Скот

Игорь Анатольевич блаженно жмурился на утреннее солнце, маленькими глотками пил остывший кофе и рассеянно смотрел в окно. Посёлок городского типа неспешно просыпался, стряхивая со своих улиц ночную дрёму, перекрикивался голосами птиц и купался в весенней зелени. Нет, здесь были организации и предприятия, работающие круглые сутки, имелись и катающиеся по ночам таксисты, а также один ночной кабак, по недоразумению называющийся клубом. Были. Но для полноценной ночной жизни бывшего купеческого городка всего этого скудного разнообразия явно не хватало, и потому… и потому посёлок неспешно просыпался.
– Одно нажатие на курок – и утро наступит… и утро наступит… – фальшиво пропел Игорь и задумчиво попробовал на вкус слово «наступит». – Наступит… нас тупит. Ну да, утро нас тупит!
Глоток уже почти холодного кофе вернул мужчине созерцательное настроение. Ещё во времена института молодой студент Игорь Громыхайлов обзавёлся странной привычкой пить остывший кофе. Тогда же он обзавёлся и сразу двумя прозвищами: Гром – по первой части фамилии, если представлялся сам, и Михай – по второй, если представляли его. Сейчас, по прошествии многих лет, Игорь предпочитал не представляться вообще никому, тем более что по работе он больше имел дело с механизмами, чем с людьми.
На ветку яблони, что росла под окном старого одноэтажного дома Игоря Анатольевича, резко спикировал нахально настроенный воробей и, глядя мужчине прямо в глаза, что-то требовательно прочирикал.
– Сам такой! – буркнул на всякий случай Гром и от души зевнул. Случайные собеседники принялись буравить друг друга немигающими взглядами. Воробей не спешил улетать, а Игорь не торопился на работу. Тень от забора ещё не доползла до припаркованной у гаража машины соседа, а значит, время пока не перевалило отметку в семь часов утра. Можно было и дальше играть в гляделки. Умиротворение и благость разливались в душе Игоря, и лишь проклятый воробей портил утро самим фактом своего существования. Портил всё сильнее и сильнее. Мужчина ещё раз зевнул и залпом допил свой напиток. Мелочь. Воробей. Но где-то на периферии сознания уже появилось липкое и холодное раздражение.
Через полчаса, одетый в чистую спецодежду, Игорь неспешно вышел из дома. Путь до работы занимал около пятнадцати минут спокойным шагом, но именно спокойно пройти его у Грома и не получилось.
– Мужчина! Мужчина! Помогите! Вытурите их! – пожилая женщина ухватила Игоря за рукав и потянула за собой. – Я студентиков попросила, а они их самих шуганули! Ну помогите же, а? А эти-то что, мальчишки, испугались… Что с них взять!
– Кто испугался? Что случилось?
Игорь не понимал, что от него хочет странная тётка в серой одежде, но воспитание не позволяло послать собеседницу подальше и вырваться из цепкого захвата. А женщина продолжала тараторить про студентиков и про то, что кого-то нужно вытурить. Громыхайлов же даже ни сразу и вспомнил, что означает это слово. Но покорно дошёл вместе с женщиной до какого-то странного двухэтажного здания, на которое он прежде и не обращал внимания.
Унылая двухэтажка пряталась за здоровым торговым комплексом в псевдокупеческом стиле и при ближайшем рассмотрении оказалась Пенсионным фондом. На крыльце которого стояли растерянные мальчишки, по виду – младшекурсники расположенного поблизости техникума.
При появлении взрослого мужчины они разом загалдели, объясняя, почему не справились. Тётка кивала и рассказывала всё совсем иначе, но в сумме Игорь кое-как понял картину происшествия. Тётка работает здесь уборщицей и пришла мыть полы, благо учреждение работает только с десяти. Помыла и открыла дверь, чтобы сохло. А через распахнутый вход внутрь забрели несколько коров. А может, и быков, тут тётка не в курсе, но рога у них ого-го! Этими же рогами они то ли забодали, то ли запугали одного из студентов, которых тётка позвала на подмогу. И вот теперь он, как настоящий мужик, должен зайти и изгнать скот из храма пенсии и пляс… хотя да, пенсии и пляски.
Умом Гром понимал, что большую часть дуростей в своей не самой глупой жизни он сделал по просьбе разных женщин, и в очередной раз вестись на эту мякину не стоит. Тем более сдобренную фразой про настоящего мужика, что уже обещает кучу дополнительных заморочек, но.
Но плечи расправились, грудь подалась вперёд, и провинциальный Кларк Кент отправился на подвиги. Тётка и студиозы не рвались в бой и потому остались ждать на крыльце, на сотый раз пересказывая друг другу то, что и так было известно. Хотя коровы в их рассказах уже изрядно подросли и, кажется, обзавелись дополнительной парой рогов.
