НЕ СТАВЬ ТОЧКУ ТАМ, ГДЕ СЕРДЦЕ ПРОСИТ ЗАПЯТУЮ,,,,,

Просыпаться утром, когда ничего не болит – это великий дар и благо, которое мы не ценим. Нам порой просто не с чем сравнивать (и дай Бог, чтоб так и было). Я иногда думаю о том, что мы ужасно неблагодарны, потому что всё принимаем, как само собой разумеющееся. Опыт жизни в земном теле – это ещё и урок заботы о нём, бережного и вдумчивого отношения, осознанности. Мы вечно чем-то в себе недовольны (не говоря уже об окружающем). Мы не умеем себя слушать и слышать. Любить не умеем... Мы смешные люди. В попытках снискать собственное расположение, можно полжизни копить на обещанное себе же счастье. И проживать его по касательной, по диагонали, вскользь... Нужно просто остановиться и оглядеться. И окажется, что у тебя уже всё есть. Прямо здесь и прямо сейчас. И не хватало самой малости - твоего собственного присутствия. Елена Касьян

Андрей стоял на остановке, ожидая хоть какой-нибудь транспорт, в направлении дома. Наконец-то их отпустили. До нового года оставалось три дня. Сейчас не новый год, а ожидаемая сессия занимала все мысли, а ещё больше предстоящий диплом. В его ранце было больше конспектов, чем вещей. Автобус задерживался. До его села было часа три езды. Он бы сел уже в любой автобус, даже с пересадкой, только бы двигаться в направлении маминого тепла, а не стоять тут на пронизываемой ветрами остановке. – Я до Верюгино. Надо кому? Остановилась попутка. Андрей заглянул. – Мне до Малашевки, подбросите? А сколько? – Залезай, договоримся. Андрей бросил рюкзак назад, увидел там аккуратно завернутую в целлофан меховую вещь, и с радостью сел рядом с водителем в теплый уютный салон дорогого авто. Он замёрз. – Я не ради денег, а так. Не люблю один ездить, а дорога неблизкая, – сказал, прибавляя тепло печи, водитель – респектабельный мужчина лет пятидесяти, – Оплатишь беседой. Он посмотрел на Андрея и улыбнулся. – Куда едешь? – Домой, к родителям на праздники. Я из Малашевки. Учусь тут. Вот на каникулы, потом сессия. – Готовиться будешь после праздников? – Ага, надо.... А дальше пошёл рассказ о зловредности преподов, о том, как напрягают они несчастных студентов, как трудно стало сейчас на сессиях таким вот простым безденежным пацанам. На выезде из города остановили их на посту сотрудники ГИБДД. Гаишник взял документы водителя и тут вдруг вскинул руку в воинском приветствии, и стоял по стойке смирно, пока машина не отъехала. – Вы военный что ли? – оглядываясь на странного гаишника спросил Андрей. – Ну да, в некотором роде, – как-то неопределенно ответил хозяин автомобиля. – А Вы к кому едете? – спросил Андрей. О себе он много уж наболтал, а вот о водителе ничего не знает. – Я? - вопросом на вопрос ответил тот и замолчал. Андрею показалось, что он задумался, а может просто сосредоточился на дороге. Ветер к вечеру поднимался, дорогу заметало, пригоршни колючего снега били по стеклу. Но вскоре водитель заговорил. – А я, наверное, к себе еду, в детство. Я вырос там, в Верюгине, но давно уж там у меня нет никого. Родителей в город перевёз, умерли они уж давно, я поздний был. – Так к кому же едете? К родне? – И родни там нет. А еду я к учительнице своей первой. Только она об этом не знает. – Это ей? – Андрей показал на большой свёрток сзади. Водитель мотнул головой. Андрей замолчал. Он почувствовал, что после этого вопроса мужчина как-то погрузился в себя, задумался, на лбу появилась складка. Запорошенный лес, как будто по большому вертящемуся сказочному кругу мелькал за окном. Казалось, они выехали из реальности и оказались в необычайно философском месте, где нет ни времени, ни пространства. Они как будто висели в снежном потоке над тёмной полосой трассы с летящим навстречу снегом. Водитель заговорил, изливая то, что копилось в его душе долго и требовало слушателя, то, что озвучить было нужно, хотя бы для того, чтоб ответить на свои же вопросы. И для Андрея рассказ этот слился со сказочным заоконьем. В Верюгине школы никогда не было и нет. Они ходили в школу соседнего села – Артемьево. Автобусы школьные тогда ещё не придумали, идти надо было километров семь. Зимой прямо в одном из кабинетов школы оборудовали для таких как Сергей спальные места, типа интерната. И домой ходили они уже только на выходные. Водила их Лидия Ивановна – молодая учительница. Собирала в Верюгине, потому что сама оттуда родом, и вела. А было их там всего трое, а потом и вовсе двое ребят. – Она и сейчас стоит перед моими глазами. Девчонка совсем. Наверное, мы её любили за человечность, за добрые помыслы, но сказать об этом не умели. Воспитаны были в какой-то ненужной мальчишеской суровости. Она нам обещала, что жизнь будет у нас другая, надежды вселяла и мечты. Говорила, что скоро на месте нашей старой деревянной школы- барака построят новую светлую и с большими окнами. Мы верили, как не верить. Но, почему-то, смеялись. В пятницу, ближе к вечеру она вела их домой. Однажды, провожая их, уборщица школы баба Варя отдала юной учительнице свою тёплую шаль – пуховую. Завязала как ребёнку накрест и за спину. – Дивуюсь я на тебя, девка. Кости курячьи, а одёжа тоньше кожа. Эдак-то и настудить себя не долго. А нут-ка, надень! Пальто у Лидии Ивановны, и правда, было хиленькое. Серое тоненькое, с обветшалым искусственным воротником, который она старательно поднимала на ветру. Так она и стояла у Сергея в памяти – обвязанная пуховой шалью в сером пальто на тоненьких ножках и в больших валенках. А ещё он помнил как однажды в пути, когда были с ней вдвоём, попали они в ужасную метель. Ветер бесновался, захлёбывался в лесных дебрях, а потом внезапно накидывался и швырял в их лица пригошни колючего снега. Лидия Ивановна поставила свой тяжёлый портфель с тетрадками