Её считали безумной за то, что она десять лет ждала мужа на пароме, пока он не появился

— Прекрати морочить себе голову! — жёстко отрезала рыжая попутчица. — Твой муж сбежал или погиб. Смирись уже!
Я вздрогнула. Слова прозвучали как пощёчина. Но пожилая женщина, к которой обращались, даже не повернула головы. Продолжала смотреть на воду, где качался паром у причала.
— Зачем так грубо? — не выдержала я.
Рыжая пожала плечами.
— Правда режет глаза. Десять лет ездит туда-сюда. Ждёт. А толку?
Мы стояли в очереди на паромную переправу. Жаркий июльский день. Солнце нещадно палило. Вокруг — суета: машины сигналили, дачники тащили чемоданы, велосипедисты протискивались вперёд. А на скамейке у причала сидела она — Вера Петровна. Именно так я узнаю её имя позже.
Невысокая, полная. Седые волосы аккуратно уложены. Очки в тонкой оправе. Летнее платье в мелкий цветочек. Небольшой чемоданчик рядом. Руки сложены на коленях. Взгляд устремлён на паром.
Что-то в этой женщине притягивало. Может, спокойствие. Или та особенная тишина, которая окружает людей, привыкших ждать.
Паром дал сигнал. Очередь двинулась. Я оказалась рядом с Верой Петровной на палубе. Все места заняты. Села на свободный край скамейки. Женщина приветливо кивнула.
— Жарко сегодня, — произнесла я.
— Да. Но на воде легче, — отозвалась она тихо.
Голос мягкий, немного усталый. Паром отчалил. Река широкая, течение спокойное. Солнечные блики прыгали по волнам. Чайки кричали над головой. Дети бежали к ограждению — фотографировать. Кто-то жевал мороженое. Переправа займёт сорок минут.
— Вы к родным? — решилась спросить я.
— К дочери, — ответила Вера Петровна и улыбнулась. — Навещаю каждое лето. Она живёт в Петербурге, но летом приезжает на дачу. — Далеко дача? — Через реку. В посёлке.
Пауза. Я заметила, как она смотрит на входящих мужчин. Внимательно. Словно ищет кого-то. Пожилой рыбак с удочками. Дачник с ящиком рассады. Подросток в наушниках. Взгляд женщины задерживался на каждом, потом возвращался к воде.
— А мост есть? — поинтересовалась я. — Или только паром?
— Мост есть. В двадцати километрах, — кивнула она. — Но мы с мужем всегда на пароме ездили. Романтика, понимаете? Он говорил: время на пароме не считается. Оно особенное.
Прошедшее время. «Ездили». «Говорил». Значит, муж больше не ездит. Развелись? Ушёл? Я не стала спрашивать. Неудобно.
Ветерок трепал волосы. Паром мерно покачивался. Вера Петровна достала из сумочки фотографию. Посмотрела. Провела пальцами по краю. Убрала обратно. Вздохнула. Тихо. Почти незаметно.
— Красиво здесь, — сказала я, нарушая молчание.
— Да. Мы очень любили эту переправу, — произнесла женщина. — Сорок лет вместе проездили.
Снова прошедшее время. Я решила промолчать. Но Вера Петровна вдруг повернулась ко мне.
— Десять лет каждое лето жду, — произнесла тихо, глядя мне в глаза. — И вот опять плыву.
Сердце сжалось. Ждёт. Десять лет. Кого? Зачем? Но спросить не решилась. Паром приближался к противоположному берегу. Люди поднимались, собирали вещи. Вера Петровна взяла чемоданчик.
— Приятно было познакомиться, — сказала она.
— И мне, — ответила я.
Она сошла на берег. Я проводила взглядом. Маленькая фигурка в цветастом платье растворилась в толпе. А я осталась с вопросами. И странным чувством, что эта встреча — не случайность.
Вечер следующего дня. Обратный рейс. Я возвращалась с дачи родителей. Снова паром. Снова очередь. И снова — она. Вера Петровна сидела на той же скамейке. В том же платье. С тем же чемоданчиком.
Совпадение? Или она специально выбирает определённые рейсы?
Я подошла. Села рядом.
— Здравствуйте, — улыбнулась женщина. — Вы тоже возвращаетесь?
