Пелагея жила одна. Изредка к ней приезжали дети с малыми ребятишками. Шли годы. Внуки повзрослели. Как-то один из них, Костик, навестил бабушку в середине осени, что для Пелагеи показалось странным, потому как ребята в основном приезжали в летние месяцы, стараясь угодить в гости, во время сбора ягод: клубники, малины, смородины, которыми пестрел её огород.
Внук казался расстроенным, ходил хмурым, подолгу сидел за газетами, делая вид, что внимательно их читает. С бабушкой же был вежлив и в разговорах с ней становился самим собой.
На второй день приезда, рассматривая фотографии на стене, обратил внимание на одну из них. На ней был запечатлён юноша с зачёсанными назад волосами, плотно сжатыми губами. Строгие черты лица придавали ему серьёзный вид и лишь глаза слегка улыбались.
-Бабуля, - обратился к вошедшей в комнату Пелагее Константин, - кто сфотографирован на этом снимке? – он указал пальцем на стену.
Пелагея, окинула взором фотографию и села на табурет. Потом со вздохом сказала: «Мой первенец, Кузьма».
-Сын? – с удивлением спросил Костя.
-Он самый…. Родила, когда совсем девчонкой была. Тебе дядька…. Не пришлось ему долго жить на этом свете.
Бабка поднялась с табурета, подошла к старинному шифоньеру, отворила скрипучую дверцу, извлекла из него тряпичный свёрток зелёного цвета. На столе развернула его и на поверхность клеёнки легла забытых времён будёновка. «Вот и всё, что осталось от Кузи» - произнесла она.
-Да, много молодых парней погибло в гражданскую войну.
-Что ты, Костик! Тогда он ещё совсем маленьким был. Хотя, если бы ему пришлось воевать, то, конечно же, стал бы комиссаром. И, наверное, тоже бы погиб, ведь такие люди, как он, не умирают своей смертью.
Пелагея смолкла. Видимо, нахлынувшие воспоминания, из далёкого прошлого встревожили её душу. Костя заметил, как из её глаз выкатилась слеза, прокатившись по морщинистой щеке, упала на сухие ладони, покоившиеся на коленях. Он подошёл к ней, остановился позади, тихо положил руки на плечи и попросил: «Расскажи мне, бабуля, о дяде Кузьме».
Пелагея немного, помолчав, тихо заговорила: «Расскажу…. Хоть и тяжело вспоминать. Из тех, кто его знал, почитай и в живых никого не осталось. Кузе было всего пятнадцать годков-то, а даже пожилые хуторские мужики относились к нему с уважением, называли как взрослого Кузьмой. Ростом вышел он на славу, в плечах широк, характером прост. Хлебом не корми, а дай с людьми поговорить.
Изучил немного грамоту. Вначале церковные книги читал, затем инвалид, прибившийся к нам на хутор (в прошлом - красный конник), дал ему прочесть и другие книги, какие с собой в мешке носил. Научил сына умные речи высказывать о политике и, вообще о жизни. Он то и направил Кузьму в волость к другу своему, занимающего пост начальника в ревкоме. Кузя там ещё подучился. А домой вернулся комсомольцем. Один на всё село. Никто тогда из деревенских и слова-то такого не слышал «комсомолец».
Стал Кузьма ходить на гульбища, да молодым девчатам и парубкам разъяснять, что такое комсомол. В самом начале и мужики приходили послушать, о чём говорит Кузя. Кто по богаче, чей двор полон птицы и скота, сразу отворотились от него. Стали грозить, требовать прекратить смущать молодых, да чтоб сам бросал комсомол. В нашу сторону стали косо смотреть. Отец Кузьмы стал на его сторону, а я просила сына бросить комсомол. И рыдала, и криком, руганью брала. Только ничего не помогло. Промолчит, выслушает меня и за своё, убеждает, мол, в комсомоле будущее всей молодёжи страны. И что будем ещё жить при коммунизме. А без комсомола туда нет пути. Мне – то, что до будущего, мне сына жалко сегодня, его головушку….»
Бабушка прервала разговор, придвинулась вместе с табуретом поближе к столу, коснулась старческими пальцами будёновки и продолжила: «В ней-то и ходил по хутору. А выпросил будёновку у того самого инвалида. В ней и погиб….
К тому времени, желающих вступить в комсомол, было уже не мало. Собирались свою ячейку создать, о клубе думали. Часто в нашем доме собирались. Спорили о земле, о хлебе, говорили о Ленине. Решили Кузьму отправить в волость за книгами, да вопрос о ячейке там утрясти.
Домой сын не вернулся. Подстерегли на обратном пути зажиточные мужики. Били долго, издевались. А всего-то просили, чтоб от комсомола отказался, отрёкся навсегда. Книги, что нёс, все изорвали. Но не услышали нужного им ответа, изверги и сгубили Кузю.
Ячейку-то всё равно создали и колхоз образовали. Разные события, после произошли в жизни. Только не было с нами Кузьмы, очень его не хватало».
Костя трогал руками будёновку, думал о бесстрашном первом хуторском комсомольце, дивился его вере в идее лучшей жизни.
-Да, не хватает и сейчас таких людей, - сказал он. – Завтра я должен быть на пленуме райкома комсомола. Последний этап выборов первого секретаря. Нет! Я, не противник, я горой, чтобы выбирать демократическим путём – голосованием, из трёх выдвинутых кандидатур, но и так ясно, кто станет первым.
Пелагея слушала внука, многого не понимая из его слов. Теперь она знала, отчего так хмур Костя. Внук, увлечённый внутренним спором с самим собой, продолжал: «Чувствую я, что ни один из кандидатов к роли комсомольского вожака не готов. Чувствую, а выступить, и открыто сказать духу, смелости не хватает. Знаю, что так считают не я один. Послушав твой рассказ, бабуля, о дяде Кузьме, как бы заново родился. Завтра на пленуме буду просить слова»!
Лёжа в постели, Пелагея не могла уснуть, вспоминала погибшего сына. В соседней комнате ворочался Константин. Тоже думал о первом комсомольце, мысленно готовил речь, не было уже в нём прежних сомнений, твёрдо знал, несмотря ни на какие козни карьеры, что будет и как говорить на пленуме.
Утром рейсовый автобус увезёт его в район. Пелагея снова останется одна. Вновь достанет старую будёновку, положит её на стол, сядет, и долго будет смотреть куда-то вдаль.
Виктор Владимирович «Октябрь 1988г».
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 4