Приходи, мы тебя похороним - 1

– Людка! – поздно вечером в хату Кошкиных вбежала соседка Галина Ивановна. – Что ж ты дотянулась до последнего? Алёшку надо было ко мне прислать! Я б пораньше прибегла!
Людмила лежала на кровати и тяжело дышала. Потирая бока огромного живота, она вздыхала, охала и ждала, когда ненавистный ребёнок появится на свет. Зажжённые свечи, потрескивающие на столе, источали неприятный аромат, который душил и заставлял слезиться глаза. В доме было тихо, потому что дети вместе с мужем изгнаны к соседям, чтобы не мешали естественному процессу. Люда стонала, выгибалась и что-то шептала себе под нос, задирая подбородок к потолку.
– Фу, вонь какая! – поморщилась Галина, показывая на свечи: – Зачем они тебе? Неужто молишься?
– Молюсь, – простонала Люда, переворачиваясь на бок. – Всю беременность молюсь, чтоб мёртвый родился.
– Тьфу, дурында! Ты что такое несёшь? Не гневи бога, Людка, – соседка встала у кровати и осмотрела роженицу с головы до ног. – Мокрая вся. Тебе переодеться надо. Давай помогу.
– Отстань, – махнула рукой Люда, – пускай дьяволёнок в грязи рождается.
– Глупая ты баба, – Галина села у ног Людмилы. – Разве ж ребёнок виноват?
– Да замолчи ты!! – закричала Люда и перевернулась на спину. Согнув ноги в коленях, она задрала подол платья по самую шею. – Делай своё дело! Никто об этом знать не должен. Принима-а-ай! – скорчив ужасную гримасу, женщина начала тужиться.
– Так, так, – залепетала соседка, поднеся руки к промежности роженицы. – Ещё, ещё. Да не заталкивай ты его обратно. Забыла, что ли, как рожать надо?
– Тяни-и-и, – протяжным голосом завыла Людмила, зажмурив покрасневшие от натуги и многочасовых мучений глаза. – Тян-и-и его. Больше суток, чертяка, кочевряжится. Не могу уже…
– Вот так! – воскликнула соседка, подхватив молчаливого новорождённого. – Дочка у тебя, Люда. Ой, какая славная!
– Девка значит? – Людмила повернула голову и взглянула на дрожащий красный комочек.
– Ага! – кивнула Галина.
Людмила повернулась на бок и принялась гладить свой опустошённый живот. Потом вдруг потребовала:
– На улицу её отнеси! Пусть её ветерком прохватит. Может, сдохнет побыстрее.
– Людка! – ахнула Галина. – Да ты что? Как можно? Это ж живой человек! Зачем так Бога гневить? Сдурела ты совсем!
– Я сама всем скажу, что она мёртвая родилась, – настойчиво повторила Людмила, а потом заговорила горячо, торопливо роняя слова: – Давай, Ивановна, давай, убери её отсюда скорее, чтоб глаза мои не видели эту погань. А я тебе за это лучшую свою козу отдам. И кур с десяток. У меня все они хорошие, несушки. Завтра же заберёшь. Только избавь меня от этого куска. Ну, сама подумай! У меня в семье и без неё столько ртов. Четверых детей Бог послал, а эту – дьявол. Вытравить хотела, не получилось, по животу себя била, думала, что в утробе помрёт, а она – вот тебе, полюбуйтесь. Христом Богом тебя прошу, Ивановна, унеси ты её отсюда, чтоб мои глаза её не видели!
– Не бери греха на душу, Людмила, – испуганно зашептала Галина. – Дитё и так молчит, авось сама помрёт… Задохнётся и все. Плёнка там у них во рту какая-то бывает, врачи достают её.
– Не доставай! Не смей! – потребовала Людмила и застонала от резко скрутившего её спазма.
И в это время скрипнула входная дверь.
Галина вздрогнула от испуга и чуть не выронила из рук всё ещё молчавшего младенца. Бледная, утомлённая Людмила приподнялась, увидела мужа, и тут же откинулась на подушку, протянув разочарованно:
– Лешка-а-а… Что тебе?