прямо в снег. Сняла с себя свою пуховую шаль и закутала ею Сергея, как малыша: крест - накрест завязала сзади. А потом стащила свои большие варежки и натянула их на ручонки Серёжи, в этот день он потерял где-то свои. Прикрываясь портфелем от хлещущего ветра, она тянула мальчика за собой. – А а я вот думаю: как же продувал её тогда насквозь этот ветер, её хилое пальтишко, её тонкий платок, сморщенные на коленях рейтузы. И зачем ей надо было вот так, во вред своему здоровью, заботиться о совершенно чужом для неё ребёнке? И ведь лучшим учеником я не был, учился так себе, хулиганил. В общем, обычный пацан. Да и дом свой она проходила, а потом, отведя меня, возвращалась через всё село. Прежде чем отпустить меня в мой двор, она снимала с моих рук свои варежки, забирала шаль, дышала на мои красные руки и ещё давала какие-то советы на выходные. Хотя саму дрожь била. А я не то, чтобы "спасибо", и "до свидания" - то после неё уж говорил. И убегал домой, как будто так и надо, так и требуется. И родители мои в благодарностях не рассыпались, не было тогда такого. А теперь вот мечтать стал – вот рвануть бы сейчас в то время, согреть её – девчонку совсем! Сергей помолчал. Андрей уже думал, что рассказ его окончен, но оказалось, это не всё. – Мы уж тогда постарше были, ходили сами. Но тут как-то вышло на санях ехать зимой. Опять вместе с Лидией Ивановной. А снега тогда насыпало немеряно. И вроде дорогу до этого расчищали, а всё равно лошадь встала. Провалилась ногами в сугроб и ни туда, ни сюда, бьётся, бедная. Возница ее распряг, но никак. Помощь нужна, лопаты. Вот и отправились мы с Митькой в деревню пешком, а Лидия с мужиком ждать помощи остались, лошадь ведь не бросишь. Недалеко отошли, вдруг слышим – гнусавый такой утробный вой. Волки. Знали мы, что бродила тут стая не то диких собак, не то волков. Уже и скот они не раз таскали. А подвывания всё сливались и как будто окружали со всех сторон, то приближаясь, то удаляясь. Мы растерялись. Что делать? Решили, что Митька в деревню побежит, а я назад, на выручку, если что. Картину, которую увидел Сергей, он не забудет никогда. Мужик стоял на расположенных санях и умолял Лидию, чтоб она тоже лезла к нему. Бог с ней, с лошадью. Но учительница с длинной оглоблей стояла перед бедной лошадью, ушедшей по грудь в снег. Лидия стояла к ней спиной и лицом в поле. А там черными пятнами лежали звери. Они перебежками перебирались всё ближе и ближе к людям и лошади, они выжидали. Серёга тоже струхнул не на шутку. Но отвязал вторую оглоблю и встал невдалеке. Хрупкая маленького роста Лидия, утонув почти по пояс в снег, выглядела совсем не угрожающе. Но она свистела и кричала, ругалась и стращала волков. Те выжидали. Сколько бы ещё продлилось это стояние и чем бы закончилось неизвестно. Одно ясно, если б не окрики и оглобля Лидии, волки всего скорей уже б подобрались к лошадке. Но со стороны деревни показался УАЗик, от звука машины волки заволновались и ретировались. – Ну, Лидуха, ну ты даёшь, дурёха! – потом страшился мужичок- возница, – Ну, порвали б лошадь, я б отбрехался, а если б тебя? Глупая! – Так ведь жалко лошадку-то, – спокойно отвечала Лидия Ивановна. * * * Сейчас на месте старой школы – большая новая светлая с большими окнами. И вот в декабре пригласили туда и Сергея. – Я, вообще-то, знаменитость, герой России. И там доску в честь меня повесили, отряд юнармейский назвали. – Ух ты, ничего себе! – Ну вот, приехал я туда, а там учительницей моя одноклассница работает. Спрашиваю: а где Лидия Ивановна-то? Ну она и говорит, что на пенсию ушла уже. Она ведь ненамного нас старше была, лет на 13 всего. Детей у неё не было, не родились дети. Муж умер. Одноклассница говорит, теперь вот скучает она по школе, видно. Сдала в последнее время что-то. Она показала Сергею фото на телефоне – недавно они ходили поздравлять старую коллегу с Днём рождения. Лидия Ивановна стоит во дворе, как показалось Сергею, в прежнем своём пальто. Хоть этого и не могло быть. Уехал он тогда с грустными мыслями. И всё думал и думал .... В честь кого и надо открывать памятные доски в школе, так это в честь таких вот учителей, какой была и остаётся его первая любимая Лидия Ивановна. А недавно поехали покупать жене шубу. И вдруг Сергей понял – если он сейчас этого не сделает, никогда себе не простит. Он позвонил однокласснице, попросил прикинуть размер, и выходили они из магазина уже с двумя шубами. Жена видела, как загорелись глаза Сергея, как важен для него этот шаг в прошлое. Не препятствовала, поддержала. Запорошенный лес, как будто по большому вертящемуся сказочному кругу мелькал за окном. Казалось, они выехали из реальности и оказались в необычайно философском месте, где нет ни времени, ни пространства. Они как будто висели в снежном потоке над темной полосой трассы с летящим навстречу снегом. Андрей очнулся только тогда, когда Сергей начал тормозить у остановки в Малашевке. – А тебя где высадить, брат? – Вон там, если можно, через пару проездов. Выходя Андрей спросил об оплате, Сергей махнул рукой. – Спасибо Вам! И не только за дорогу, за рассказ Ваш спасибо. Я теперь о вас только и буду думать и о вашей Лидии Ивановне. Я ведь на журналистском учусь. Вы прям идею для дипломного рассказа мне подарили ... Есть над чем подумать... Они тепло попрощались. Сергею осталось полчаса езды. Его учительница не услышала от него слов благодарности в детстве, не слышала их и потом, жизнь закрутила и унесла. И теперь он не стал мастером красивых слов, но она должна почувствовать его благодарность и любовь, просто хотя бы вот так, без слов, просто через тепло натурального меха. Как и он почувствовал тогда через пуховую шаль, через тепло её дыханья на свои раскрасневшиеся руки. Сергей прибавил газу. Хотелось приехать быстрее. И будет февраль. Будут вьюги скулить у порога. И окна зажгутся. И свет будет — тёплая медь. Наверно, зима для того и придумана Богом — Чтоб людям почаще хотелось друг друга согреть. (Вихарева. Ю.) Автор Наталья Павлинова

