(Воспоминания чернецовского партизана Н. Н. Туроверова) Белое Движение было только проектом пробиравшихся на Дон из Быхова генералов Корнилова и Алексеева, а в Новочеркасске задыхался Атаман Каледин. Россия еще лежала распластанной в мёртвом равнодушии, когда на границах Дона, на его железнодорожных колеях, столкнулась городская чернь со своим пер-вым и заклятым врагом: детьми-партизанами. И уже потом, в дальнейшем движении, всколыхнувшем Россию, борьба никогда не была более жестокой, чем между этими первыми добровольцами двух идеологий. Было бы не моей задачей суммировать психологию участников Белого Движения, создавая общий тип; но я не ошибусь, наметив в юных соратниках Чернецова три общих черты: абсолютное отсутствие политики, великая
жажда подвига и очень развитое сознание, что они, еще вчера сидевшие на школьной скамье, сегодня встали на защиту своих внезапно ставших беспомощными старших братьев, отцов и учителей. И сколько слез,
просьб и угроз приходилось преодолевать партизанам в своих семьях, прежде чем выйти на влекущий их путь подвига под окнами родного
дома! Я задержался на партизанах, чтобы легче подойти к образу их вождя, есаула Чернецова. Партизаны его боготворили, и это - его лучшая характеристика. Он был ранен в ногу и ходил с палкой. Среднего роста, плотный и коренастый, точно сбитый. Я запом-нил его тёмные насмешливые глаза и смуглорозовый цвет лица. Находясь в военном Училище, я не имел возможности принять участие в начале детского похода на Дону; встречал лишь в декабрьские дни семнадцатого года
на новочеркасских улицах чернецовских партизан, — эти единственные фигуры в коротких, кожей наверх, полу-шубках, как и их трупы в простых гробах по дороге от собора на кладбище, всегда в сопровождении Атамана Каледина. И только в январе 1918 года, задержанный в Каменской, при свидании с родным Атаманским полком, я имел случай стать участником последних закатно-бле-стящих дней Чернецовской эпопеи. Гвардейская казачья бригада, вернувшаяся с фронта в декабре 1917 года и поставленная Калединым в районе станицы Каменской как заслон с севера, перестала су-ществовать. Рождественское выдвижение бригады на станцию Миллерово и свидание бригадных делегатов с красногвардейцами создали тогда такое убеждение у казаков: «Нас мутят офицеры. Красноармейцы люди, как люди. Пусть идут за буржуями и генералами дру-гие, а нам смотреть нечего — айда по домам!». И уже в начале января, среди разъезжавшихся по домам казаков гвардейцев, нашёлся столь нужный Москве «свой человек» — подхорунжий 6-ой Донской гвардейской батареи Подтёлков. Переворот в Каменской произошёл по-домашнему - без крови. Были сорваны погоны, «Центральная гостиница» заполнена арестованными офицерами, а казачий военнореволюционный комитет, под председательством Подтёлкова, обосновавшись в старом здании почты, по-слал Атаману Каледину телеграмму: «Капитулируй на нашу милость!». Свидание Атамана Каледина с Подтёлковым в Новочеркасске не дало никаких результатов, и когда северный карательный отряд красной гвардии беспрепят-ственно передвинулся
за спиной Подтёлковского Коми-тета от Черткова на Миллерово, - партизанскому отряду есаула Чернецова - единственной реальной силе Войска Донского - было приказано освободить Каменский район. Оставив небольшой заслон на станиции Зверево, в сторону переполненного красногвардейцами Дебальцева, есаул Чернецов разбил
налётом на разъезде «Северный Донец» пропущенных вперед Подтёлковских красных и на рассвете 17 января занял без боя станицу Каменскую. Столкновения с казаками, чего так опасались в
Новочеркасске, не произошло. Высланные на «Северный Донец» против партизан, «революционные» казаки ос-тались равнодушными зрителями короткого разгрома своих «иногородних товарищей», а сам Подтёлков, со своим комитетом и частью арестованных офицеров, за-благовременно передвинулся на станцию Глубокую, где к этому времени уже находились главные силы северной группы красногвардейцев, во
главе с товарищем Макаровым. Местный казачий нарыв, казалось, был вскрыт, и у Чернецова были развязаны руки для привычной уже операции против очередного красногвардейского отряда. Уже с утра 17 января в пустынной зале Каменского вокзала, около большой иконы Св. Николая Чудотворца, стояла очередь местных реалистов и гимназистов для записи в Чернецовский отряд. Формальности были просты: записывалась фамилия, и новый партизан со счастливыми глазами надевал короткий овчинный полушубок и впервые заматывал ноги в солдатские обмотки. Здесь же, на буфетной стойке, где еще на днях
ар-мянин торговал окоченевшими бутербродами, каменские дамы разворачивали пакеты и кульки, это был цен-тральный питательный пункт. Штаб отряда поместился в дамской комнате, у дверей которой стоял с винтовкой партизан; но Чернецова я нашёл на путях, около эшелонов. Он легко и упруго шёл вдоль вагонов навстречу мне, всё такойже плотный и розовый. Моя вторая и последняя встреча с ним была длиннее: в отряде был пулемет скольт», но не было «кольтистов», а я знал эту систему. Силы отряда, судя по двум длинным эшелонам с двумя трёхдюймовыми пушками на открытых платформах, показались бы огромными; но это был только фокус железнодорожной войны: большинство вагонов бы-ли пустыми. Каменскую заняли две сотни партизан с несколькими пулемётами и Михайловско-Константиновской юнкерской батареей, переданной Чернецову от новорожденной Добровольческой армии. Батареей командовал полковник Миончинский, георгиевский кавалер, отец «белой» артиллерии, позже погибший под Ставрополем. У него была военная дерзость, исключительная
способность учитывать и использовать обстановку в бою, ледяное спокойствие в опасности и бешеный порыв в нужный момент. В первый раз я с ним встретился зимой 1916 года, на одном из вечеров в тесном зале Каменского клуба.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев