвестности. Многие склонны путать два понятия: «Отечество» и «Ваше превосходительство». Страшно, когда человек говорит и не знаешь, зачем он говорит, что говорит и кончит ли когда-нибудь. Талант сам по себе бесцветен и приобретает окраску только в применении.