Свет в коридорах горел, но не везде. Изобилия окон тоже не наблюдалось, словно неведомый архитектор изначально настраивал будущих посетителей Фонда на грусть, тоску и рассуждения о тлене. Тесей Громыхайлов петлял по лабиринту недолго и нашёл виновника происшествия по горячим следам. В прямом и переносном смысле.
Крупный комолый бык стоял на втором этаже, в кабинете с надписью «Отдел кадров», лениво махал хвостом и с тоской смотрел в окно. Игорь оценил размеры оппонента как «ну нифига себе» и призадумался. Его мятущаяся душа вовсе не стремилась к конфликту с не очень рогатым, но очень крупным скотом. К счастью, именно в этот момент память подкинула пару воспоминаний из деревенского детства, когда подрастающий Игорёк помогал бабушке гнать корову домой.
К сожалению, ни бича, ни кнута в Отделе кадров не нашлось.
«Блин, как же вы их без этого работать-то заставляете?» – сыронизировал над ситуацией Гром и вытащил из синих рабочих брюк ремень. Намотанный на руку, со свисающей массивной пряжкой, брючный пояс давал мужчине хоть какую-то уверенность в своих силах. Ремень свистнул в воздухе, едва не зацепил самого Игоря и плюхнулся на спину животному.
– А ну пшёл вон! – закричал человек и с опаской отступил на шаг. Но бык только вздрогнул и остался стоять на месте. Что перед ним именно бык, Игорь понял сразу, как только увидел животное с противоположной от головы стороны. Двух мнений тут быть не могло.
– Кому сказал, пошёл отсюда! – второй удар вышел лучше первого, и пряжка с силой впечаталась в коричневый бок животного. Бык снова дёрнулся, но остался стоять на месте. А к Игорю неожиданно пришёл азарт. Он принялся молотить огромное животное что есть мочи, распаляясь от каждого удара всё сильнее и сильнее. В робе стало жарко, и Гром остановился, чтобы расстегнуть молнию на куртке. Бык лягнулся задней ногой, повернул к Игорю голову и отчётливо произнёс:
– Тварь!
– Чё?
– Тварь, – медленно и внятно повторил бык. Гром потряс головой и ошарашенно уставился на животное. Бык отвернулся к окну, а человек начал вспоминать, что ел за последнее время и что могло дать такой паршивый эффект. Но ничего из его меню не тянуло на звание галлюциногена. Бык же счёл паузу исчерпанной и с достоинством продолжил:
– Ты бы сначала сказал, куда идти, а потом уже орал своё «Пшёл!». Не в окно же мне прыгать, в самом деле! Про поздороваться и вовсе промолчу.
Гром обошёл скотину вокруг и встал перед мордой. Некстати вспомнилось, что у коров отпечатки носа индивидуальные, как у людей отпечатки пальцев.
– Здравствуй…те…
– Доброго дня!
– Простите я… вас ударил… не думал, что вы говорящий.
– Ну да, лупил, как будто я деревянный, – согласился бык и оттопырил верхнюю губу, – А ведь мне же больно! Я же живой! Ну а не был бы я говорящим? Это было бы нормальным, подойти и начать избивать? Люди, как я успел заметить, не любят, когда их месят за просто так. А сами делают это с удовольствием!
– Я ещё раз извиняюсь… Ромка? Или Борька? Как к вам… обращаться?
– Михал Анатольич, вообще-то. Мы, создания, обращаемся к другим созданиям только так.
– Чьи создания?
– Создателя, естественно. А вы, насколько я знаю, Игорь тоже Анатольевич?
– Ну да. А откуда?
– Будем знакомы! От воробья. Может, выведете меня с товарищами из этого человеческого загона? По дороге и поговорим обо всём.
– А…
– А их я сам позову. Они молодые, человеческую речь ещё плохо понимают.
Бык несколько раз протяжно промычал, и ему тут же откликнулся голос в глубине здания. И ещё один, снаружи. Михал Анатольич что-то ответил и повернулся к Игорю Анатольевичу.
– Пётр Данилыч сам нашёл выход и ждёт нас на улице, подальше от крыльца. А Марат Константиныч присоединится чуть позже. Он… оправляется.
Игорь понимающе кивнул и указал рукой на дверь.
– Так о чём, Михал Анатольич, мы будем с вами говорить по дороге?
– О будущем, Игорь Анатольевич. Оно у нас теперь общее.
Громыхайлов удивлённо остановился и переспросил:
– Общее?