Нечаянная радость. – Боженька, мне тридцать восемь лет, живу одна одинёшенька. За всю свою жизнь никому зла не делала, грубого слова не сказала. Всё, что имею, заработала сама: однокомнатную квартиру, дачу. Грех жаловаться, да и родители помогали, чем могли, я у них пятая, младшенькая. Есть у меня две близкие подружки, с юности с ними дружу. Встречаемся редко, они замужем. Не люблю, когда их мужья «под градусом» говорят пошлости, на тему скрасить моё одиночество, но чтоб жена не знала. Пришлось им по очереди зарядить в ухо и объяснить, что муж подруги для меня не мужчина. Слава тебе, Боженька, прониклись, поняли. Замолчав на мгновение, Надежда с тоской в глазах повернулась к окну и подумала о том, как много там за стеклом счастливых людей и таких же несчастных, как она. Снова повернувшись к божьему лику, продолжила: – Никогда у тебя ничего не просила, теперь обращаюсь со смирением. Дай мне, Боже, что людям негоже. Устала от одиночества. Пошли мне зверушку какую, людину бесхозную, может, сироту какую. Трусливая я, Господи, не уверенная в себе. Все считают, что я угрюмая, сама себе на уме, а я просто нерешительная, не знаю, что к месту сказать, боюсь, чтоб надо мной смеяться не стали. Отец всегда наказывал, чтоб смотрела, блюла себя, чтоб им стыдно не было. Так и живу: ни богу свечка, ни рогатому кочерга. Помоги, вразуми, наставь на путь истинный. Аминь. Воскресенье. Раннее весеннее утро. В доме напротив в редких окнах горит свет. Впервые искренне помолилась, и когда отошла от маленькой иконы, ощутила на своих щеках две дорожки от не выплаканных ранее слёз. Вытерев их тыльной стороной ладоней, подхватила две тяжёлые сумки с продуктами, с краской для забора и другой разной хозяйственной мелочью, пошла на выход из квартиры. Отрада моей жизни – дача. Там я не одинока: и поработаю, и через забор с соседками поговорю о видах на урожай. Сумки оттягивают руки до земли, хорошо, что живу недалеко от остановки. На остановке никого нет, стою одна около часа. Мимо проехал один дачный «Паз», второй, и все битком. Если и третий пройдёт мимо, вернусь домой, не судьба, значит, сегодня на даче появиться. При таком количестве народа обратно не уехать вечером, а утром на работу. И вот чудо: полный автобус притормозил, выпихнул из своих недр пьяного мужика со скандалом и радушно пригласил меня внутрь. Выдыхаю, втискиваюсь, двери с трудом закрываются, сжимая меня, как гармошку, и от нехватки кислорода и разнообразных запахов чуть не теряю сознание. Сорок пять минут «клинической смерти», и я на своей родненькой даче. К пятнадцати часам со спины – копченый окорок, спереди – Белоснежка, к восемнадцати часам – живой труп. Возвращаюсь на полусогнутых ногах в дом. Спина сгорбилась, руки ниже колен, потухший взгляд, чудо как хороша! Подмигнув отражению в зеркале, скоренько приняла душ и решила прилечь перед телевизором передохнуть часок. Уснула в полёте, едва встретившись с подушкой. Устала. Проснулась среди ночи. Телевизор показывает какой-то фильм, выключила его, завела будильник, и снова, уже скинув халат, легла спать. Однако сон не шёл. Промаявшись, какое-то время, встала, приготовила себе обед на работу. Отработав два дня, опять отправилась по известному маршруту на дачу. Зайдя в дачный домик, ошалела: электрический чайник горячий, моя любимая чашка стоит с сахаром и пакетиком чая. Не поверив глазам, потрогала чашку, помотав головой, вышла на улицу, и взгляд упёрся в мой покрашенный забор. Покрашенный?! Ничего не понимаю. Вопрос напрашивался сам. Кто? Может, приезжала мама? Подошла, тронула одним пальцем штакетину, на нём остался след зелёной краски. Это не мама, краска нанесена совсем недавно. Ничего не понимаю. На соседней даче мелькнул среди малины платок соседки бабы Кати. Пройдя по узким дорожкам своего огорода, приблизилась к соседскому забору и позвала: – Баба Катя! Из глубины соседского садового домика приглушённо пришёл ответ. – Это ты, Надежда? Погодь, сейчас выйду. Чтоб вас! Тьфу! Охламоны. Понаставили. Ничего на место никогда не убирают. Бабуля, заслуженный строитель бывшего Союза, с ворчанием вытирая руки об старенький, видавший виды фартук, вышла на крыльцо своей избушки. – Здорово, Надюха. А чёй-то ты сегодня рано? Никак вчерась выходная была? Гляжу, забор подновила. – Доброе утро. Да, нет, вчера работала. А вы не видели, кто мне забор покрасил? – Так, что, не ты? Да вроде никого не было, я тут сегодня ночевала. А что ты так всполошилась? Может, родительница твоя приезжала? Тогда что это она ко мне не зашла? Она завсегда заходит, или я к ней, чаёк погонять. – Сама не пойму. Забор покрашен, в доме чайник горячий, чашка с заваркой на столе стоит. – Ну-ка, жди. Сейчас вместе поглядим. Старушка направилась к калитке в заборе на мою дачу. Топали мы с ней с самым решительным видом гуськом между моих грядок к моему неказистому строению, в котором чувствовалось полное отсутствие мужской руки. – Показывай! – Так вот, собственно, и всё. – Глянь, ничего не пропало или не прибавилось. – Да, нет, только хлеб в мешочке оставался, несколько кусочков, а теперь его нет. – О как! Домовой навроде у тебя завёлся. – Ага! И забор перекрасил, кисточку помыл и на пустую банку положил. – Что мучаешься! Позвони матери, а то давай я. Как сама-то не догадалась. Торопливо достав из дамской сумочки телефон, я под ворчание соседки набрала мамин номер. Долго не отвечали, на последнем гудке запыхавшийся родной голос спросил: – Ты что так