Александр Трофимович Козявкин с сыном Александром. 25 июня 1947 года. Город Хотин.

Кое-как добрался до Кургана. Как попасть в Алапаевск? Прежде всего, необходимо иметь документ на право проезда. Без него ни одна касса не продаст билет. Такими документами могут быть пропуск, который выдавала милиция при наличии достаточных оснований, например, вызов на учебу, или командировочное удостоверение. Еще нужно предъявить в кассу справку о санобработке или саносмотре. Шутники прозвали ее «вшивая справка». Вокзал здесь по меркам военного времени, можно сказать, образцовый. Светлый, чистый, натопленный зал ожидания. Рядом столовая, где транзитный пассажир, предъявив билет, может пообедать: первое и второе, но без хлеба – хлеб только по карточкам. Стоило такое удовольствие десять рублей. Много это или мало? Как смотреть. Для стипендии первокурсника – восемьдесят рублей – очень дорого. По сравнению с базаром, где буханка хлеба стоила более  двухсот рублей, – почти даром. Но билета нет, остаётся только глотать слюнки. Да ещё всё время нужно быть начеку и не спускать глаз с вещей, а не то сопрут последнее. Фанерный чемоданишко развалился, перевязал его верёвочкой. Подошёл какой-то военный:»Куда, сынок, тебе?» - «В Алапаевск». – «Ну. Давай, вместе хоть до Свердловска помогу». Пожалел мальчишку, помог сесть в поезд, подкормил. Вместе ехали до Свердловска. До вечера бродили по городу, а потом договорился старший попутчик с проводницей, пожалела и та пацана – пустила на третью полку. Так и ехал ночь до самого Алапаевска. Вышел, расспросив дорогу, добрался до улицы Ленина. Спустился вниз. Перешёл мост. Впереди слева высится четырехэтажное здание. На торцевой стороне, у круглого чердачного окошка, большими буквами начертано: АГРТ. Что означает Алапаевский геологоразведочный техникум. Приехал... Итак, я студент-первокурсник. Термин «учащийся техникума» появится позднее. Тогда нас называли студентами. Местные жители иногда, правда, употребляли слово «техникУмец». Выданное в техникуме удостоверение именовалось «Студенческий билет». Предъявляя студбилет, мы могли посещать вечерние киносеансы, а наши ровесники, учащиеся 8-10 классов, – только дневные. Этим, пожалуй, поэтическая сторона моего нового бытия заканчивается. Дальше пойдет скучная и грустная проза... Первым документом, который я получил в техникуме, был не студбилет, а пропуск в столовую, чтобы успел позавтракать. Предстояло поселение в общежитие. В двух кварталах от учебного корпуса, на углу Ленина и Союзов, техникуму принадлежал большой одноэтажный деревянный дом на кирпичном цоколе. Жили здесь директор и преподаватели. Цокольная часть состояла из коридорчика и трех комнат. Сразу против лестницы – маленькая комната с плитой. Здесь жила техникумовская кладовщица. Налево от входа – комната побольше, отапливалась железной печкой-буржуйкой. Комната, что направо, – самая большая. Длинные стены – глухие. Одна короткая стена имеет два небольших, почти квадратных окошка с подоконником на уровне тротуара. Примерно посредине – подпирающий потолок, и перекрытие – столб, а чуть в стороне, ближе к двери – круглая голландская печь. Две, свободные на то время, комнаты сделали общежитием. Получив постель и разместив пожитки, знакомлюсь с обитателями. Познакомили со здешними порядками. Растолковали, что к чему и как. Картина вырисовывалась не очень радужная. И сегодня, на девятом десятке, я не отличаюсь большой практичностью и изворотливостью. А тогда? Было от чего растеряться. В кармане немного денег. Нужно заплатить за обед и ужин. Завтра, когда получу хлебную карточку, выкупить хлеб. За карточку тоже нужно внести плату. Стоит все это копейки, но их нужно иметь. Занимали-давали друг другу в долг. С обидой долго помнил, как старшекурсник занял да так и не отдал 10 рублей, как я его не просил. Так и стояла перед глазами та красная десятка… Студенту стипендии никогда не хватало. Описываемое время не было исключением. Приведу самые скромные подсчеты. Хлебный паек (в студенческом просторечии – пайка) и питание в столовой обходятся до трех рублей ежедневно. Сходить раз на неделе в баню – один рубль. Стирка в техникумовской прачечной – 50 копеек штука. Раз в месяц подстричься – рублей пять. Плата за общежитие – семь рублей. А еще хочется сходить в кино – шесть рублей. На сцене Клуба металлургов ставит спектакли эвакуированный из Николаева драмтеатр им. Чкалова. Билет – десять рублей. По всему выходило: в стипендию не уложиться. Чем покрыть дефицит? Кое-кто