Семейными воспоминаниями делится блокадный ребёнок Татьяна Андреевна Смирнова

Я родилась в ноябре 1943 года. Я – блокадный ребёнок. Я не могла запомнить ужасов блокады, но хорошо помню рассказы взрослых, особенно бабушки, которая меня вырастила – о блокаде она вспоминала постоянно.
Мои мама и бабушка были в Ленинграде все девятьсот блокадных дней. Мой дедушка умер от голода в январе 1942 и похоронен на Серафимовском кладбище.
Бабушка и дедушка с детьми Анной и Петром приехали в Ленинград из деревни, незадолго до войны. Пётр, мой дядя, погиб на фронте. Анна – моя мама. Ей было 16 лет, когда началась война.
Бабушка и дедушка служили истопниками при воинской части. Тогда ещё сохранялось печное отопление, и истопники пилили и кололи дрова и растапливали печи.
Во дворе офицерского дома стояло несколько одноэтажных кирпичных домов на две семьи с отдельными входами, в основном там жили дворники. Прачечная была таким же домом. В одной половине жили мои мама, бабушка и дедушка, в другой стояли баки с водой и тазы для полоскания. Там жильцы стирали вещи. Тазы были такие большие, что мы с подругами, уже после войны, жарким летом наливали в них холодной воды и забирались целиком.
Двор был закрытый, на въезде стояли ворота с будкой дворника. В начале войны, ещё до блокады, из дома многие уехали. Офицеры – на фронт, а их семьи – в эвакуацию.
В нашем дворе - в большом трёхэтажном доме и маленьких одноэтажных осталось жить семь человек. Среди них – моя семья: мама, бабушка и дедушка. Они остались в своей квартире при прачечной.
Им, я думаю, и в голову не пришло, что они могли занять любую квартиру в доме. Они были очень честные люди.
После войны нам с мамой и бабушкой дали девятиметровую комнатку в коммунальной квартире, из которой мы переехали в комнату на 24 метра, в которой было четыре окна.
Во время войны жильцы, семь человек, по очереди дежурили в будке дворника при воротах, охраняли двор от мародёров. Моя мама дежурила там даже после того, как родилась я – бабушка приносила ей меня покормить.
В начале войны моя мама вместе с другими девушками и юношами, среди которых были и школьники, рыла окопы под Лугой. Она вспоминала, что однажды к ним подбежал незнакомый мужчина и закричал: «Уходите скорее, все ваши уже уехали, немцы наступают!» Мама кое-как добралась до города на каких-то попутках и оказалась дома только ночью.
Всю войну мама работала в воинской части, делала снаряды.
Я не знаю, когда и сколько они спали.
По ночам мои мама, дедушка и бабушка, по очереди с другими оставшимися жильцами, дежурили на крыше дома, следили, чтобы не упали зажигательные бомбы («зажигалки») и не загорелась крыша. Если «зажигалка» падала на крышу, её брали клещами и опускали в ведро с песком.
В домах было холодно, не было воды и электричества. Не работал транспорт, трамваи стояли на путях замёрзшие посреди улиц. Город обстреливали днём и ночью.
Хлеб выдавали по карточкам, по маленькому кусочку. Люди варили из клея и кожаных ремней студень. Весной ели траву – лебеду, крапиву.
Многие, как мой дедушка, умирали от голода.
Моя мама вспоминала, как однажды она зашла в булочную, что располагалась в доме 12 на нашей улице. Она отоварила хлебные карточки и хотела выйти, и тут к ней подходит незнакомый мужчина и говорит: «Там у дверей стоят две женщины, они хотят вас убить». Мама растерялась. Она вышла из булочной вместе с этим мужчиной, он проводил её до дома. После войны она часто видела его, он жил неподалёку.
Мама и бабушка стали донорами. Два раза в месяц они сдавали кровь для раненых солдат.
Доноры получали дополнительный паёк. Их кормили обедом и давали белый хлеб, сахарный песок, сливочное масло, селёдку. Это помогло им выжить. Полученными продуктами они делились с соседкой и спасли её от смерти.
Весной моя бабушка разбила во дворе дома огород: посадила свёклу, морковь, картошку. Она была родом из деревни и умела полагаться на себя и выращивать всё необходимое. В их доме при прачечной было холодно, как в погребе, и можно было хранить урожай. Когда моя мама лежала в роддоме, бабушка приносила винегрет и кормила всю палату. Моя бабушка Оля была очень доброй и всегда делилась с людьми последним, что у неё было.
Единственная связь города с остальной страной была по Ладожскому озеру. Машины ездили по льду, эта дорога называлась Дорогой жизни. По ней на больших грузовиках из города вывозили людей в эвакуацию, привозили в город продукты. Летом на смену грузовикам приходили баржи. И машины, и баржи постоянно бомбили.
Мой папа сопровождал грузы по Дороге жизни. Однажды его машина провалилась под лёд, но тогда ему удалось спастись.
Когда я родилась, у моей мамы, несмотря на постоянный голод, было много молока, и она смогла кормить ещё одного младенца – дочку главного редактора газеты «Смена» Наташу. Я ничего не знаю о своей «молочной сестре», наши семьи не общались, за молоком к нам в дом приходила женщина из редакции, которая впоследствии стала маминой хорошей подругой.
Несмотря на морозы, в праздник Крещения, когда мне было два месяца, бабушка отнесла меня в церковь и крестила. Было холодно, но батюшка окунул меня в купель, а я крепко вцепилась в него, так, что еле отцепили. «Этот ребёнок будет жить» - сказал он.
Салют 27 января в честь полного снятия блокады я тоже помню только по рассказам. Люди выходили на улицы, плакали и обнимались с незнакомыми. Все они в этот момент были одной семьёй, все выжили и не отдали город врагу.
Как все, кого коснулась блокада, я вспоминаю эти страницы истории своей семьи со слезами на глазах, и не могу долго говорить об этом вслух – душат слёзы.
На фото:
Автор воспоминаний в студенческие годы.
Её семья до войны.
Дедушка Андрей, погибший от голода в блокадном Ленинграде.
Бабушка Ольга с сыном Петром, погибшим на фронте.