Родовая символика башкир

Важную роль в жизни башкирских родоплеменных объединений играла родовая символика: тамга, птица, дерево, боевой клич (оран), которые возникли в недрах родового строя и символизировали единство племени и рода. К сожалению, по мере распада родовой организации многие атрибуты оказались утраченными. В настоящее время известно огромное количество башкирских тамг (по Р.Г. Кузееву, более 3,5 тыс.) [1]. В работе исследователя Р.Б. Ахмерова приводится подборка и анализ различных тамг, высеченных на скалах и камнях по берегам реки Белая, озёр Аслыкуль и Кандрыкуль, на каменных плитах у деревни Ташлы Альшеевского района (Килен-таш) и деревни Старо-Калмашево Чекмагушевского района (Тамга-таш) [2].
При всём их многообразии родовые тамги у башкир были достаточно устойчивы и, передаваясь из поколения в поколение, сохраняли начертание своей исходной основы древности. Поэтому число основных тамг, учитывая их вариации по родам и родовым подразделениям, можно свести до нескольких десятков, соответственно числу крупных племён и родов башкир. Однако происхождение тамг до сих пор до конца не выяснено. Поэтому многие исследователи считают, что они выражают родовую принадлежность и закрепляют право на любую частную собственность его носителя. В легендах и преданиях нередко приводятся сведения о том, что тамги башкирским родам и племенам были розданы Чингисханом. Скорее всего, они были лишь уточнены и переписаны сборщиками налогов – даругами и баскаками.
В условиях традиционного кочевого скотоводства тамги, вполне вероятно, возникли гораздо раньше. Так, одно из древнейших письменных упоминаний о тюркских тамгах относится к V веку [3]. О практике клеймения скота ещё в огузо-печенежское время говорится в сказании известного персидского историка Рашид ад-Дина «Огузнаме»: «Каждому из двадцати четырёх внуков Огуза во избежание споров и разногласий Иркил Ходжа определил его ранг, занятие, прозвище. Каждому из них он раздал тамгу для клеймения скота, чтобы можно было различать, кому какие животные принадлежат» [4]. В настоящее время достоверно известно, что средневековые башкиры были достаточно тесно связаны с огузо-печенежским миром, поэтому вполне допустимо существование у них родовых тамг.
В пользу такого предположения говорят и выводы А.И. Левшина, который, опираясь на «Жеты Жаргы» («Семь установлений») хана Тауке, пишет, что по законам степи все казахские племена, их роды и поколения и всякий могущий носить оружие должны были иметь свою тамгу, с обязанностью накладывать её на весь скот и имущество для различения, что кому принадлежит» [5]. К этому Н.В. Бикбулатов отмечает, что у башкир, согласно обычаю минората, дом отца, усадьба и его тамга переходили после его смерти к младшему сыну [6]. Учёный Р.Г. Кузеев приводит сведения о том, что ещё в XVII столетии родоплеменная территория у башкир отмечалась межевыми столбами, на которых выжигались тамги или вдоль её границ закапывались угли и брёвна с вырезанными на них тамгами [7].
О вопросе о происхождении тамг, нужно подчеркнуть, что их истоки уходят в глубокую древность. Об этом говорят геометрические изображения на стенах Мурадымовской, Каповой и других пещер на Южном Урале, тамгообразные знаки на керамике и других археологических находках эпохи бронзы и раннего железа. Видимо, изначально тамги имели отношение не к частной собственности, а к конкретному роду, в стилизованной, знаковой форме отражая его этноним. В тамге была заложена скрытая для чужеродцев информация о происхождении рода, его тотеме. В этом плане в глазах сородичей тамга имела сакральное значение. Изучение учёными ИИЯЛ тамг на каменных плитах, установленных на могилах XIX века, показывает, что территории кладбищ были разделены между родовыми подразделениями.
