я любил смотреть, как она перед сном,

с лица смывает косметику,
обнажая бледные впалые щеки и синяки под глазами.
лежа в постели, я видел в этом эстетику.
я видел ее лицо в зеркале,
перед которым она ни раз обливалась слезами.
я любил смотреть, как она кольца и серьги снимала,
и устало кусала губы сухие.
ей не нравилось, когда я смотрел на это,
но я все равно смотрел, украдкой,
сравнимой с силой стихии.
когда, умыв лицо, она наконец-то ложилась,
превратившись из леди богатой в простую девчонку,
я ее обнимал крепко, со всею силою,
и целовал покрытые венами слабенькие ручонки.
она не любила показывать свои слабости,
и поэтому, каждый день морщась от боли,
красилась снова и ела побольше сладостей,
чтобы поправиться и влезть в платье новое.
а по ночам, я притворялся, что не проснулся,
когда у нее из носа шла алая кровь.
и если она шла в ванную, я ужасался,
и понимал, что стало плохо ей вновь.
и если спустя пять минут она не ложилась,
я тихонько вставал и доставал из морозильника лед.
заходил к ней, такой бледной, такой бессильной,
обнимал и шептал, что нас ничего не возьмет.
вот уж год прошел как ее не стало.
лейкемия такая болезнь, какую не лечат.
я все еще помню, как ее лицо блистало,
под слоем всескрывающей дорогой косметики.
и ни один человек, ни одна живая душа
ни за что не подумала бы, что она болеет.
об этом знал только я и смотрел, как она не спеша,
увядает, и с каждой неделей, все больше бледнеет.
я люблю ее до сих пор, так же безумно.
и каждый день, перед тем, как заснуть представляю,
как она у зеркала в ванной смывает косметику,
и тихо-тихо крема и флакончики переставляет.