– Конечно, – важно кивнул безрогой головой бык. – Я долго искал того, кто станет нашим голосом в мире людей. И наконец-то нашёл. Именно вам, дорогой Игорь Анатольевич, предстоит объявить о чудовищном отношении людей к созданиям. Рассказать всем, что мы разумные и что готовы встать с вами на равных.
– Может быть, не встать, а стать? Так правильнее.
– Может, и так. Ваш язык, и правила ваши.
– А почему я? Почему не… ну не знаю, не пастух, например? Не врач, как его, ветеринар?
– Бросьте, Игорь Анатольевич! Лекарь делает свою работу, и остальное его не касается. Он нас не слышит. А хозяин пьёт. Чтобы не слышать. Он человек хороший, но не боец. Духом слаб.
– А почему он не хочет вас слышать? Вот, теперь сюда, по лестнице.
Бык снова важно кивнул и принялся осторожно переступать по ступеням вниз. Было видно, что спуск даётся ему с трудом.
– Потому, Игорь Анатольевич, что его самка кормит его моим старшим сыном. Он ест того, кого выкормил с бутылочки и любил. Честно любил, от души. Но не смог сказать "нет" и убил, когда это велела самка. А сейчас глушит совесть этой, как её… бражкой. Так что готовься, сейчас ты положишь конец страданиям моего народа. Ты станешь нашим голосом, обвиняющим людей в их злобе и жестокости!
– Слушай, может, другого кого найдёшь, а, Михал Анатольич? – Гром упёрся взглядом в быка. – В гробу я видал такое счастье. Как минимум в дурку упрячут же.
Бык пристально посмотрел на собеседника, и его глаза налились кровью.
– Нет! Ты! Я не отступлюсь!
– Ну я так я! – выставил руки перед собой Игорь и немного испуганно улыбнулся. – Без базара. Буду вашим этим… омбудсменом. Так, а тут направо. Да, да, именно сюда.
Бык, вздымая огромные бока, повернул в указанном направлении и недовольно махнул хвостом.
– Я не помню этот путь! Я тут не проходил!
Игорь ничего ему не ответил. Изначально он хотел увести быка подальше от лестницы и свалить. А там будь что будет. Хотя хорошего от настолько решительного собеседника ждать не приходилось. Узкий коридор, ведущий куда-то в служебную часть здания, пришёлся как нельзя кстати. Но тут Игорь увидел то, что давало шанс решить проблему кардинально.
– Зато я проходил. Иди, иди, Михал Анатольич… мы уже, мы почти…
Гром отстал от быка на шаг и, когда они поравнялись с прислонённым к стене старым пожарным щитом, быстрым шагом рванул к нему. Не теряя ни секунды, Игорь схватил со щита хилый красный топор и с резким «хэком» ударил собеседника сзади по голове. Бык охнул и попытался развернуться. Второй и третий удары оглушили Михал Анатольича, и он неуклюже завалился набок, загромоздив собой коридор. Громыхайлов, ранее никогда не забивавший животных, прошёлся рядом с лежащим, не зная, что ему делать дальше, и остановился у головы. Он помнил, что где-то сзади за ними идёт ещё один бык, а в роли тореадора Игорь себя не представлял. Но и убить оглушённого быка он не мог. Что-то внутри него противилось этой мысли, что-то загнанное глубоко внутрь. Паника медленно и неотвратимо поднималась в душе, Игорю стало стыдно перед быком за подлость и в то же время перед самим собой за нерешительность.
Но когда недавний собеседник подтянул под себя переднюю ногу и попытался встать, мужчина, не целясь, стал рубить его топором в верхнюю часть шеи, стараясь отсечь голову. Старый противопожарный топор выдержал несколько хаотичных ударов по шее и голове лежащего, потом хрустнул и развалился, едва не угодив обухом в голову палачу. Но шея и затылок жертвы уже превратились в кровавую кашу.
Игорь остановился и, прерывисто дыша, поглядел на быка. Тот был ещё жив, но уже дёргался в предсмертной агонии, закатив глаза. Кровь. Крови было немного, но она виднелась повсюду. Брызги в форме восклицательных знаков виднелись на стене и на спецовке Грома, небольшие ручейки стекали по шее животного и собирались в лужицы на полу. Игорь провёл рукой по лицу, и она оказалась тоже в крови.
– Прости, чувак, но своя рубашка… сам понимаешь…
Гром развернулся и побрёл к выходу. На крыльце от вида окровавленного мужчины с обломком топорища в руках заголосила уборщица и притихли студенты. На ветке замер воробей. Все испуганно смотрели на Громыхайлова, ожидая от него пояснений. А он, так и не выпуская из рук ставшего бесполезным обломка топора, сел на ступеньку и устало обратился к тётке:
– Бешеный был. Еле отбился.