Михаил отвёз их не к себе. Он объяснил, что временно живёт у друга, а для Вари снял крошечную студию под крышей: «там высоко, светло и очень не душно». Ключ он протянул сразу, не делая паузы.

Студия оказалась смешной: три шага в длину, два в ширину, с мансардным окном и деревянным подоконником, на который сразу запрыгнул Пиксель. Мостик лег у входа, как будто решил: «ну ладно, сойдёт».

— У тебя тут пахнет акварелью, — сказала Варя.
— Это, наверное, от соседа. Он художник.
Вечером они пошли гулять. Без плана. Варя не чувствовала нужды куда-то успеть. Михаил рассказывал о вывесках — по-прежнему с тем восторгом, который всегда немного смущал. Варя смеялась. Иногда просто кивала. Иногда молчала, потому что ей было хорошо — без слов.

Позже, у парадной, Михаил сказал:

— У меня на завтра встреча с заказчиком. Но вечером — свободен. Можем обсудить фермерскую упаковку и весь остальной прекрасный мир. С пельменями. Если хочешь.
— Хочу, — сказала Варя. И почувствовала, что не соврала. Ни себе, ни ему.
В ту ночь она спала, обняв Мостика. А Пиксель лежал на подоконнике и смотрел на фонари. Как будто проверял: настоящее ли всё это вокруг.

И пока никто не сказал иначе, он видимо решил, что всё правда и уснул.

Утро началось с того, что Пиксель стащил перчатку и уронил её в миску с водой. Варя выловила её ложкой, смеялась, пила кофе и думала: как хорошо начинать день не с тревог, а с чёрно-белых проказ.

Они встретились с Михаилом в кафе у метро. Он уже заказал чайничек с облепиховым чаем. Разговор шёл сразу — без разгона.

— Заказчик нормальный. Хотят, чтобы всё было «по-настоящему - по-деревенски». Я им сказал: давайте без стогов сена и девушек в платках.
— А что вместо?
— Текстура дерева. Пятна от малины. Пиксель на фоне.
Варя хохотнула. Михаил улыбнулся так, будто специально так сказал и ждал этого смешка.

Они пошли в офис, что находился в бывшем цехе. Там было холодно, пахло клеем и кофе. В течение дня они сделали первые эскизы, успели поругаться из-за оттенка красного и тут же помириться на фоне блина с творогом.

— Ты серьёзно споришь о цвете с человеком, который живёт с котом и псом в студии на самой вершине — над городом? — сказала Варя, нарезая сыр.
— Ты серьёзно выбираешь между двумя оттенками молочного и думаешь, это не диагноз? — ответил Михаил.
Мостик в это время лежал под столом, спрятав под себя мячик. Пикселя оставили дома — иначе никакого дизайна не получилось бы.

Вечером снова гуляли. Михаил показывал лавочку, на которой однажды спал под дождём. Варя слушала. Потом — говорила сама. О бабушке. О своей первой глупой любви. О том, как долго училась не быть удобной.

— Я раньше боялась показаться странной. А теперь — наоборот: если не странно, значит, не моё.
Михаил кивнул:

— Удобные люди быстро заканчиваются. А ты — не заканчивайся.
Она молчала. Не из смущения. Просто было тепло. И тихо.

А потом она почувствовала, что внутри неё начинается движение. Без суеты. Но уверенно. Как лёд, который сходит, даже если ещё холодно.

И в этом — было что-то важное.

На четвёртый день всё пошло чуть не по плану. Михаил задерживался, не отвечал. Варя написала: «Ты где?» — и впервые за все дни ощутила знакомое покалывание в груди. То самое, которое раньше звенело тревогой. Она не любила это ощущение. Особенно сейчас, когда уже почти поверила: может быть легко.

Она заварила чай, села с Мостиком у окна. Пиксель прыгнул ей на плечи — и Варя вздрогнула от внезапности, а потом засмеялась. Но смех был на слой тоньше, чем обычно.

Через полчаса Михаил появился. Не в телефоне, как ожидалось, а сразу в дверях.

— Привет, — сказал он. — Прости, не мог набрать. Был у брата, там накрыло... Не хотел грузить. И как-то потерялся.
Варя кивнула. Он снял куртку, подошёл, сел рядом. Достал из кармана помятый батончик:

— Дипломатический жест. Примирительный. Или просто сладкий. Как тебе больше нравится.
Они сидели, пили чай. Варя молчала. Михаил не торопил. Пиксель уместился между ними, как будто тоже что-то чувствовал.