получал переводы от родителей. А если их нет? За год обучения получил я от родителей только две посылки с банкой топлёного масла и сушеной картошкой. Коммерсант из меня и тогда был ещё ого-го какой: отправился с другом на рынок. Масло продал, купил почти литр подсолнечного да хлебушка. Так и лакомились: хлеб с солью поливали маслом и ели. Тут какому-то счастливчику родители прислали муки. В комнате стояла печурка. Замесили мы на воде жиденькое тесто. На остатках масла прямо на железной поверхности той печки пёк я оладушки. Хозяин муки важно лежал на кровати, я приносил ему на тарелке хрустящие ломтики. Немного и мне доставалось. Полакомились, но не наелись. В 1944 году был восстановлен четырехлетний срок обучения на базе семилетки (в 1941 году сокращен до трех лет). Принят ряд постановлений, призванных облегчить жизнь студента. Если раньше студенты и преподаватели по снабжению были отнесены к категории служащих, то теперь их приравняли к рабочим легкой промышленности. А это означало увеличение хлебной пайки до 600 граммов и соответственно увеличение норм выдачи других продуктов. Повышена стипендия. С нового учебного года она составляет: 80 рублей на первом, 100 – на втором, 120 – на третьем и 140 – на четвертом курсе. Студентам разрешены посылки. До сих пор их можно было отправлять только в действующую армию. Отныне, если родители или родственники имеют возможность что-то послать, то почта по справке техникума обязана принять посылку до 8 кг. Да, было для меня только две посылки… Занятия начались не сразу. Занимались хозяйственными работами. На Ялунихе очищали вырубленную лесную деляну: собирали чащу, складывали в кучи и сжигали. Руководил нами военрук, по гражданской профессии – агроном, на войне – старший лейтенант. В техникум попал после ранения. Человек он в общем-то не злой, быть может, даже добрый, но из-за своей жесткости и суровости – случалось и напускной – совершенно лишен обаяния. Не помню, чтобы кто-либо из студентов знал его по имени-отчеству. Между собой называли «военрук», а если надо было обратиться – товарищ военрук. Контроль за явкой на работу осуществлялся весьма оригинальным способом. Отобрали хлебные карточки. Хлеб и обед привозили на рабочее место, и, естественно, пайку получал лишь тот, кто вышел на работу. Появилось несколько свободных дней, и я познакомился с городом. Основанный в 1704 году один из старейших центров черной металлургии Урала, Алапаевск, расположен на левом низменном берегу реки Нейвы. С противоположного берега, где возвышается гора Ялуниха, город виден, как на ладони. Слева, выше по течению – заводской пруд, рядом – корпуса металлургического завода. Прямо перед нами – прямоугольники городских кварталов. Основная планировочная ось – центральная улица Ленина – берет начало у ограды металлургического завода, пересекает весь город с юга на север и за городской чертой переходит в Синячихинский тракт. Строгую планировку улиц нарушают речка Алапаиха, пересекающая город с запада на восток почти посредине, Кукуйская яма (или просто Кукуйка) – выработанный и затопленный грунтовыми водами рудник, а также старый отвал, получивший название Вшивая горка. Город, в основном, деревянный; застроен добротными одноэтажными частными домами. Внутри кварталов огороды. Многие жители держат коров или коз. Двухэтажные здания встречаются по большей части в центре. Наиболее выдающиеся здания – наш техникум, городской собор, превращенный в хлебозавод, Клуб металлургов и дом Чайковского с небольшим парком (отец великого композитора одно время был управляющим Алапаевского завода). В то время в нем помещались краеведческий музей и стройуправление 97/2, сооружавшее железную дорогу Алапаевск-Сосьва. В городе один кинотеатр, рядом с техникумом. Городская достопримечательность – неширокие дощатые тротуары. Поздно вечером, когда все стихнет, шаги, особенно стук каблучков, слышно очень далеко. ИЗ учебных заведений, кроме АГРТ, есть станко-инстру­мен­таль­ный техникум и эвакуированный из Ленинграда станко-инструментальный институт, занятия которого проходят в нашем техникуме по вечерам. Здание техникума, построенное в годы первой пятилетки, вполне соответствовало своему назначению. Просторные, с большими окнами и высокими потолками, светлые аудитории. Достаточно широкие коридоры-рекреации. Имеется водопровод и канализация (бездействующая, уборная находится во дворе). Аудиторный корпус дополняют пристройки. Одна из них, удлиняющая дом с северного торца – спортзал. Две