– Ну как вы тут? – Алексей замер на пороге, глядя на жену. Потом перевёл взгляд на Галину и его губы растянулись в довольной улыбке: – Родила, значит? Вот и слава Богу!
– Уйди, – попросила его Людмила, с трудом бормоча слова. – Потом тебя позову. А ты, Ивановна, делай, что я сказала. На улицу неси её, на землю кинь…
Замолчав на полуслове, Людмила провалилась в тяжёлый, липкий сон.
– Чего это она? – удивился Алексей, осторожно принимая у Галины ребёнка. – Про какую улицу говорит?
– Бредит жена твоя, – отмахнулась от него Галина. – Роды очень уж тяжёлые были. Пусть теперь поспит, ей сил набираться надо. Давай я лучше помогу тебе дочку обмыть, да в пелёнки завернуть. Воду горячую приготовил?
– А как же! Вот, на печке стоит. Корыто там же, и полотенца.
Алексей подошёл к лавке и положил на неё малышку. Девочка как-то странно дёрнулась, захрипела, а потом вдруг раскричалась на весь дом громко и надрывно.
– Ишь ты, горластая какая! – рассмеялся Алексей. – В Людкину породу, пошла, значит. Мои-то все тихони были.
Потом они вместе с Галиной обмыли ребёнка, и Алексей поднёс малышку к груди матери.
– Ишь ты, сосёт как, – невольно восхитилась Галина. – Жить, видать, хочет. Двое суток наружу рвалась, мать чуть на тот свет не отправила, а теперь вон ест, довольная. А Людка и не слышит ничего.
– Да, намаялась она, бедная, – Алексей взглянул на жену и покачал головой.
***
Первых ребятишек Людмила родила быстро и много времени на эту бабскую «работу» не затрачивала. Так, Андрея, старшего сына, она явила на свет Божий прямо в поле, куда пришла с мужем ворошить сено, чтобы оно лучше просохло.
– Говорил же, не надо было тебе в поле со мной идти, – покосился тогда на жену Алексей, заметив, как она выпрямилась, тяжело оперлась одной рукой на вилы, а другой схватилась за поясницу. – Сидела бы дома, а я тут сам бы управился.
– Ещё чего! Я тебе что, фифа городская, что ли? Плохо ты меня, значит, знаешь, Алёшенька! – вскинула на него лихорадочно блестевшие глаза Людмила и затянула любимую песню сильным грудным голосом:
Запели песни, заиграли
Мои подружки по весне,
А я одна, одна в печали
С тоской своей наедине...
Глаза закрою, вспоминаю,
Как шла к тебе, струной звеня,
И вот живу, а всё не знаю,
За что покинул ты меня?
(Муз. - Б.Мокроусов
Сл. - А.Софронов)
Алексей с восхищением посмотрел на свою красавицу жену, похожую на стройное деревце, и принялся с удвоенной силой ворочать пласты недавно скошенной травы.
Только через три часа, когда солнце, поднявшееся на самую середину небосвода, принялось нещадно жарить, сжигая своими лучами обветренную, ничем не защищённую кожу, Алексей усадил жену на мягкую траву возле прошлогоднего, полуспревшего стожка.
– Ох, чую, к вечеру опростаюсь, – проговорила Людмила, стягивая с головы белую косынку и вытирая мокрое от пота лицо. – Давит что-то, прям невмоготу.
– Поешь может? – спросил её Алексей. – Или простокваши выпей, охолонись немного.
– Нет, не хочу, – Людмила подняла глаза к сияющему небу и глубоко вздохнула: – Хоть бы ветерок какой. А ты, Алёша, поешь и отдыхай. Ничего, со мной все хорошо будет. Не волнуйся. Доля у нас такая, бабья…
Слушая неторопливую речь жены, Алексей наскоро перекусил краюхой хлеба, варёным яйцом и молодым, хрустящим огурчиком, потом сделал пару глотков прохладной простокваши, и, убрав остатки еды в узел, привалился головой к плечу жены, закрыв глаза.