— Я немного испугалась, — призналась Варя. — Не потому что ты исчез. А потому что я сразу всё придумала за тебя. Как раньше. И это меня расстроило.
Михаил кивнул:

— Я тоже испугался. Что если всё хорошо — значит, что-то не так. Что вдруг это только потому, что ты тут временно.
Они снова помолчали.

— Но я не хочу, чтобы было временно, — сказал он. — Мне с тобой хорошо. И я не хочу, чтобы это закончилось.
Варя посмотрела на него. Тихо, без защиты:

— Я всё ещё немного боюсь. Но уже не так. Уже могу говорить.
Он улыбнулся:

— Давай тогда договоримся. Если страшно — говорить. Если весело — смеяться. А остальное — решим.
— А если захочется сбежать?
— Тогда я сделаю вид, что не заметил. А потом тихо догоню. Не чтобы схватить. А идти рядом.
Мостик перевернулся на бок и заворчал во сне. Пиксель замурлыкал. Варя улыбнулась.

Они сидели на полу, облокотившись на диван. Было тепло от чая и спокойствия. И в этой тишине Варя вдруг почувствовала — она не проверяет, не гадает.

Она просто есть. Без напряжения. Без игры. Без маски.

Вечером они вышли на улицу. Прямо в мягкий туман. Михаил не держал её за руку, но шёл близко. Мостик вёл их вперёд. Пиксель остался дома, с видом на крышу.

— Знаешь, — сказала Варя, — я всё ещё не решила, как надолго. Но впервые — не хочу уезжать просто потому, что пора.
— А я ничего не решаю, — ответил он. — Просто рад, что ты здесь.
Фонари светили, как будто тускло, но честно. Варя шла и чувствовала, как внутри расправляется что-то давно сжатое.

И, может быть, именно это и значило: остаюсь.

Следующее утро наступило почти бесшумно. Варя проснулась в студии под крышей, где потолок, нависал над кроватью так низко, будто хранил сны, скопившиеся за ночь. Мостик лежал у входной двери, как постовой. Пиксель — свернувшись в клубок на подоконнике, где тёплый свет пробивался сквозь жалюзи.

Михаил был на кухне. В свитере, босиком, с венчиком в руках. Варя стояла в проёме и смотрела, как он готовит омлет. Ничего особенного. Но в этом утре было больше близости, чем в некоторых признаниях.

— У тебя сыр есть? — спросил он, не оборачиваясь.
— Может быть, — ответила Варя, улыбаясь. — У тебя точно есть.
Они позавтракали молча. Не из-за напряжения, просто слов не требовалось, было вкусно и спокойно. На столе стоял чай, рядом лежал список задач на день, куда Михаил вписал карандашом:

«погладить Мостика» и «обнять Варю».
Варя рассматривала надпись, потом взяла карандаш и добавила: «и кота, если дастся».

После обеда вернулись к работе, за старым скрипучим столом. Михаил спорил про композицию, Варя — про шрифт. Потом они оба замолчали и начали смеяться.

Когда солнце наклонилось ближе к горизонту, Варя достала телефон. Открыла диалог с бабушкой и написала:

«Я, кажется, немного задержусь. Всё спокойно. Мостик доволен. Пиксель в восторге.»
Бабушка ответила почти сразу:

«Весна не терпит спешки. А для хороших людей — тем более. Оставайся, если дышится легко.»
Варя положила телефон. Посмотрела в окно. Там, за мансардным стеклом, был вечерний Петербург. Усталый, влажный, немного торжественный. Как будто тоже рад, что она здесь.

Михаил подошёл, сел рядом. Он ничего не сказал. Просто взял её ладонь, осторожно, как будто впервые.

И Варя не отдёрнула руку.

Мостик тихо зевнул у двери. Пиксель прыгнул на стол и улёгся на макет, испортив композицию.

— Он за честность, — сказал Михаил. — Против симметрии.
Варя рассмеялась. И не остановилась. Долго-долго смеялась — тихо, с облегчением. Так смеются, когда перестаёшь бежать.

Иногда самое сложное — остаться. Но если при этом остаёшься собой — значит, всё уже получилось.

Согревая души 
#ЖизньКакМакет #НемногоКриво_но_с_душой #Мостик_продолжение #Согревая_души