рано? Случилось что? – Здравствуй, мама. Я на даче, у меня всё хорошо. Ма, ты вчера у меня на даче была? – Нет. Мы ж не договаривались. Что случилось? Я по твоему голосу слышу. Обокрали? У тебя там же брать нечего. – Нет, мама. Кто-то мне забор покрасил. – Ну, и дай Бог здоровья людям, что помогли по-соседски. Что всполошилась? Скажи спасибо. Да и сама им чем подсоби. Ты прости, дочка, бежать надо, с отцом на рынок за керосином поехали. – Пока, мама, отцу привет передай. – Хорошо. Пока. Переминаясь с ноги на ногу, баба Катя нетерпеливо спросила: – Ну, что там? – Не они. Может, дед Матвей? Я когда краску на дачу несла, он грозился прийти помочь. Я думала, шутит. Пойду, спасибо скажу. – Оно и правильно. Иди, дочка. Как дела справишь, приходи, пообедаем вместе. Я щи варила на косточке, такие ладные получились. Я обошла всех соседей вокруг своей дачи. Никто ничего не видел, не слышал. И потихоньку надо мной стали подсмеиваться, строя предположения про барабулек, домовых. За два дня, проведённых на фазенде, ничего интересного не произошло. Уходя, оставила на столе полбулки хлеба, пару банок рыбных консервов, банку тушёнки и записку с одним словом «спасибо». На следующие выходные летела на дачу как на крыльях с верой в то, что меня там ждёт сюрприз. Чудо не заставило себя ждать. В домике были прибиты две полки, наведён идеальный порядок, даже полы помыты. Опять никто ничего не видел. Я даже какой-то азарт охоты почувствовала, стала в разное время приезжать на дачу, с соседями негласную охрану организовали, я специально отгулы брала, чтоб выслеживать добровольного помощника. Ничего! Грядки политы и прополоты, ягоды собраны в банки и кастрюли, свежие полевые цвета в вазе на столе, постоянная чистота в домике, даже мои старые дачные туфли отремонтированы. Еда пропадает, а в холодильнике из постоянно оставляемых мной продуктов стояли приготовленные супы и салаты из овощей, что росли на огороде. И что мне оставалось делать? Я даже, как последняя дура, становилась посреди комнаты в моей хибаре и вслух благодарила своего невидимого хозяина. Под конец лета обнаглела и уже отдавала приказания, что к следующему моему приходу сделать. Говорила ему, что он как хочет, а на зиму заберу его к себе домой, нечего ему тут одному зиму куковать. Весной опять приедем, чтоб не переживал. Соседки, и разведёнки и семейные, мне завидовали: – Глянь, нечисть, а с пониманием. Знает, что бабе одной трудно. Я и к гадалке ходила, блюдце на крылечке с молоком ставила, которое с удовольствием соседский кот бабы Клавы постоянно выпивал. Наступила осень. Урожай был собран. Земля перекопана. По совету соседей в последний свой приезд на дачу присела на крыльцо, поставила перед собой старый мужской башмак, одолженный у деда Матвея, и проговорила: – Ну, что, хозяюшка, поехали на новое место. Жить будешь у меня, квартира, правда, однокомнатная, но думаю, поместимся. С левого боку от меня раздался весёлый мужской голос.. Я от неожиданности подпрыгнула сидя. Повернула голову на голос, передо мной стоял мужчина в старой, заношенной, но чистой одежде, с босыми ногами, с отросшими чёрными кудрявыми волосами до плеч и васильковыми большущими глазами, нервно сжимая и разжимая кулаки. Немая сцена. – Прости, что напугал. Честно, не хотел. Ты ж уезжаешь до следующего лета. Вот я и пришёл. Ты обещала меня с собой забрать. Из моих глаз полились непрошеные слёзы. Я смотрела на него и молчала. Очнувшись словно ото сна, рявкнула: – А ну, стоять! Куда собрался? И тише добавила: – Есть хочешь? – Немного. Ты сегодня целый день никуда не отлучалась, я не успел перекусить. – Потерпишь ещё немного, дома манты есть. Как же тебя везти? Посиди тут, смотри, не смей уходить. Пойду у деда Матвея, какую обувку попрошу, а может, Санька в город поедет, попрошу до дома подвезти. На крейсерской скорости рванула до соседей, не веря в произошедшее событие в моей жизни. Наверно, мне это снится. В жизни такого не бывает. Какой-то бомж мне всё лето помогал, а теперь я забираю его домой. Такого просто не бывает… Прошли годы. Взявшись по старой привычке за руки, бредём с моим мужем Владимиром по утренним аллеям городского парка. Опять наступила золотая осень, моя любимая пора. Вспоминаем, как много лет назад мы невероятным образом познакомились, как не могли наговориться, рассказывая друг другу истории своей жизни, которые у нас с моим любимым незамысловаты. Мою — вы знаете, а у него все просто. Родился, учился, получил два высших образования, одно очное, другое заочное, женился, прожил в браке около десяти лет, перестройка, остался без работы, долго не мог найти новую работу. Жена, став успешным бизнесменом, выгнала его из дома. Сначала ночевал у друзей, они ничего не говорили, но чувствовал, что не нужен, что мешает им жить. Бродяжничал по дачам, подворовывал: кушать хотелось. Однажды увидел меня, надрывающуюся сумками, пожалел, стал помогать, прятался на чердаке моего дома. Всё время боялся, что найду его и прогоню. Потихоньку обхохатывался, видя, что детектив я никудышный. Даже, в конце концов, мечтал, чтоб нашла. Сейчас смешно об этом вспоминать. Когда сын вырастет и соберётся жениться, мы обязательно расскажем ему историю нашей жизни. Пора домой, подъехала служебная машина мужа. До вечера, родной! Автор: Светлана Драган

