Я ехал по ночному городу. Город ещё не проснулся и лежал, прикрытый тонким покрывалом выпавшего снежка. Где-то в его черном небе беззвучно летели птицы, их тяжелые медные клювы уже сверкали в лучах восходящего, но пока не видимого солнца. Я медленно проехал мимо обширной площади со скандинавской ратушей, чей шпиль втыкался в ночное небо, окутанный неясно светящимися клочками тумана. В трамвае я ехал совсем один, стоя на его задней площадке. Это был первый трамвай, и птицы наверху могли видеть, что он как замок молнии, расстёгивал девственно белые одежды города. Это был первый трамвай, но к сожалению, он ехал слишком медленно, и я чувствовал, что опаздываю. Как-то не верилось, что сонное очарование этого городка скоро будет разорвано, его одежды станут чёрными от копоти, а дома превратятся в дымящиеся развалины. Мне как-то не хотелось в это верить. Когда я вышел из вагона, уже рассвело. Я увидел невысокое желтоватое здание с высокими панорамными окнами. Венчала его круглая застекленная конструкция. В прежние времена подобным образом были организованы анатомические театры. На фасаде здания я заметил тонкую, почти незаметную трещину, которая следовала от карниза до самого фундамента. Как только я взглянул на неё, всё здание вдруг издало сочный треск, который бывает, когда в холодный стеклянный графин наливают горячую воду. Трещина стала уже в палец толщиной. Что ж, меня заметили и дали понять, что я напрасно беспокоюсь. Я опоздал. Я вошёл в чёрный вход и проследовал по скудно освещенному узкому коридору, который вывел меня в просторный зал. Где-то под его высокими сводами были различные лестницы и переходы, но меня интересовало иное. Я подошёл к небольшой нише в стене, оформленной в виде углублённой арки. В нише на стене висели две картины в рамках. Одна из них была в тени, на другой была изображена женщина с тёмными волосами. Около ниши переминался с ноги на ногу пожилой лысеющий мужчина в очках. Я оглядел нишу и повернулся к нему. - Эта выставка незаконна. - Да... Но вы знаете, какие это необычные картины? – заторопился мужчина, потирая вспотевшие руки – Они впервые появились в Чили... Затем там было ужасное землетрясение, вы знаете... А потом, везде, где они появлялись, происходили землетрясения. Индия, Пакистан, Япония... Я терпеливо его слушал. - Но самое невероятное... Понимаете, после каждого землетрясения, у изображённых на картинах постепенно закрываются глаза. Раз за разом, всё сильнее и сильнее. И это знаю только я. Потому что, - тут он перешёл на шёпот – Они закрываются и на всех ранее сделанных снимках этих картин. Поэтому мне никто не верит... - Я вам верю, - серьёзно ответил я. - Да?! – удивился тот. Он что-то ещё хотел сказать, но в это время трещина на фасаде здания чёрной змеёй скользнула по стене зала, огибая арочную нишу. С глухим хрустом ударилась в содрогнувшийся пол. Пол под ногами заходил ходуном, затем последовал сильный удар. Сверху посыпалась штукатурка, раздался повсеместный звон разбитых стёкол. Тишину разорвали панические крики людей. Они как бабочки ручейников, беспомощно хлопали полами своих плащей, бегали по многочисленным лестницам и переходам, слепо бились в окна. Почему они не могут найти выхода, если я так легко нашёл вход? После второго удара всё вокруг заволокла пыль. Мужчина в очках бросился в нишу, снял затемнённую картину в углу. Попытался снять и вторую, но она не поддавалась. Третий, и самый сильный удар заставил его отказаться от этих попыток. Он подхватил картину под мышку и прихрамывая, побежал в тёмный проход, по которому вошёл я. Я протянул руки и положил их на раму картины. Она легко отдалась мне. Я вгляделся в изображение. За окном раздался противный треск. В свете зелёной вспышки мне показалось, что женщина на картине усмехнулась уголком рта. Я стоял, а она молча смотрела на меня из копны чёрных волос тёмным взглядом из-под полуопущенных век. - Ну, здравствуй, - улыбнулся я.