В траве стрекотали кузнечики, убаюкивая разморённого тяжёлым трудом Алексея разноголосым треском. Мысли о том, что вечером нужно сделать по хозяйству ещё много дел, кружили голову и, сам того не заметив, Алексей уснул.
А когда открыл глаза, даже вскрикнул от неожиданности:
– Ох ты ж, Господи! Как же это?
А улыбающаяся жена, все в той же позе сидит и ребёночка грудью кормит. Не слышал Алёша ни звука бабьего, ни крика младенческого. Так родился их первенец, Андрюша.
Следующей была Сонька, дочка. Она появилась на свет морозной темной ночью и сразу давай вопить на всю избу. Алексей спросонья сначала и не понял ничего, а когда подскочил и разглядел, что между ног у жены копошится новорождённый ребёнок, только ахнул: сама по себе девчонка наружу выбралась, а мать спит и не чует ничего.
– Людка! Людка! – принялся толкать жену Алексей. – Да ты что, маковой воды, что ли, обпилась? Да проснись же ты, тетёха, дитя принимай!
Кое-как Людмила разобрала, что произошло, и только руками всплеснула, проговорив растерянно:
– Надо же, а я ещё сплю и слышу, щекотит меня кто-то…
Алексей расхохотался:
– Ну ты даёшь! Другие бабы мучаются, по докторам бегают, а ты детвору как икру мечешь. Дочку проспала, эх ты, мамаша!
– Ладно тебе, – отмахнулась от него Людмила, пеленая уже обмытую дочку, – скажи лучше, как назовём её?
– Соня, – продолжал смеяться Алексей. – Как же ещё? Пусть это будет тебе напоминанием на всю жизнь, как ты ребёнка проспала!
Долго потом ещё Алексей припоминал жене этот случай, а она краснела от злости и стыда: ну как можно было так крепко спать и схваток не почувствовать. Хотя, какие там схватки, за день так намашешься, что в постель без рук без ног валишься и тогда тебя хоть на кусочки режь, только не буди.
Когда Людмила забеременела в третий раз, Алексей потребовал от жены, чтобы на этот раз был сын.
– Хватит девок рожать. Девка - чужое сокровище, а мне помощник ещё один нужен, чтоб хозяйство во всю силу вести. Нам с Андрюхой за всеми вами не успеть, ещё рабочие руки нужны.
Но Люда родила ещё одну дочку, причём, по своему обыкновению, безо всякой к тому подготовки, во время работы на колхозном капустном поле.
– Сдурела ты, баба! – говорили ей другие колхозницы. – Чего ты пластаешься тут с таким-то пузом? Тебе ли тяпкой махать? Поди, родишь не сегодня-завтра. Шла б ты домой, всех денег всё равно не заработаешь!
– Ну, вот если вам деньги не нужны, так и сидите дома, – беззлобно огрызалась на них Людмила. – А рожать мне не скоро, через неделю только. Так что я и родить, и подзаработать кое-что успею.
Договорить не успела, как охнула и повалилась на тугие, налитые спелостью кочаны капусты. Женщины закричали, бросились к ней, кто-то помог ей лечь поудобнее, задрал подол, а оттуда уже головёнка выглядывает.
– Ну, здравствуй, доченька, – приняла её на руки Людмила и улыбнулась, – а вот и ты. Мне, значит, помощница, а не папке. Ну да чтоб он на нас за это не сердился, Александрой тебя назовём, Шуркой, значит.
Алексей не сердился и только руками развёл:
– Что за мода у тебя, не пойму? Одного в стоге сена родила, вторую и вовсе проспала, а эту в капусте нашла. Не по-людски как-то всё у тебя. А девчушка славная и имя хорошее ты ей дала – Шурка.
– Следующий парень будет, – пообещала мужу Людмила, прислоняясь головой к его плечу. И вдруг спросила с беспокойством: – Али не хочешь?
– Чего уж, давай! – улыбнулся Алексей. – Мы с тобой ещё молодые, что нам… Надеюсь, хоть сына ты мне нормально родишь. А то всё людям на смех.