Нечаянная радость. – Боженька, мне тридцать восемь лет, живу одна одинёшенька. За всю свою жизнь никому зла не делала, грубого слова не сказала. Всё, что имею, заработала сама: однокомнатную квартиру, дачу. Грех жаловаться, да и родители помогали, чем могли, я у них пятая, младшенькая. Есть у меня две близкие подружки, с юности с ними дружу. Встречаемся редко, они замужем. Не люблю, когда их мужья «под градусом» говорят пошлости, на тему скрасить моё одиночество, но чтоб жена не знала. Пришлось им по очереди зарядить в ухо и объяснить, что муж подруги для меня не мужчина. Слава тебе, Боженька, прониклись, поняли. Замолчав на мгновение, Надежда с тоской в глазах повернулась к окну и подумала о том, как много там за стеклом счастливых людей и таких же несчастных, как она. Снова повернувшись к божьему лику, продолжила: – Никогда у тебя ничего не просила, теперь обращаюсь со смирением. Дай мне, Боже, что людям негоже. Устала от одиночества. Пошли мне зверушку какую, людину бесхозную, может, сироту какую. Трусливая я, Господи, не уверенная в себе. Все считают, что я угрюмая, сама себе на уме, а я просто нерешительная, не знаю, что к месту сказать, боюсь, чтоб надо мной смеяться не стали. Отец всегда наказывал, чтоб смотрела, блюла себя, чтоб им стыдно не было. Так и живу: ни богу свечка, ни рогатому кочерга. Помоги, вразуми, наставь на путь истинный. Аминь. Воскресенье. Раннее весеннее утро. В доме напротив в редких окнах горит свет. Впервые искренне помолилась, и когда отошла от маленькой иконы, ощутила на своих щеках две дорожки от не выплаканных ранее слёз. Вытерев их тыльной стороной ладоней, подхватила две тяжёлые сумки с продуктами, с краской для забора и другой разной хозяйственной мелочью, пошла на выход из квартиры. Отрада моей жизни – дача. Там я не одинока: и поработаю, и через забор с соседками поговорю о видах на урожай. Сумки оттягивают руки до земли, хорошо, что живу недалеко от остановки. На остановке никого нет, стою одна около часа. Мимо проехал один дачный «Паз», второй, и все битком. Если и третий пройдёт мимо, вернусь домой, не судьба, значит, сегодня на даче появиться. При таком количестве народа обратно не уехать вечером, а утром на работу. И вот чудо: полный автобус притормозил, выпихнул из своих недр пьяного мужика со скандалом и радушно пригласил меня внутрь. Выдыхаю, втискиваюсь, двери с трудом закрываются, сжимая меня, как гармошку, и от нехватки кислорода и разнообразных запахов чуть не теряю сознание. Сорок пять минут «клинической смерти», и я на своей родненькой даче. К пятнадцати часам со спины – копченый окорок, спереди – Белоснежка, к восемнадцати часам – живой труп. Возвращаюсь на полусогнутых ногах в дом. Спина сгорбилась, руки ниже колен, потухший взгляд, чудо как хороша! Подмигнув отражению в зеркале, скоренько приняла душ и решила прилечь перед телевизором передохнуть часок. Уснула в полёте, едва встретившись с подушкой. Устала. Проснулась среди ночи. Телевизор показывает какой-то фильм, выключила его, завела будильник, и снова, уже скинув халат, легла спать. Однако сон не шёл. Промаявшись, какое-то время, встала, приготовила себе обед на работу. Отработав два дня, опять отправилась по известному маршруту на дачу. Зайдя в дачный домик, ошалела: электрический чайник горячий, моя любимая чашка стоит с сахаром и пакетиком чая. Не поверив глазам, потрогала чашку, помотав головой, вышла на улицу, и взгляд упёрся в мой покрашенный забор. Покрашенный?! Ничего не понимаю. Вопрос напрашивался сам. Кто? Может, приезжала мама? Подошла, тронула одним пальцем штакетину, на нём остался след зелёной краски. Это не мама, краска нанесена совсем недавно. Ничего не понимаю. На соседней даче мелькнул среди малины платок соседки бабы Кати. Пройдя по узким дорожкам своего огорода, приблизилась к соседскому забору и позвала: – Баба Катя! Из глубины соседского садового домика приглушённо пришёл ответ. – Это ты, Надежда? Погодь, сейчас выйду. Чтоб вас! Тьфу! Охламоны. Понаставили. Ничего на место никогда не убирают. Бабуля, заслуженный строитель бывшего Союза, с ворчанием вытирая руки об старенький, видавший виды фартук, вышла на крыльцо своей избушки. – Здорово, Надюха. А чёй-то ты сегодня рано? Никак вчерась выходная была? Гляжу, забор подновила. – Доброе утро. Да, нет, вчера работала. А вы не видели, кто мне забор покрасил? – Так, что, не ты? Да вроде никого не было, я тут сегодня ночевала. А что ты так всполошилась? Может, родительница твоя приезжала? Тогда что это она ко мне не зашла? Она завсегда заходит, или я к ней, чаёк погонять. – Сама не пойму. Забор покрашен, в доме чайник горячий, чашка с заваркой на столе стоит. – Ну-ка, жди. Сейчас вместе поглядим. Старушка направилась к калитке в заборе на мою дачу. Топали мы с ней с самым решительным видом гуськом между моих грядок к моему неказистому строению, в котором чувствовалось полное отсутствие мужской руки. – Показывай! – Так вот, собственно, и всё. – Глянь, ничего не пропало или не прибавилось. – Да, нет, только хлеб в мешочке оставался, несколько кусочков, а теперь его нет. – О как! Домовой навроде у тебя завёлся. – Ага! И забор перекрасил, кисточку помыл и на пустую банку положил. – Что мучаешься! Позвони матери, а то давай я. Как сама-то не догадалась. Торопливо достав из дамской сумочки телефон, я под ворчание соседки набрала мамин номер. Долго не отвечали, на последнем гудке запыхавшийся родной голос спросил: – Ты что так рано? Случилось что? – Здравствуй, мама. Я на даче, у меня всё хорошо. Ма, ты вчера у меня на даче была? – Нет. Мы ж не договаривались. Что случилось? Я по твоему голосу слышу. Обокрали? У тебя там же брать нечего. – Нет, мама. Кто-то мне забор покрасил. – Ну, и дай Бог здоровья людям, что помогли по-соседски. Что всполошилась? Скажи спасибо. Да и сама им чем подсоби. Ты прости, дочка, бежать надо, с отцом на рынок за керосином поехали. – Пока, мама, отцу привет передай. – Хорошо. Пока. Переминаясь с ноги на ногу, баба Катя нетерпеливо спросила: – Ну, что там? – Не они. Может, дед Матвей? Я когда краску на дачу несла, он грозился прийти помочь. Я думала, шутит. Пойду, спасибо скажу. – Оно