другие, одноэтажные, расположены симметрично по краям, перпендикулярно продольной оси здания. В южной пристройке помещалась столовая, в северной – актовый зал. Во дворе – механическая мастерская, учебная буровая установка и спортплощадка. Вообще в техникуме было три специальности: геологоразведочная, топографическая и маркшейдерская. Но в 1944 году набирали только на две и я записался на геологоразведочную. Вывесили расписание, и занятия начались. Изучали, в основном, общеобразовательные дисциплины: русский язык, математику, физику, химию, историю СССР. Есть и специальный предмет – черчение. Помню, как старательно вычерчивал какую-то горловину цистерны. Наверно, тема была «Линии среза и перехода». Ну, и само собой разумеется, мальчики изучали военное дело, а девочки – радиотелеграфию. График и продолжительность занятий неукоснительно соблюдаются даже в короткие декабрьские дни – пятьдесят минут урок, десять минут перерыв, шесть-восемь часов ежедневно, кроме воскресенья. . Ни о каком сокращении занятий в целях экономии электроэнергии мы в ту пору не слыхивали. Зимой случались авралы, когда всех снимали с занятий расчищать от снега железнодорожные пути или разгружать вагоны с дровами, поступившие с Болотной. Для самостоятельной работы в вечерние часы выделена аудитория. Было бы желание работать. Сиди хоть до утра, никто слова не скажет. Казалось бы, что еще нужно? Только учись! И все же учиться нам было тяжело. Прежде всего из-за плохого питания. С харчами день ото дня становилось хуже и хуже. В середине ноября прошло всеобщее снижение норм выдачи хлеба по карточкам. Студенческая пайка похудела до 500 граммов. Сразу же подскочили базарные цены на хлеб, картофель и другие продукты. Обед в столовой стоит того, чтобы о нем рассказать подробнее. Первым делом предъявляешь в буфете пропуск и продуктовую (или как ее тогда называли жировую) карточку. т чтобы – не дай Бог! – не пообедал дважды, а из жировой карточки – согласно указанной в меню вырезке – талоны на 100 г мяса, 60 г крупы и 10 г жира. Буфетчица, ловко орудуя ножницами, вырезает из пропуска клеточку с датой текущего дня, чтобы – не дай Бог! – не пообедал дважды, а из жировой карточки – согласно указанной в меню вырезке – талоны на 100 г мяса, 60 г крупы и 10 г жира. (Всего на месяц студенту полагалось 1800 г мясо- или рыбопродуктов, 1200 г крупы, 400 г жиров и 200 г сахара. Естественно, после двадцатого числа жировая карточка превращалась в лохмотья.) Заплатив деньги, получаешь бирку – небольшой прямоугольник цветного картона со штампом – и направляешься в обеденный зал, где при входе тебе вручают ложку, которую обязан сдать при выходе. В обеденном зале столы на четыре персоны покрыты клеенкой. Обслуживание обед: первое в небольших бачках из белой жести, а второе – в алюминиевых тарелках. Попытки наиболее нетерпеливых самообслужиться считались признаком дурного тона. Пока речь шла о ритуальной стороне трапезы, т.е. о форме. Пришла пора сказать несколько слов о содержании. Типичные представители первых блюд – жидкие щи, случались также жиденький суп из соленых прокисших груздей или картофельный, общее название – баланда. На второе крохотный кусочек мяса (сплошь и рядом заменяемого субпродуктами). Достопримечательность – кровяные котлеты, которые с легкой руки острословов прозвали «арийскими котлетами» или сокращенно «арийками» (намекая на арийскую кровь). Маленькие, почти крохотные порции гарнира не отличались ни высокой калорийностью, ни разнообразием: жиденькое пюре, тушеная капуста, прокисшие соленые грузди, каша из турнепса, вареный горох (на местном диалекте – горошница) и, как деликатес, пшеничная каша-сечка. Нет нужды доказывать, что для молодого растущего организма – нам было тогда, в основном, от пятнадцати до двадцати – такой рацион был более чем скудным. А потому мы постоянно голодные: просыпаешься утром голодный, почти весь день, за исключением редких мгновений, – получение пайки и обед – голодный, спать ложишься тоже голодным. С наступлением зимы к голоду прибавился холод. Котельным топливом служат сырые дрова или отходы деревообрабатывающего комбината – стружка и опилки. Батареи едва теплятся. В здании холодно. На занятиях сидим в пальто и валенках. Мерзнут даже руки, когда пишешь. В жилых комнатах тоже холодина. Вода, оставленная на подоконнике, к утру покрывалась коркой льда. А потому и здесь не снимаем верхнюю одежду. Спим, скорчившись в позе эмбриона, укрывшись по уши, чтобы только можно было дышать. Ложиться