По закоулкам памяти

БАБА МОТЯ
Мою бабушку звали Матрёна Максимовна, в миру – баба Мотя. И была она почти ровесница века, 1901-го года рождения! Каждое лето родители отвозили меня к ней в деревню на каникулы, причём, совершенно спокойно оставляли меня на её попечение, прекрасно зная, что позаботится баба Мотя обо мне не хуже их самих. А так и было!
Однажды без спроса удрал я с местными пацанами на речку, так возвращаться домой мне пришлось под строгим конвоем в лице бабы Моти, только вместо карабина в руках у неё был пучок крапивы, которым она подгоняла меня к дому. И спустя шестьдесят лет я помню жгучесть той экзекуции, как сейчас!
В другой раз с теми же пацанами мы «купались» в цементе на заброшенном колхозном складе и тут мне опять влетело от бабы Моти, только уже вожжами!
Но всё это было так, мелочи... А в основном мы с бабой Мотей часто разговаривали по вечерам, на заходе солнца, когда темнота ещё не наступила, и можно было обходиться без керосиновой лампы. Даже радио тогда ещё не было в деревне, не говоря уже о телевизоре.
Помню, сидели мы в горнице, а по стенам, обклеенным всевозможными плакатами про «битву за урожай» с красиво нарисованным комбайном и про «пятилетку в четыре года» с удалым таким дяденькой, кровь с молоком, плавали отблески автомобильных фар, так как дом бабы Моти стоял на Московском тракте, том самом, по которому в старину гнали на Сахалин декабристов!
Баба Мотя тогда уже была на пенсии, но память сохранила светлую и рассказывала мне о том, как её отца – она его постоянно почему-то называла дед Мося – убили «недобрые люди» на полосе во время полевых работ. Вот после этого и переехали они из Курской области сюда, в Сибирь, перед самой войной.
Из рассказа бабы Моти я узнал, что её муж, мой дед Митя, в свое время был настолько профессиональным портным, что шил китель самому будущему Министру обороны маршалу Малиновскому! Я до сих пор не знаю, правда это или нет, прихвастнуть мой дед любил, говорят, но портным он был знатным, это точно. Всей деревне шил одежду на заказ! Я частенько любовался дедовой семейной реликвией – швейной машинкой, но только издали, подходить к ней было запрещено строго-настрого, не дай Бог подойти, грехов потом не оберёшься, хотя самого деда Мити уже лет пять, как не было на свете.
Также не забыть мне никогда бабмотины треугольные шаньги с черникой и её фамильные щи – истинное объедение! – рецепт которых я сохранил до сих пор. И даже сейчас, когда я пишу эти строки, точно такие щи стоят у меня на плите, честное слово!
Про тяжёлую работу в колхозе за трудодни баба Мотя рассказывала неохотно, как и про свою жизнь вообще, а вот страшных историй она знала невероятное количество: про «чёрную комнату» и «красные глаза» она рассказывала так захватывающе, что ещё долго, по возвращении из деревни домой, я по ночам вздрагивал во сне и даже просыпался с криком. Не приведи, Господи, ещё раз такое услышать!
Держала баба Мотя в домашнем хозяйстве козу Катьку, выгоняла её в стадо на рассвете и встречала на закате. Вкус того молока я помню до сих пор!
Так же было у неё с десяток кур да импозантный чёрный петух Чапай со шпорами, которого я боялся, как огня. Да ещё кот Мурзик, рыжий такой красавец, но ленивый до невозможности, мыши по нему ходили, как по все тому же Московскому тракту.
Писать и читать баба Мотя не умела, поэтому она очень любила слушать, когда я читал ей книги про Карлсона или «Волшебную Галошу». Радости её не было предела. А иногда она даже плакала, когда я читал ей «Маленького оборвыша»!
Никогда не забуду, и смех и грех, как я читал ежедневно(!) по её настоятельной просьбе газету «Сельская жизнь». Где-то она её брала и я выдавал непонятную мне тягомотину: и про надои, и про удои, и про каменный уголь, и про выплавку чугуна и стали на душу населения, про кукурузу, само собой, про загнивающий империализм, и про, и про, и про... Читал я, пока не улавливал ухом какой-то посторонний звук. Прерывал я свой бубнёж, поднимал голову и... Спала моя баба Мотя, как маленькая девочка, улыбаясь и подперев щёку ладошкой.
Кроме того, что мы ездили летом в деревню. Иногда баба Мотя приезжала и к нам в гости, привозила с собой гостинцы-конфеты и те самые треугольные шаньги с черникой, завёрнутые в полотенце. Во где была вкуснотища!
Пока родители были на работе, я развлекал бабу Мотю, как умел: показывал ей наш огород, таскал её по чердакам и по потайным пацанским местам, водил её в кино, причём, только мне известными переулками и подворотнями. Так что, из всех достопримечательностей нашего города баба Мотя хорошо изучила все проходные дворы, сараи, помойки, мусорки, стайки, углярки и прочие деревянные туалеты!
А вечером она делилась впечатлениями от «экскурсии», рассказывая маме, где была и что видела, своим неповторимым говором:
— Потащщыл мане Сашькя, плутали мы, плутали по заплотам и по дыркам, чулки усе оборвала, перелазя чрез ентот чёртов заплот! Усех барбосов я таперича знаю у вашем у городи! Молодуха я иму, чи шо, по заплотам лазить, как монтёр какой, тока без кохтей?!
Столько лет прошло, но нигде и никогда я не слышал больше такого говора, какой был у бабы Моти.
Прожила баба Мотя семьдесят семь лет. Ушла она тихо и спокойно, как и жила на этом свете, не причиняя неудобств окружающим.
Светлая тебе память, баба Мотя. Простая русская женщина Матрёна Максимовна.
©️ Александр Волков