и правильно. Иди, дочка. Как дела справишь, приходи, пообедаем вместе. Я щи варила на косточке, такие ладные получились. Я обошла всех соседей вокруг своей дачи. Никто ничего не видел, не слышал. И потихоньку надо мной стали подсмеиваться, строя предположения про барабулек, домовых. За два дня, проведённых на фазенде, ничего интересного не произошло. Уходя, оставила на столе полбулки хлеба, пару банок рыбных консервов, банку тушёнки и записку с одним словом «спасибо». На следующие выходные летела на дачу как на крыльях с верой в то, что меня там ждёт сюрприз. Чудо не заставило себя ждать. В домике были прибиты две полки, наведён идеальный порядок, даже полы помыты. Опять никто ничего не видел. Я даже какой-то азарт охоты почувствовала, стала в разное время приезжать на дачу, с соседями негласную охрану организовали, я специально отгулы брала, чтоб выслеживать добровольного помощника. Ничего! Грядки политы и прополоты, ягоды собраны в банки и кастрюли, свежие полевые цвета в вазе на столе, постоянная чистота в домике, даже мои старые дачные туфли отремонтированы. Еда пропадает, а в холодильнике из постоянно оставляемых мной продуктов стояли приготовленные супы и салаты из овощей, что росли на огороде. И что мне оставалось делать? Я даже, как последняя дура, становилась посреди комнаты в моей хибаре и вслух благодарила своего невидимого хозяина. Под конец лета обнаглела и уже отдавала приказания, что к следующему моему приходу сделать. Говорила ему, что он как хочет, а на зиму заберу его к себе домой, нечего ему тут одному зиму куковать. Весной опять приедем, чтоб не переживал. Соседки, и разведёнки и семейные, мне завидовали: – Глянь, нечисть, а с пониманием. Знает, что бабе одной трудно. Я и к гадалке ходила, блюдце на крылечке с молоком ставила, которое с удовольствием соседский кот бабы Клавы постоянно выпивал. Наступила осень. Урожай был собран. Земля перекопана. По совету соседей в последний свой приезд на дачу присела на крыльцо, поставила перед собой старый мужской башмак, одолженный у деда Матвея, и проговорила: – Ну, что, хозяюшка, поехали на новое место. Жить будешь у меня, квартира, правда, однокомнатная, но думаю, поместимся. С левого боку от меня раздался весёлый мужской голос.. Я от неожиданности подпрыгнула сидя. Повернула голову на голос, передо мной стоял мужчина в старой, заношенной, но чистой одежде, с босыми ногами, с отросшими чёрными кудрявыми волосами до плеч и васильковыми большущими глазами, нервно сжимая и разжимая кулаки. Немая сцена. – Прости, что напугал. Честно, не хотел. Ты ж уезжаешь до следующего лета. Вот я и пришёл. Ты обещала меня с собой забрать. Из моих глаз полились непрошеные слёзы. Я смотрела на него и молчала. Очнувшись словно ото сна, рявкнула: – А ну, стоять! Куда собрался? И тише добавила: – Есть хочешь? – Немного. Ты сегодня целый день никуда не отлучалась, я не успел перекусить. – Потерпишь ещё немного, дома манты есть. Как же тебя везти? Посиди тут, смотри, не смей уходить. Пойду у деда Матвея, какую обувку попрошу, а может, Санька в город поедет, попрошу до дома подвезти. На крейсерской скорости рванула до соседей, не веря в произошедшее событие в моей жизни. Наверно, мне это снится. В жизни такого не бывает. Какой-то бомж мне всё лето помогал, а теперь я забираю его домой. Такого просто не бывает… Прошли годы. Взявшись по старой привычке за руки, бредём с моим мужем Владимиром по утренним аллеям городского парка. Опять наступила золотая осень, моя любимая пора. Вспоминаем, как много лет назад мы невероятным образом познакомились, как не могли наговориться, рассказывая друг другу истории своей жизни, которые у нас с моим любимым незамысловаты. Мою — вы знаете, а у него все просто. Родился, учился, получил два высших образования, одно очное, другое заочное, женился, прожил в браке около десяти лет, перестройка, остался без работы, долго не мог найти новую работу. Жена, став успешным бизнесменом, выгнала его из дома. Сначала ночевал у друзей, они ничего не говорили, но чувствовал, что не нужен, что мешает им жить. Бродяжничал по дачам, подворовывал: кушать хотелось. Однажды увидел меня, надрывающуюся сумками, пожалел, стал помогать, прятался на чердаке моего дома. Всё время боялся, что найду его и прогоню. Потихоньку обхохатывался, видя, что детектив я никудышный. Даже, в конце концов, мечтал, чтоб нашла. Сейчас смешно об этом вспоминать. Когда сын вырастет и соберётся жениться, мы обязательно расскажем ему историю нашей жизни. Пора домой, подъехала служебная машина мужа. До вечера, родной! Автор: Светлана Драган

НЕ ПЫТАЙТЕСЬ БЫТЬ НУЖНЫМ Не нужно принуждать себя быть нужными Желание быть нужной и страх стать ненужной — эти тревожные пассажиры бессменно сопровождали меня в пути, пока я не усомнилась в верности направления. Но свернуть оказалось не просто: мышление по накатанной упрямо держало меня в колее. Пришлось резко свернуть с дорожных ухабин на тихую просеку, чтобы честно спросить себя: «Почему мне так нужно быть нужной», «Почему мне так важно оставаться полезной? И если речь о моей жизни, то при чем здесь чья-либо польза»? Природа вопросов упряма и безотказна. Задавшись вопросом, мы всегда получаем ответ. Не всегда замечаем, но всегда получаем. И никогда не знаешь, откуда его ожидать. Мне ответ пришел в виде этой притчи, случайно попавшейся на глаза: «Как-то Мудрец путешествовал с учениками, и они пришли в лес, где рубили деревья. Почти весь лес был уже вырублен, за исключением одного огромного дерева. Мудрец попросил учеников узнать, почему это дерево не срубили. Они спросили лесорубов, и те ответили: — Это дерево совершенно бесполезно. У него нет ни одной прямой ветки и так много сучьев, что оно не