Вскоре Людмила и в самом деле забеременела. Как и с первыми детьми, беременность нисколько не мешала ей ни работать, ни веселиться и накануне сельского праздника Люда принялась наглаживать нарядную одежду для себя и мужа.
– Ты что это? – удивился Алексей. – Неужто идти собралась?
– А то как же, – кивнула она в ответ. – Ты знаешь, как я всё это люблю. И петь и плясать. Да и не заразная я, чтоб мне на люди нельзя было показываться.
– Люда, ты же говорила, что до воскресенья ребёнка родишь. Куда тебе отплясывать? – всплеснул руками Алексей, с недоумением глядя на свою неугомонную супругу.
– Сегодня только суббота. Вот погуляю от души, а завтра и разрожусь, – заявила она ему, заканчивая разговор.
Разродилась Людмила едва ли не на площади, среди всего честно́го народа. Как и все, она пела и танцевала, притопывая ногами, когда почувствовала, что по бёдрам побежала тёплая струя.
– Ох ты ж, зара́зить тебя-то! – выругалась Люда и, просунув подол между ног, потопала по улице. Когда Алексею сказали, что приключилось с его женой, и он помчался домой вслед за ней, Людмила встретила его с Гришей на руках.
– Вот, сынок у нас, как я и обещала, – виновато улыбнулась она мужу. – Смотри, просто копия твоя!
Но Алексею было не до улыбок:
– Ты мне зубы не заговаривай! – прикрикнул он на жену. – Дурында какая! Говорил же тебе, чтоб дома сидела. Нет, потащилась! Смотри мне, Людка, чтоб это было последний раз, поняла? – пригрозил он ей пальцем. – Хватит с нас и детей, и нервов таких. Фу-х, как же меня перетрусило! Люди мне говорят: «Рожает твоя, подол подоткнула и домой потащилась! Гляди, как бы чего не вышло!» Я так и обомлел! А если б дитё на дорогу вывалилось? Об этом ты подумала своей тыквой?
Рассерженный, Алексей не взглянул даже на сына и молча ушёл из дома. Людмила не побежала за ним и оправдываться не стала: что уж говорить, коль сама виновата. Но вечером, когда муж вернулся домой, подошла к нему со спины и неловко прижалась к плечу щекой:
– Лёш, ну прости меня, бабу глупую. Не повторится такого больше. Слово даю.
– Слово она даёт, – проворчал Алексей, потом повернулся к жене: – Ну, давай уже, показывай мальца. Ишь ты, глазастый какой. В мою породу. Хорошо!
Алексей всегда был доволен тем, что дети, и сыновья, и дочери, были похожи на него, а не на Людмилу, и даже посмеивался над ней:
– Не видел бы сам, как ты их рожаешь, решил бы, что они у тебя все приёмные. Совсем от тебя ничего не взяли. Видать, моя кровушка посильнее твоей будет.
***
И вот теперь, глядя на новорождённую дочку, Алексей с недоумением качал головой:
– Странная она какая-то. Лобастая и рот большой, как у лягушонка. Нет, что-то в этот раз Людмила напутала. Совсем не наша девка народилась. У нас в роду никогда ещё таких не было.
– Да Бог с тобой, Петрович, – пожала плечами Галина. – Выправится, перерастёт. Ещё любимицей станет. Дитё же, своя кровь. Ладно, раз у вас уже всё хорошо, побегу я. А ты дочку под бок матери положи и пусть поспят. Тяжелёхонько им в эти дни было. Отдохнуть надо. Старшеньких твоих сейчас пришлю, пока они у меня спать не улеглись. Только пусть не шумят, скажешь им.
Алексей молча кивнул, укладывая дочку рядом с матерью и не замечая, каким долгим пронзительным взглядом посмотрела на него Галина. А та тихонько прошептала себе под нос:
– Ишь ты, сразу догадался, что не его дитё. Ох ты ж, Господи, хоть бы беды не было…
(продолжение следует)