"МИШКЕ СЕМЬ ЛЕТ.

" Ч 3.
АВТОР ЕЛЕНА ЩЕТИНИНА.
Мишка прикрыл глаза, погружаясь в усталую дремоту. Его мозг, измотанный не менее, чем тело, совершенно притупил все эмоции — ну да, вот же, в сантиметре от твоего лица скалится твой же собственный мертвый отец, навалившийся на тебя, заперший тебя в этой металлической коробке; что же ты будешь делать завтра, послезавтра, через неделю? Будешь ли ты жив, когда изгрызешь, иссосешь всю землю вокруг своей головы, когда разложившийся труп отравит миазмами это замкнутое пространство… да, и от чего же ты умрешь, в конце концов? От жажды, голода, удушья? Мишка был еще слишком мал, чтобы заглядывать так далеко в будущее, думать этими категориями или вообще предполагать такой исход. Он был умным мальчишкой, научившимся читать еще в пять лет, живо интересовавшимся всем вокруг и знавшим очень много умных слов — но одно дело знать, а совсем другое — применять это, и тем более по отношению к себе. Психика Мишки, незрелая и гибкая, не смогла осознать весь ужас ситуации — даже жуткий оскаленный труп, практически касающийся губами его щеки и медленно гниющий в душной кабине верхом на мальчике, был воспринят как досадная и неприятная штука, временное неудобство, незадача.
Мысли Мишки бродили где-то далеко, не оформляясь ни во что конкретное. Он пребывал в той полудреме, когда реальность растворяется, балансируя на грани сознания, когда еще чуть-чуть — и она смешается со снами, уступит место галлюцинациям.
Поэтому он не сразу понял, что слышит тихие шаги рядом с машиной на самом деле.
Он открыл глаза резко, опять лишь запоздало сообразив, что случилось и где он находится. От лица трупа веяло холодом и запахом морозилки, которую забыли закрыть — и Мишка постарался отвернуться. Это удалось лишь чуть — он продолжал видеть краем глаза посиневшие веки и багровые белки, слипшиеся волосы и зеленую муху на желтом лбу. Она сидела пригнувшись и потирала лапки — точь-в-точь как это делают злодеи в мультфильмах.
— Ш-шур, ш-шур, — шуршало что-то совсем рядом.
Мишкино сердце замерло. Люди? Его обнаружили и пришли на помощь?
Он вывернул голову вправо и вгляделся в мутное стекло, за которым уже сгустилась ночь и на небо вышла ослепительно яркая полная луна. Что-то ходило там, в нескольких метрах от машины — высокое, темное. Невозможно было разобрать, кто это и что делает — лишь вытянутый черный силуэт, словно ожившая и вставшая на ноги тень.
— Эй! — крикнул Мишка.
Тень дернулась.
— Эй! — повторил Мишка охрипшим голосом. — Я тут! Сюда!
Тень помедлила, а потом стала приближаться к машине. Делала она это как-то странно — какими-то скользящими рывками. Рывок — скольжение — еще рывок — еще скольжение — словно конькобежец или хоккеист.
— Эй, я… — начал Мишка.
И слова засохли у него на языке.
Потому что это был не человек. Совсем не человек.
Чересчур худое, чересчур вытянутое, чересчур… слишком много было этого «чересчур», и слишком оно было странное — и понятно стало, что существо никогда и не было человеком. Черная тень с огромными, чуть светящимися в темноте глазами — глазами в пол-лица, глазами без зрачков, лишь огромные перламутровые блюдца, — руками, гнущимися не только в локтях и кистях, но и в других местах, словно сломанные, — она двигалась одновременно плавно и рвано, поводя головой и дергая плечами.
Существо приблизилось к машине и стало медленно залезать на капот, распластавшись по металлу, раскинув руки и выставив острые локти.
Мишка сжался — как мог — и затаил дыхание.
Что-то стало происходить в салоне. Воздух сгустился и потяжелел, в ушах появился какой-то плотный гул, кожу защипало. От одуряющего сладковатого запаха, который волной пошел от отца, начала кружиться голова.
Существо уже сидело на капоте на корточках, осторожно и как-то любовно поглаживая его. Мишка видел подобные движения раньше… о да, он видел их! — в фильме про макак-крабоедов. Те обезьяны точно так же мягко похлопывали и поглаживали панцирь крабов — за секунду до того, как с силой размозжить их камнем, попав аккурат по тому самому слабому месту, которое только что нащупали.
