Ранней весной 1915 года в штабе великого князя Николая Николаевича — высокого, но не выдающегося полководца — появился офицер-моряк, принесший в Ставку прожект набега на Мемель.

Лихорадочно блестя глазами, морской волк объяснял свой замысел необходимостью взорвать тамошние мосты, а также отсутствием сколько-нибудь сильного гарнизона.
После некоторого колебания великий князь приказал отправить план в корзину. Туда же отправился и настойчивый моряк. Великого князя можно было понять: треть его войск истекали кровью в Карпатах, никак не умея выйти на венгерские равнины, а оставшимся приходилось отражать атаки Гинденбурга и Людендорфа, так подло маневрировавших, что всякое сражение заканчивалось для русской армии разгромом.
Какой тут, к чёрту, Мемель, не имеющий никакого военного значения? Вот англичане скоро Дарданеллы возьмут, а французы наконец-то прорвут Западный фронт — тогда и поговорим. Но офицер пошёл по инстанциям в обратном порядке, добравшись до штаба Северо-Западного фронта, где смелая идея понравилась генералу Рузскому, любившему всё эффектное.
Благословив набег, командующий фронтом повелел создать сводный десятитысячный отряд из ополченцев, моряков, донских казаков и пограничной стражи. Ополченцы представляли собой то, чем побрезговала не очень разборчивая царская армия, морской батальон оказался штрафным, а командир пограничников с трудом ориентировался на карте. Казаки были хороши для разведки и мародёрства.
Руководить операцией поручили генералу Потапову, ранее уволенному в отставку в связи с умственным расстройством.
По дороге к Мемелю морской батальон одержал первую победу: не просыхая в эшелоне, матросы ловко взяли двух языков, из числа девиц российского подданства, коих насиловали всю дорогу, а на подъезде к Либаве выбросили из вагонов. Командовавший моряками офицер пытался укрепить дисциплину, но не смог, потому что всю дорогу беспробудно пил.
Границу, как и ожидалось, прошли легко. У немцев на Восточном фронте тогда было крайне мало войск, и в гинденбурговом штабе относились к Мемелю точно так же, как и в Ставке великого князя. Город защищало несколько рот ландштурмистов, сиречь ополченцев, только с тевтонским крестом на фуражках. Оборона велась главным образом для того, чтобы прикрыть эвакуацию местных жителей.
Несмотря на слабое сопротивление, сводный отряд залёг в предместьях, опасаясь темноты и пуль. Только на следующее утро, восемнадцатого марта, когда уже последнему матросу стало понятно, что боя не будет, отряд генерала Потапова победно вошёл в Мемель. В штабе Гинденбурга успели ещё принять звонок местной почтальонши, закончившей словами: «И вот они поднимаются по лестнице».
Итак, победа была одержана, но потаповское воинство ожидала судьба ганнибаловой армии в Капуе. Войска банально, в полном соответствии с враждебными мифами о русских, перепились. Казаки грабили, моряки, ополченцы и пограничники били витрины. Видя такое дело и опасаясь контратаки, Потапов приказал Мемель оставить, надеясь в поле привести бойцов в чувство.
Проспавшись, отряд занял город во второй раз. Теперь больше грабили и убивали, причём не только горожан, но и коров. Собирались, как водится, выселить жителей и вывезти станки, а какой-то ловкий матрос бегал по Мемелю в поисках проститутки с дурной болезнью, надеясь тем освободиться от службы. Не найдя оной, он заразился от боевого товарища.
Пока в Мемеле происходили эти занимательные события, раздосадованные немцы перебросили к городу несколько пехотных полков с артиллерией и кавалерией, отчего уже двадцать первого марта началось отступление с конфузией. Увы, отойти удалось не всем — на улицах были найдены несколько сотен беспробудно спящих бойцов, а всего отряд Потапова потерял около трёх тысяч человек, преимущественно пленными.
(При отходе командира морского батальона обварило горячими щами, из-за чего он пошёл на рапорт с капустным листом на погоне и был за то снят.)
Спустя несколько дней передовица «Русского инвалида» сравнила взятие Мемеля с падением Перемышля.