пригодно для изготовления мебели. Его дым вреден для глаз, поэтому на дрова его тоже не пустить. От этого дерева нет никакой пользы. Ученики пересказали слова дровосеков Мудреца, тот засмеялся и сказал: — Будьте, как это дерево. Если вы полезны — вас срубят, вы станете мебелью в чьем-нибудь доме. Будьте, как это дерево, абсолютно бесполезны, и тогда вы вырастите в могучее дерево, и тысячи людей найдут тень под вашими ветвями. А затем пояснил им: — Будьте последними. Не пытайтесь доказать свою значимость. Вращайтесь в этом мире незаметно, чтобы наслаждаться, а не быть полезной вещью. Жизнь — это поэзия, а не товар на рынке. Я не говорю, что вы не должны делать ничего полезного. Делайте полезные вещи, но помните, что настоящий опыт и величайший экстаз приходят от бесполезного. Через поэзию, любовь. Если вы способны делать то, что нельзя свести к товару, то величайшая радость наполнит ваше сердце. Будьте собой и делайте свое дело. Вы здесь не для того, чтобы вас продавали». Если вы пытаетесь быть полезным, вас используют. Если вы пытаетесь быть нужным, вас принудят и применят. Худшее, что мы можем делать, — это принуждать себя быть нужными, чтобы доказать свое право на жизнь. Мы и так его заслужили. В мире нет ничего ненужного. А потому нам не нужно быть нужным. Нам нужно просто быть. Возможно, вам, как и мне, об этом никто не сказал. Ведь от вашей полезности наверняка кому-то есть польза. Оглядитесь. Остановитесь. Обернитесь к себе. Не забыли ли вы о себе? Не сбились ли с ритма своего сердца? Пока не загнали себя до без сознания, осознайте, что жизнь движется в две стороны: навстречу себе – и от себя, в угоду кому-то. Выбирайте полосу, созвучную вашему сердцу, а не чьим-то призывам. Наталья Ярош

В морозную стужу особенно приятно ощущать тепло родного дома. Сквозь чудесные зимние узоры кухонного оконца со скрипучими ставнями, виднелись пушистые лапы старой ели, покрытые, искрящемся от яркого солнца, снежком. В кастрюльке томился ароматный глинтвейн с палочкой корицы и фруктовыми дольками сочного апельсина. Мучные облачка взмывали над деревянной столешницей, песочное тесто для рождественского имбирного печенья было почти готово. В печи весело пощелкивали сухие поленья, согревая своим теплом крохотного щенка, свернувшегося клубком в корзинке и тихо посапывающего. Утро было тихим и сонным. Впереди был длинный, полный приятных хлопот, день... Наталья Козлова

На Николая Чудотворца в храме светло и празднично, и отчего- то кажется, что пахнет елью, пахнет Рождеством. В притворе покупаю сборник святочных рассказов и вспоминаю время ожидания доченьки, когда вот так же, в декабре не спеша и очень бережно перебирая здесь томики и тонкие книжечки, открыла для себя Шмелева. Прошло более двадцати лет, а будто все совсем было недавно. Сердце тронет тихая печаль, но в нём уже теплится лампадка надежды. Надежды на то, что ни здесь, ни ТАМ никто не оставлен, и никогда не будет. На клиросе запели - высоко и тонко. Так наверное звучит душа. И так же стремится в высь, как и этот голос. Немного подморозило, пытается пробиться солнце, и в самой этой попытке - надежда и праздник. Спускаюсь по ступеням храма, гляжу на небо, на тесненько сидящих на карнизе птиц, на оброненную детскую рукавичку. И от всего этого сердце вдруг размягчается и одновременно разбухает, как опара, прогреваясь в самой своей сердцевине. Николай Чудотворец - вот такой это день... С Праздником, дорогие! Попечения и помощи Угодника Божия во все дни ваши! Юлия Прозорова

ОСТАВЬТЕ СЕБЯ В ПОКОЕ Оставьте всех в покое, даже себя, и у вас все будут… Дайте раздышаться… Дайте оглядеться в собственной жизни… И дайте жить ею… У нас ничего не складывается тогда, когда мы всех пытаемся подогнать под какие-то свои правила и ожидания… Ото всех чего-то вечно хотим получить… Всем чего-то хотим доказать… Мы суетимся, сравниваем, переживаем чужие достижения, страшимся отстать, соревнуемся… И мы мечемся по жизни загнанными тараканами, расшугивая всех своей суетой, и себе не умея найти места… А ведь всё просто и честно на самом деле… Нам дают столько, сколько могут и хотят…и не надо этого оспаривать, потому что и мы даём ровно столько, сколько можем и хотим… И глупо думать, что если человек может дать больше, то надо обязательно заставить его сделать это… Не надо. Потому что полученное искусственно — искусственным и останется… У нас один выбор — соглашаться, или не соглашаться… И у всех остальных точно такой же выбор, друзья мои… Мы умеем хотеть от жизни, но не умеем наслаждаться практически ничем из того, что имеем… Нас хватает на очень короткое время, а дальше мы, как дети, ждущие новых подарков и аттракционов… Мы никого не оставляем в покое, и любовь сворачивается, уставшая от выяснения отношений и обид… Дети отстраняются, потому что мы их назидательно учим тому, чего сами не умеем… Любимые закрываются, потому что и от них мы ждём чудес, на которые сами скудноваты… Мы и себя зажимаем в тиски, отрицая свою данность, и больше всего сокрушаясь, что далеки от навязанного, и коммерчески созданного идеала успешного человека… Ещё раз: Оставьте себя в покое! Оставьте всех в покое! Стремитесь к гармонии с собой, а не к всевластию над людьми… Научитесь просыпаться с радостью… Научитесь замечать в людях лучшее, и обязательно говорить им об этом! Недостатки им и без вас известны… Научитесь любить без порабощения — свободно и великодушно, а не душно и ревниво… Научитесь жить в чистоте любого уровня — от мыслей до отмытых окон… Научитесь размышлять заново каждый раз, когда что-то делаете, а не брать автоматом готовые шаблоны, которые придуманы для управления массами, а не для решения индивидуальных проблем каждого отдельно взятого человека… Научитесь доверять тем, кого любите, и вы узнаете, как может быть благодарен человек, избавленный от унижения контролем… Верьте в природу — это единственная высшая сила, что существует на этой планете… Хотите волшебства — опустите зёрнышко в землю… Хотите подлинной красоты — посмотрите, какими декорациями окружает она себя каждый сезон… Хотите сил — получите их, доверившись ей, и полюбив собственное тело таким, каким она его создала… У природы простые законы… И несчастными мы становимся ровно тогда, когда тщеславно пытаемся усложнить их… Лиля Град