Первые собиратели и исследователи башкирских тамг Н.А. Аристов и Д.Н. Соколов сделали предположение, что тамги являлись своеобразным изображением родовых богов или духов-покровителей и лишь позднее в связи со сменой мировоззрения стали знаками родовой или семейной собственности [8]. На связь формы тамги с родовым этнонимом и его тотемом также указывает С.М. Ахинжанов в исследованиях, посвящённых племенным объединениям кимаков и кыпчаков. Как известно, змея и дракон были тотемами кимаков («народа змеи») в период их политического господства в степях Казахстана в IX-X столетиях. В китайских источниках VIII столетия в виде змеи изображена тамга кимаков, называемых народом каи, так как настоящее название племени или рода было строго табуировано.
Оно являлось тотемическим символом, имело магическое значение, и сородичи верили, что иноплеменники через этноним рода могли причинить вред всему роду. Именно поэтому, полагает С.М. Ахинжанов, в тюркоязычной среде кимаки называли себя «уран», а не «джилан» (змея), т.е. замаскировывали этноним и передавали его смысл через другое слово, образованное от слова «уралыу» (буквально – извивается) [9]. Тамга, являясь по своей сути эквивалентным символом тотемного животного, могла быть своеобразным геральдическим знаком, который присутствовал на знамёнах. Голова волка, как известно, была на знамени вождя древних тюркских кочевников Ашина: свирепый оскал этого животного на знамени рода должен был внушать страх противникам и обеспечивать успех в военных походах.
Родоплеменная тамга таким образом выполняла и сберегательные функции. Её наносили на наиболее значимые в кочевой и полукочевой жизни предметы, например, вооружение (оружие и доспехи), клеймили животных (боевых коней или вожаков стад и табунов) и др. Этим гарантировалось их благополучие и сохранность через магическое влияние тотемного знака. Не исключено, что в доисламский период символ тотемного животного в качестве личного оберега мог быть представлен и в различных татуировках, среди которых присутствовала и родовая тамга. Со временем, по мере укрепления частной собственности и расслоения общества, а также с проникновением ислама тамги теряют первоначальные функции и становятся знаками частной собственности. Появляются личные и семейные тамги.
Они сохраняли в своей основе первоначальную родовую тамгу, значение которой многие члены общества уже не помнили. Ими традиционно клеймили скот, отмечали территорию пастбищ, бортевых угодий и сами борти, тамга заменяла подпись владельца и т.д. Таким образом, тамги в жизни скотоводов в бесписьменный период играли достаточно важную роль. Родовые знаки башкир отражали родоплеменную структуру и принадлежность каждого к одному из её звеньев как полноправного члена.
В отличие от тамг функциональное значение родовых деревьев и птиц было несколько иным. В них отразились отголоски анимистических воззрений. В памяти народа ещё сохранились названия некоторых священных птиц (онгонов) и деревьев племён [10]. Можно заметить, что большинство родовых птиц относится к соколиным (беркут, кречет, ястреб), а деревьев – к хвойным породам (лиственница, сосна). Кроме того, родовые птицы и деревья фиксируются у наиболее древних башкирских племён таких, как бурзян, усерган, канлы, кыпсак, мин, табын, тангаур, которые осели на Южном Урале ещё в конце I тыс. н.э. Ахмед ибн Фадлан, во время путешествия из Багдада в Волжскую Булгарию побывавший в 922 году у башкир, сообщал, что башкиры поклоняются змеям, птицам и другим животным.
Он отмечает поклонение усерган журавлям, которые в одной из битв своими криками обратили в бегство их врагов [11]. Здесь налицо почитание журавля как тотема, который стал священной птицей усерган. Поклонение птицам проявляется и в сюжете произведений устного творчества башкир. В предании «Воронёнок» говорится, что в один из набегов казахи похитили беременную жену башкирского батыра. Батыр пошёл в кочевья казахов и вернул свою жену. На обратном пути у них родился сын, которого, спасаясь от погони, оставили в вороньем гнезде. Позднее они вернулись к гнезду: сидит их дитя на ветке и ручонками тянется к летающим воронам. Стали забирать сына, а ворон не хочет его отдавать, кружит над ними. Его назвали Балакарга (Воронёнок), а в благодарность ворону сложили песню «Балакарга» [12].