— Та-та, та-та, тааааа-та-та-та! — внезапно заиграла знакомая мелодия.
Мишка вздрогнул от неожиданности, больно ударившись затылком. Только сейчас, когда экран загорелся маленьким фонариком, он разглядел лежащий на торпеде телефон. Да, точно, он же бросил его туда, когда схватился за вожделенный планшет! Но кто же мог звонить именно сейчас, посреди ночи? Мама? Нет, они договорились с отцом, что когда тот забирает Мишку, мама не мешает им. Кто-то из друзей? Да они все спят уже… Кто же это мог быть?
— Та-та-та-та-та, татааааа! — продолжал надрываться телефон.
Тварь подняла голову и заинтересованно посмотрела в сторону Мишки — то есть торпеды, напротив которой он как раз находился. Ее глаза моргнули — каждый по отдельности, с разницей в секунду, — и веки, а точнее, две полупрозрачных пленки, двигались не вверх-вниз, а влево-вправо.
— Таааааа! — телефон не умолкал, вибрируя на торпеде, отчего, казалось, сотрясался весь салон.
Тварь сделала легкое движение вперед, потом еще… Мишка моргнул — и в ту же секунду увидел ее совсем рядом со своим лицом, отделенную лишь полуметром расстояния и несколькими миллиметрами стекла.
Телефон продолжал звонить, вибрировать — и скользить по торпеде к Мишке. Его экран отбрасывал совсем немного света — но он приближался, приближался неумолимо. Вот пятно света выхватило обивку сиденья, вот оно доползло до Мишкиного плеча, которое чуть-чуть высовывалось из-под тела отца…
Мишка не мог заставить себя зажмуриться — ему казалось, что пока он смотрит на тварь, пока держит ее взглядом — она будет находиться там, снаружи, вне машины. Но стоит только ему закрыть глаза — как она просочится внутрь и окажется совсем рядом…
Тварь так же, не отрываясь, следила за пятном. Кажется, она уже что-то поняла — не подозревала, а поняла! — и ждала теперь только подтверждения своим догадкам.
Свет упал на Мишкины губы — и в эту же секунду тварь оскалила пасть в жуткой пародии на улыбку.
— Та-ту! — дернулся телефон и свалился с торпеды на пол.
Свет померк.
Тварь продолжала улыбаться.
Теперь она уже смотрела прямо на Мишку. Смотрела, не отводя глаз и даже не моргая. Только в глубине ее белых глаз появилось какое-то подобие зрачков, пульсирующее и меняющее форму. Оно вращалось, плавало, скукоживалось и расширялось — а в салоне клубилось что-то сладковатое и удушливое, забивающее нос и забирающееся в горло. Тварь словно гипнотизировала — если бы Мишка знал это слово, то подумал бы именно так — мальчика.
А потом она высунула язык и лизнула стекло.
Вязкая слюна оставила мутный, чуть пузырящийся след — он, как и все происходящее, был отлично виден в свете луны. Тварь снова оскалилась, как бы любуясь тем, что сделала.
А потом ударила в лобовое стекло. Еще и еще, еще и еще. Стекло жалобно хрустнуло и покрылось паутиной трещин.
Тварь начала ощупывать трещины, перебирая пальцами, то нажимая распяленной семипалой ладонью, то постукивая кулаком. Стекло чуть проседало от давления, но не поддавалось. Тварь попыталась поддеть пальцем — но не получилось. У нее не было когтей или ногтей, только мягкие утолщения, как у лягушек, она лишь бессильно шлепала и скользила ими по гладкой поверхности.
Тогда она взвизгнула — и ударила по капоту. Она била как-то странно — вывернув руку так, что удары приходились на кончики длинных пальцев. Наконец один из них выгнулся, надломился и сломался пополам. Тварь подняла голову и снова осклабилась в сторону Мишки.
Обнаженной фалангой, из которой торчала острая кость, она начала скрести по стеклу, расковыривая трещины, стараясь подцепить хоть какой-то кусочек. Из раны текло что-то тягучее и темное.
Мишка начал икать от страха.
ПРОД.ДАЛЕЕ.
#мистика