— Да. Гостила у родителей.
— Хорошо, когда есть куда вернуться, — произнесла она тихо.
Паром отчалил. Вечерело. Солнце садилось за горизонт, окрашивая воду в золотисто-розовый. На палубе почти никого. Прохладный ветерок. Тишина, нарушаемая только плеском волн и криками чаек.
Мы молчали. Потом Вера Петровна заговорила сама.
— Знаете, я вчера подумала: наверное, странно выгляжу. Пожилая женщина одна на пароме. Каждый год.
— Нет, что вы, — поспешила возразить я. — Просто... навещаете дочь.
Она улыбнулась грустно.
— Дочь давно предлагает переехать к ней. В Петербург. Сын зовёт в Москву. Но я не могу. Не могу уехать отсюда.
— Почему?
Пауза. Долгая. Вера Петровна смотрела на закат.
— Потому что жду мужа, — произнесла наконец. — Десять лет жду. Здесь. На этом пароме.
Я растерялась. Что ответить? Десять лет — срок огромный. Значит, что-то случилось. Но что?
— Вы... поссорились? — осторожно спросила я.
— Нет, что вы, — покачала головой женщина. — Мы никогда не ссорились. Сорок лет прожили душа в душу. Михаил... он был моей жизнью. И остаётся.
Михаил. Теперь у мужа есть имя.
— Расскажете? — тихо предложила я.
Вера Петровна посмотрела на меня. Оценивающе. Потом кивнула.
— Познакомились в двадцать пять лет. Я работала библиотекарем. Он пришёл записаться. Инженер. Строил мосты. Серьёзный такой, в очках. Взял формуляр, ушёл. А через день вернулся. Принёс книгу. Не в библиотеку — мне домой. Соседка адрес подсказала. Я открыла дверь — стоит. Протягивает томик стихов. «Эту вы точно не читали», — говорит. Оказалось, редкое издание. Я удивилась: откуда у него? Потом узнала: полгорода объездил, искал.
Она улыбнулась воспоминанию.
— Поженились через полгода. Двое детей. Сын, дочь. Обычная жизнь. Но счастливая. Михаил каждое утро заваривал мне кофе. Хотя я не люблю кофе. Люблю чай. Но пила. Потому что он старался.
— А записки? — вспомнила я вчерашний намёк.
— Да! — оживилась Вера Петровна. — Он писал записки. Везде. На холодильнике: «Возвращаюсь к семи». В книгах: «Люблю». В кармане пальто: «Не забудь зонт». Я находила и улыбалась. Сорок лет улыбалась.
Голос дрогнул.
— Он обожал эту переправу. Говорил: здесь время останавливается. Река, небо, вода. Можно просто быть. Мы часто ездили. К детям, на дачу, просто так. Всегда выбирали паром, хотя мост быстрее.
Вера достала фотографию. Протянула мне. Пожилой мужчина. Седые волосы, добрые серо-голубые глаза, лёгкая улыбка. Подтянутый, в рубашке, кепка в руках.
— Вот он. Мой Михаил.
Я смотрела на фото. Действительно, лицо открытое. Хороший человек. Это видно сразу.
— Что случилось? — решилась спросить я.
Вера Петровна забрала фотографию. Прижала к груди.
— Десять лет назад мы ехали к дочери. На этом пароме. Лето. Жара. Паром причалил к промежуточной остановке. Знаете, там деревушка маленькая. Киоск, лавочки. Остановка пятнадцать минут.
Она замолчала. Я ждала.
— Михаил сказал: «Схожу за водой. Жарко». Я предложила пойти вместе. Он отказался: «Сиди, отдыхай. Я мигом». Взял бумажник. Вышел. В шортах, футболке, кепке. Я смотрела, как он идёт к киоску...
Голос оборвался.
— И не вернулся, — тихо закончила Вера Петровна.
Я замерла. Не вернулся. Просто вышел за водой — и не вернулся.
— Прошло десять минут. Пятнадцать. Паром дал сигнал. Я забеспокоилась. Подошла к капитану: муж не вернулся. Капитан задержал отправление на пять минут. Потом сказал: больше нельзя. Расписание. Другие пассажиры волнуются.
Вера сжала руки в замок.