вечером еще полбеды, быстро разделся и мигом под одеяло. Зато утром истинная мука выбираться из теплой постели в холодной комнате. От унылой повседневности здорово отвлекал треп, который во все времена и эпохи ведется в каждой комнате любого студенческого общежития. Тематика была самой широкой, начиная от: Когда кончится война? Как будем жить после войны? Есть ли жизнь на Марсе? Будут ли строить гидростанции на Ангаре? – и кончая злободневными вопросами дня сегодняшнего. Достаточно много читали и обсуждали прочитанное. Это могла быть книга из библиотеки или ходившая среди студентов переписанная от руки стихотворная повесть Павла Ащеулова «Лука Мудищев». А где вы видели студенческую комнату без шуток, розыгрышей, подначек. Все это как-то помогало прожить тот трудный год. Хотя лиха пришлось хлебнуть предостаточно, всем вместе и каждому по отдельности. ...Голод и холод постепенно сделали свое дело. У меня и еще нескольких студентов начиналась цинга. Дёсна кровоточили, зубы шатались. Ходил лечиться в местную больницу – пил отвар каких-то трав, лекарств не было. Да и какое лекарство от голода? Только еда. Сильно исхудал, практически остались лишь кожа да кости. В ту осень и зиму мы открыли еще один источник дополнительного питания, ночную работу на хлебозаводе: пилить и колоть дрова для кочегарки или заготавливать березовую чурку – топливо для автомобильного газогенератора (автомобили из-за отсутствия бензина работали на генераторном газе). Работать приходилось часов с шести вечера и где-то до пяти утра. Плата по тем временам была достаточно щедрой: пока работаешь, можешь есть хлеб сколько влезет, но выносить с собой – ни, ни... Наедались горячим, только из печи, хлебом до отвала, чтобы потом целый день маяться от изжоги и недосыпа. К вечеру следующего дня все приходило в норму, и даже появлялся аппетит. Человек – не верблюд, насытиться впрок не получается. Раз перекинул булку хлеба через забор, думал после смены подобрать и унести в техникум. Собаки, видно, съели и утром ничего не нашел за забором. Другой раз подсунул буханку под ворота, через которые выходили, очень боялся, что поймают. В январе ударили сильные морозы. По ночам столбик термометра опускался ниже -40°. Отопительная система техникума, три военных зимы продержавшаяся на дровах, стружке, опилках, а больше всего на голом энтузиазме и честном слове, на этот раз не выдержала... Замерзла! В считанные дни здание промерзло до последней молекулы. Заниматься и раньше было не очень комфортно, сидели в пальто и валенках, а теперь стало совсем невмоготу. Занятия прекратили, и все курсы досрочно вывели на сессию. Экзамены сдавали в промерзших аудиториях. Одновременно с участием студентов начались восстановительные работы. Трубы и радиаторы размораживали паяльными лампами. Оттаивали лед и выпускали воду. Лопнувшие радиаторы и трубы заменяли. Работы было очень много – все-таки большое четырехэтажное здание. Тем не менее к началу второго семестра систему восстановили. Но тут обрушилась новая беда. На чердаке при размораживании одну из труб, по-видимому, накалили сверх меры. От нее начали тлеть опилки утеплительного слоя. Сверху слой этот обмазан глиной, а потому тление в течение некоторого времени скрытно распространялось, пока не произошло возгорание. Пожар сразу охватил большую площадь. К счастью, огонь удалось довольно быстро локализовать и погасить. Выгорели потолок и перекрытие в двух аудиториях и хранилище геодезических приборов. Пришлось оставить все, как есть, до весны. На восстановление требовалось время и средства. После 1-го курса направили в военный лагерь под Красноуфимск. Там кормили очень скудно, хотя продукты на кухне были. По окончанию практики руководитель практики (военрук) велел ребятишкам нести свой вещмешок и чемоданчик до вокзала. В мешке были сэкономленные продукты. Мальчишки исправно несли по очереди, а на вокзале в толпе после того как им отдали проездные документы, мешок вдруг пропал. Горе-руководитель попытался требовать вернуть ему мешок, но подошел его поезд и он уехал на родину (на Украину) ни с чем. А мальчишки по дороге в техникум поделили добычу: мне достался шмат розового трофейного американского сала и хлеб. Поел вдоволь раз за месяц. Вернулся из лагеря и на каникулы – к деду, Михаилу Деонисовичу Курбатову, в Молотовку. Помогал косить сено. Родители прислали проездные документы до Хотина, что на Украине, и я поехал. Даже документы из техникума не забрал. Так и не сбылась моя мечта стать геологом."