Тотемистические представления башкир нашли отражение и в сюжете легенды «Журавлиная песнь», записанной в 1910 году кураистом К. Дияровым в Баймакском районе. По ней, молодой батыр, услышав однажды прекрасную звенящую мелодию, пошёл на её звуки и увидел на поляне стаю серых журавлей, круживших вокруг журавушки. Она взмахивая крыльями, задавала ритм их курлыканью. Батыр запомнил мелодию и повторил журавлиную песнь на курае. Аксакалы, узнав историю возникновения этой мелодии, сказали: «Это песня журавлей, там, где они её играют, быть сражению, в котором много людей погибнет. Будет побоище, нагрянет на страну бедствие». Тогда батыр бросил клич, собрал войско. А спустя время на них напали чужеземцы, однако предупреждённые журавлями башкиры сумели отбить врагов [13].
Предания позволяют предположить, что у башкир в основе почитания родовых деревьев и птиц лежит культ предков. Считалось, что душа человека после его смерти перемещается в высокое дерево, через которое в образе птицы достигает верхнего мира. Не исключено, что родовая птица воспринималась как живое воплощение духа предка, а родовое дерево – как его временное вместилище. И не зря в качестве родовых деревьев чаще всего избирались хвойные, которые достигали огромной высоты и отличались долголетием. Величие дальних предков соответствовали онгону в образе хищных птиц. Считалось, что убийство священной птицы и порубка родовых деревьев, особенно на кладбищах, могли навлечь несчастье на весь род или племя, т.к. это было равносильно убийству духа предков.
В средневековых литературных памятниках монгольского народа (в частности – «Тайная история монголов», «Золотое сказание» и другие) содержатся сведения, подтверждающие всё вышесказанное. В «Золотом сказании» («Алтан тобчи»), например, прямо указывается, что у каждого человека существует свой тенгри, или дух-хранитель. (У монголов тенгри воспринимался в двух ипостасях. Во-первых, Тенгри означало божество, божественное небо; во-вторых, под этим понятием подразумевались духи, населяющие видимое небо, – небожители, покровительствующие и охраняющие каждого человека и всё живое в природе) [14].
А вот описание смерти великого Темучина: «На 66 году жизни... в 12 год правления, в год красной свиньи (1227) в 12 день 7 месяца он (Чингисхан) стал Тэнгри, т.е. небожителем в форме духа. По этому поводу после смерти [...] Чингисхана суннитский багатур Кулугэтей произнёс так называемую похвалу: «Обернувшись крылом высокопарящего ястреба, ты отлетел, государь мой. И обернувшись крылом хватающего добычу ястреба, ты отлетел, государь мой!» [15]. Представление о душах умерших в виде птиц было распространённым как в древних, так и в современных традициях многих народов. В качестве символа души птица выступает у алтайцев, угров, эвенков и др.
В фольклоре башкир описываются случаи превращения людей в птиц или их тесном общении. Свободно парящая в небе птица, соединяющая верхний мир (небо) с нижним (земля), вызывала преклонение и почитание. Например, у народов Средней Азии голубь олицетворял души умерших сородичей. В китайской мифологии журавль был связан с идеей долголетия, т.к. он воспринимался как «переносчик» душ умерших. Образ птиц у людей всегда, особенно в домусульманское время, ассоциировался с небом и их связью с небожителями. В палеоазиатской мифологии ворон нередко выступает как тотемная птица (в основном как родовой предок) [16].
Здесь показательны весенне-летние праздники башкир, связанные с кормлением птиц: каргатуй («грачиная свадьба»), карга буткахы («грачин каша»), кякук сяйе («кукушкин чай») [17]. В них нашли отражение отголоски культа предков и преклонение перед тотемами рода. Н.А. Мажитов считает, что тотемные птицы являются не только покровителями, но и «переносчиками» человеческих душ. Древние корни этих представлений учёный обнаруживает в изобразительном искусстве средневековых племён Прикамья, Урала и Сибири в массовых находках разных культовых предметов в форме полуптицы-получеловека, датируемых VII-X веками [18]. Следует отметить, что многочисленные круги, совершаемые вокруг юрты, где находится покойник, совпадают с круговым парением орлов в восходящих потоках воздуха.
