Некто Гитлер" Себастьяна Хафнера - совершенно блестящее исследование этого феномена и одна из самых глубоких попыток ответить на постоянный вопрос: как может народ так сойти с ума и повестись на все это.

В 33 все в Германии "опасались худшего. Штурмовики целый год с кровожадной радостью объявляли о грядущей «ночи длинных ножей». Ее все не было; были отдельные, тайные и умело скрываемые, во всяком случае безнаказанные, убийства врагов, самых ненавистных для нацистов. Гитлер торжественно и публично пообещал, что, как только он возьмет власть, покатятся головы – головы «ноябрьских преступников». По таковой причине почти с облегчением было воспринято то, что ветераны революции 1918 года и видные деятели Веймарской республики весной и летом 1933 года были «всего-навсего» отправлены в концлагерь, где, конечно, подвергались издевательствам и избиениям, где, конечно, жизнь их была под угрозой, но откуда почти все они рано или поздно были выпущены. А некоторых даже и не арестовали. Опасались еврейских погромов; вместо этого лишь однажды, 1 апреля 1933 года, прошел бескровный, символический бойкот еврейских магазинов. Короче говоря, все было плохо, но все-таки не так плохо, как предполагали. И те, кто – как позднее выяснилось, с полным на то основанием – предупреждали: «Это только начало», – казалось, просто клевещут, ведь в течение 1933–1934 годов террор медленно пошел на убыль, а в 1935–1937 годах, «хороших нацистских годах», в стране начала устанавливаться в определенном смысле, пусть и омраченная существованием не таких уж многочисленных и многолюдных концлагерей, «нормальная» жизнь. Те, кто говорили: «Все это печальные издержки переходного периода», – казались куда более правыми, чем последовательные критики нацистского режима.
В целом использование и дозирование террора в первые шесть лет правления – сперва нагнетание страха совершенно дикими угрозами, потом жестокие, но явно отстающие от угроз акции террора, после чего постепенный и повсеместный переход к почти нормальному существованию на фоне замалчиваемого, старательно не замечаемого террора – следует признать мастерским социально-психологическим достижением Гитлера. Благодаря применению дозированного террора неприязненно или критически настроенные по отношению к режиму люди – повторимся, в 1933 году их было большинство – получили правильную порцию страха, не загоняющую их в отчаянное сопротивление и, что гораздо важнее, позволяющую с легким сердцем признать достижения режима".
Отдельно и детально Хофнер исследует экономическое чудо, которое повергло в полную растерянность даже самых последовательных противников нацизма. Вот это вот - "ну встали же с колен", "стали более лучше одеваться", "стабильность", "дайте нам несколько лет без потрясений" и пр.
"В январе 1933 года, когда Гитлер стал рейхсканцлером, в Германии было шесть миллионов безработных. Спустя три коротких года в Германии была полная занятость, ни одного безработного. Вопиющая нужда и массовая бедность сменились всеобщим, да, скромным, да, невеликим, но благосостоянием. И что не менее важно: на место безнадеги и беспомощности пришла уверенность в завтрашнем дне, пришла стабильность. И что еще удивительнее, переход от депрессии к экономическому расцвету произошел без инфляции, с сохранением твердых цен и зарплат.
Вопросы, которые задавали себе (вынуждены были задавать себе) перед лицом несомненных достижений Гитлера его давние противники, образованные, обладающие безупречным вкусом буржуа, верующие христиане и марксисты были такими: «Может быть, моя шкала измерений была не верна? Истинно ли то, что я изучал и во что я верил? Могу ли я отвергнуть или опровергнуть все то, что я вижу собственными глазами? Если мир – экономический мир, политический мир, моральный мир – таков, каким я его представляю, в какой я верю, то такой человек, как Гитлер, должен был бы уже давно потерпеть самое жалкое и самое смехотворное крушение из всех возможных, во всяком случае, он не смог бы зайти так далеко, как он зашел! Но за неполные двадцать лет из абсолютного ничтожества он стал центральной мировой фигурой, и всё ему удается, даже то, что, казалось бы, никому удастся не может, а ему удается всё, всё! Разве это ничего не доказывает? Разве не вынуждает это меня к генеральной ревизии всех моих понятий, включая эстетические и моральные? Разве не вынужден я, по крайней мере, признать, что в моих ожиданиях и прогнозах я заблуждался и что впредь мне надлежит быть сдержаннее со своей критикой и осторожнее с выводами и моральными приговорами?»
Очень понятное и даже симпатичное сомнение в себе. Но от него до первого, пока еще вымученного «хайль Гитлер!», ей-ей, не так уж и далеко.
Тот, кто в 1938 году в тех кругах, где это еще было возможно, критиковал Гитлера, рано или поздно вместе с неохотным согласием («да, все, что происходит с евреями, мне тоже не нравится») слышал в ответ: «Но этот человек всё смог!» Не: «Но как он потрясающе говорит!» и не: «Но как он был великолепен на последнем партийном съезде!», даже не: «Но какие у него успехи!» Нет: «Этот человек всё смог!»"
Ну а дальше еще и два года невероятных военных успехов. Хотя поначалу в 39 все, в том числе ближайшее военное окружение фюрера были очень напуганы его милитаристскими планами. Но ведь опять - "ему все удается", "все сходит с рук".
В другой книге, написанной Хофнером в те годы, когда он сам жил в нацистской Германии ("История одного немца") он детально и подробно на собственном примере описывает сколько мужества, силы духа надо не для того даже, чтобы восстать против системы открыто, а чтобы в такие времена просто сохранить независимость мышления, не поддаться на все эти искушения примкнуть к большинству, не впасть в двоемыслие ("все сложно, неоднозначно").