Попадаешь порой в предвечернюю тихую грусть, в которой нет ничего горького или привязанного к каким-то конкретным недужным событиям. Есть именно она, эта ниоткуда пришедшая грусть, молчаливой гостьей притаившаяся в каждой мысли и сбавляющая остроту сиюминутного восприятия до мягкой отчуждённости. Ни во что особо не включаешься, пропуская сквозь себя неторопливое время, планы на которое внезапно утратили свой смысл. Хочется или просто лечь с закрытыми глазами, не думая ни о чём, или засесть на кухне с приглушённым светом и большой чашкой чаю, или выйти на улицу, чтобы раздышаться в набирающих синеву сумерках. Странно, но мне нравится проживать отсутствие радости ничуть не меньше, чем чистую радость. Нравится не тревожиться из-за того, что она временно недоступна, не искать себе отвлекающих занятий и не пытаться изо всех сил отладить настроение до весёлых частот. В такие часы особенно ясно ощущаешь, что всё верно задумано в человеке, и что каждое состояние определено необходимостью переходов, не позволяющих застревать даже в очевидно приятном, чтобы не доводить его до обесцененной привычки. И всего-то и стоит, что развеять легенды о том, будто всегда должно быть хорошо. Хорошо, когда умеешь честно встретиться со всем, что выпадает, и не менее честно освоить в выпавшем себя самих... Лиля Град

НЕ ВЫПРАШИВАЙТЕ ЛЮБОВЬ Лет 6 назад мой дорогой друг, с которым у нас близкие и откровенные отношения, сказал мне фразу: «Перестань любить себя о мужчин. ТЫ гладишься о них, а тебе кажется, что это ОНИ тебя гладят». И это было в самую точку! Для меня это осознание перевернуло многое: осознание своих поступков и выборов, понимание причин моих неудач и страданий в отношениях. И сегодня эта тема присутствует в моей жизни, но уже в другом статус. Это частая тема в работе с клиентами как женщинами, так и мужчинами. Как это «выпрашивание любви» может проявляться? Если вы стремитесь помочь всем и вся без разбора и учёта своих дел – многочисленным друзьям, родственникам, партнёру – и чувствуете себя превосходно именно от чувства нужности, востребованности, их благодарности. При этом страдают ваши интересы, и вы не можете сказать «нет». Или это может проявляться в том, что вы всегда инициируете общение с определенным человеком, а он безынициативен. Или вы, и только вы, всегда инициируете важные разговоры о ваших отношениях. Или вы ломаете голову, как же вам ещё заслужить, привлечь, удержать внимание человека. Вы стараетесь заработать состояние, чтобы удовлетворить нужды любимого человека, а ему все недостаточно. Отказались от личной жизни и погрязли в работе, чтобы заслужить одобрение начальства. Или, как это было у меня, на вашей кипучей энергии происходит всё: и сближение, и развитие отношений, – а партнёр либо соблаговолит, либо отвергнет ваши чаяния. И тут пора осознать! Это не ВАС любят, это ВЫ любите себя о другого человека. Очень здорово тут подойдёт сравнение с собакой, которая подходит к хозяину и активно поддевает его ладонь носом, мол, погладь меня, и ладонь хозяина соскальзывает вниз по гладкой, мягкой шерсти, поглаживая питомца. Здорово уметь просить партнера о чем-либо: о внимании, заботе, помощи, etc. Это непременный элемент близких доверительных отношений. Замечательно, когда женщина тоже проявляет инициативу в отношениях как в начале, так и потом или инициирует секс, когда есть желание, а не является «снежной королевой» из принципа. Помогать другим – вообще одна из ценностей в духовно развитом обществе. Но важно тут заметить именно перекос, однобокость, односторонность. Очень вероятно, что вы добываете себе любовь через безграничную помощь, соблазнение и секс, согласие и уступки, инициативу за двоих, etc. Чем это плохо? ✦ Такие отношения порождают множество иллюзий, а значит, и разочарований. ✦ Эти косвенные способы не способны сполна напитать вас, не приносят глубокое удовлетворение. ✦ Вы можете уйти слишком далеко от себя, в смысле от своих ценностей и потребностей, проживать не свою жизнь. ✦ И частое следствие – утрата вами устойчивости, веры в свою ценность как личности, апатия. С чего начать, чтобы изменить положение дел? Ну изменение уже началось, ведь вы обратили внимание на заголовок этой статьи и дочитали до этого места. Значит, вы уже способны заметить, как обстоит дело у вас. Если заметили, с чем у вас перекос, начните наблюдать за собой и задавайте себе почаще вопрос: «Зачем я сейчас это делаю?» Дальше уже дело ваше: оставить всё как есть, но уже осознанно взять на себя ответственность за выбор и последствия. Или же рискнуть отказаться от любовного «фастфуда» и, возможно, целительно поголодав, очистившись от шлаков и токсинов, научиться ценить себя больше и не делать в отношениях работу за себя и того парня. И познать богатейший вкус питательной и качественной высокой кухни. Да, обилие поглощённого мною в своё время «фастфуда» вызывает теперь отвращение. И прекрасно, подарком этого опыта, этого отвращения стала внимательность, чуткость, разборчивость и самоуважение. Чего не съешь с голодухи, ошибки делать вовсе не глупо, продолжать их делать – вот что, мягко скажем, вызывает вопросы. Понаблюдайте… Марина Литвиненко