Орлы, как известно, входили в состав родовых птиц башкир и были воплощением духа предков. Можно предположить, что в обряде кормления птиц отразились следы погребального ритуала древнейшего населения Южного Урала, предусматривающего выставление трупов умерших на склонах гор или вершинах холмов ранней весной (после таяния снега) с целью очищения их от мягких тканей и последующего погребения костей.
Отлетающие от покойников птицы ассоциировались с их душами. Вполне возможно, мы имеем дело с отголосками существовавшего у предков башкир мировоззрения, очень близкого к зороастризму и предшествовавшего тюркскому тенгрианству. Таким образом, в сценарии современного весеннего (не летнего!) праздника каргатуй, отсутствует «главный персонаж» – покойник, что было связано со сменой обряда захоронения. Отсюда понятен довольно широкий видовой спектр родовых птиц, хотя у башкирских племён и сегодня представители семейства соколиных и врановых занимают особое место в их родоплеменной символике. Они являются наиболее древними онгонами. Перья из крыльев именно этих птиц составляли оперение башкирских боевых стрел, придавая им смертельную силу и неотразимость для врагов.
Близким по значению оказывается и боевой клич башкир – оран, в котором наиболее ярко и полно отражена идея вечности духа, прежде всего духа предка. Считается, что оран является секретным зовом (или откликом), по которому башкиры узнавали своих соплеменников. Оран не должны были знать представители других родов и племён, т.к. он имел сакральное значение – через него, как и через настоящее имя человека, можно было нанести вред всему его роду. Так, исследователь Р.Г. Кузеев в своих работах приводит несколько родовых оранов. Нетрудно заметить, что оран передаёт этноним древнего племени (или крупного рода) и, таким образом, восходит к имени их далёкого предка – родоначальника. Например, у усерган, бурзян, восточных кыпчакских родов существовал общий оран «токсоба».
Это можно объяснить тем, что в прошлом в кыпчакскую конфедерацию племён входило племя токсоба, которое, видимо, было сложным по составу, т.к. этот этноним можно рассматривать как «тогуз-оба», т.е. «девять родов» или «союз девяти родов». У отдельных усерганских родов был оран «Муйтен», который восходит к имени легендарного Муйтен-бия, сына Токсобы. У башкир племён мин, канлы, западных кыпчаков был общий боевой клич «байхонгор» [19], в айлинском племенном союзе был общий оран – «салават» (салауат), который, возможно, возник от родового этнонима салъют.
С сакрализацией родового клича-орана связано то, что он использовался соплеменниками только во время боевых действий и в моменты сильно выраженной опасности. Фактически оран был коллективным призывом сородичей, обращённым к духу своего родового предка: его звали на помощь, обращаясь к нему по имени. Появление родового онгона перед сражением или во время него считалось благоприятным знаком. Также объяснение значения и этимологии орана как призыва духа-покровителя или духа-основателя конкретного рода (ырыу йэне) находит своё подтверждение в «Сокровенном сказании монголов», где также дано подробное описание обряда призывания духа-прародительницы рода борджигин Алун-гоа: этот обряд называется «ураху» и дословно означает «зов, призыв, призывание духа».
Таким образом, родовая символика башкир является не просто пережитком патриархально-родового строя, а достаточно знаменательным отголоском мощного пласта домусульманского мировоззрения, в основе которого прежде всего лежали анимистические представления, идея одушевлённости всего окружающего мира, живой и неживой природы. Надо полагать, что известный арабский путешественник ибн Фадлан отразил в своих путевых записках не всех, а только 12 богов башкир, хотя объектов поклонения было во много раз больше. Политеистическое мировоззрение народа не исключало в то же время существования верховного божества – Тенгри.
Читать статью целиком: https://www.facebook.com/341796912611605/posts/165585 ..
#история@isaaturkology