— Я сошла. Осталась на той остановке. Искала. Киоск — там говорят: заходил мужчина, воду купил, пошёл к причалу. Всё. Больше никто ничего не видел. Я обежала деревню. Маленькая она, минут за двадцать обойти можно. Нигде. Спрашивала у местных. Никто не помнит.
— А дальше? Вызвали полицию?
— Конечно. Заявление написала. Приезжали. Опрашивали. Искали. Водолазы реку проверяли — вдруг утонул. Ничего. Волонтёры объявления расклеивали. Дочь посты в интернете делала с фотографией. Ноль. Камер в деревне нет. На пароме были старые, записи не сохранились.
— Совсем ничего? — не верилось мне.
— Совсем. Словно растворился в воздухе. Паспорт, банковские карты — всё при нём было. Но никаких операций после того дня. Ни снятия денег, ни звонков. Телефон выключен. Навсегда.
Я с трудом переваривала услышанное. Исчезнуть бесследно в наше время? Когда камеры везде, телефоны отслеживаются, банковские операции фиксируются?
— Может, несчастный случай? — предположила я. — Упал, ударился головой, потерял память?
— Я тоже так думала. Искала по больницам, моргам, приютам. Дочь через соцсети обращалась к людям по всей стране. Вдруг кто видел. Нет. Пустота.
— Десять лет... — прошептала я.
— Да. Десять лет тишины. Знаете, первый год я сходила с ума. Не спала. Не ела. Только искала. Обзванивала всех, кого можно. Ездила по городам. Проверяла любую зацепку. Но потом зацепки кончились. Осталась только вера.
Вера Петровна посмотрела на меня.
— Вы, наверное, думаете: старая женщина, не хочет смириться. Возможно. Но сердце... Сердце говорит: он жив. Я чувствую. Не спрашивайте как. Материнское чутьё бывает, правда? А жену с мужем сорок лет связь соединяет. Я знаю — Михаил жив. И я его дождусь.
— Поэтому каждый год на паром? — поняла я.
— Да. Каждое лето, в те же даты, я приезжаю. Покупаю билеты на те же рейсы. Сажусь на то же место. Проезжаю туда-обратно. На той остановке выхожу, стою пятнадцать минут. Покупаю две бутылки воды в киоске. Одну пью. Вторую держу. Вдруг он придёт, захочет пить.
Горло сжалось. Это не безумие. Это любовь. Любовь, превращённая в ритуал ожидания.
— А дети? Что говорят?
— Просят прекратить. Говорят: мама, ты губишь себя. Переезжай к нам. Начни жить заново. Но как? Как жить, когда половина тебя где-то там? Потерялась. Ждёт. Может, он тоже ищет дорогу домой. А я уеду — он вернётся, меня не найдёт.
— Вы оставляете записки? — вспомнила я вчерашнюю деталь.
Вера кивнула.
— Михаил всегда писал мне записки. Теперь я ему пишу. Оставляю под камнем на скамейке у причала. В пакетике, чтобы не промокли. Пишу: «Жду. Люблю. Вера». Каждый раз новую. Вдруг он придёт, прочтёт, поймёт — я здесь.
Паром причаливал к берегу. Огни города мерцали впереди. Люди поднимались. Вера Петровна взяла чемоданчик.
— Простите, что нагрузила, — улыбнулась она виноватой улыбкой. — Просто... иногда хочется рассказать. А дома молчу. Дети расстраиваются.
— Я рада, что выслушала, — искренне ответила я.
Мы обменялись телефонами. Вера предупредила: звонит редко. Всё ждёт звонка от него.
Утро. Кафе на причале. Я пила кофе, переваривая услышанное. История Веры Петровны не отпускала. Десять лет ждать. Верить вопреки всему. Это сила или отчаяние?
— Ой, ты же та девушка! — раздался голос.
Обернулась. Рыжая и блондинка. Те самые попутчицы, которые вчера стояли в очереди. Рыжая — та, что резко высказалась о Вере.
— Можно присесть? — спросила блондинка.
Я кивнула. Женщины заказали чай.
— Слушай, ты вчера с той бабулей общалась? — полюбопытствовала рыжая. — С которой муж пропал?
— Да, — коротко ответила я.
— И что она рассказывала?
Продолжение рассказы читайте в комментариях! ⬇️👇