Автор: Ольга Добруш

«О том, как Домовой с Овинником поссорились». Рассказывает Баба Яга
#проза_Ольга_Добруш
Эх, вы, человецы, думаете, у вас одних ссоры да склоки? Ан нет! У нас, у духов дворовых да домовых, свои распри случаются, покруче ваших. Присаживайся у печки, послушай, коли не боишься. А бояться нечего — я сегодня добрёхонька.
Было это на зорьке, когда лето с осенью встречается, а мужик хлеб в овин сушить таскает. Жил в избе у одного хозяина Домовой — дедок седенький, в войлочной шапке, весь в шерсти домашней. А в овине, в самом что ни на есть тёмном углу, под соломой, Овинник ютился — чёрный, смоляной, пахнущий дымом да хлебной пылью.
Жили они, да не тужили, хозяйство сторожили. А тут урожай богатый выдался. Насушили, обмолотили зерна — полны закрома. Ну, нашёл Домовой на току горсточку зерна рассыпанную, чистую, отборную. Подумал: «Пригодится». Не себе, нет! А для мышей дворовых, что под полом шуршат. Он их хоть и ругает порой, а жалеет — твари ведь природой сотворённые. Схоронил он ту горсточку в своём углу, за матицей.
А Овинник? Овинник этот каждый колосок на счету держал. Для него овин — святыня, царство, и всё, что в него внесено, — его добыча нерушимая. Причуял он, что зёрнышко куда-то подевалось. По запаху вычислил! Как заревёт с овинной своей печурки: «Грабёж! Разорение! Домовой-вор у меня последнее зерно утянул!»
Выскочил Домовой на крыльцо, брякая своими лаптями об половицы: «Как смеешь, сажа смоляная! Я не вор! Я для животины припрятал, не пропадать же добру!»
«Моё добро! — бушевал Овинник, из овина только рогатая голова да глаза горящие видны. — В мой овин занесено — значит, моё! Отдавай, старый хрыч!»
Тут уж пошло да поехало. Не криком, так делом. Домовой от злости в избе всю посуду переставил, кошку за хвост дёрнул. Овинник в отместку в овине температуру сбил — не сушится хлеб, а томится. Потом и вовсе искру из печи пустил — еле-еле мужики солому затоптали.
Хозяин, он хоть и не видел духов, а чуял беду. Скот беспокоится, коровы молоко сбавили, хлеб в овине не сохнет, а в избе по ночам словно грохот стоит. Понял мужик — духи поссорились. А коли духи ссорятся — хозяйству конец.
Позвал он знающую бабку из деревни. Та выслушала, качнула седой головой и говорит: «Мирить надо. Немедля».
И пошли ритуалы. Сперва хозяин вынес на двор самое лучшее, что есть — горшок свежесваренной каши с салом, ложку сунул в неё, да и поставил на границе двора и гумна. «Кушайте, дедушки, миритесь, не гневитесь!»
А наутро — глядь — каша стоит нетронута, застыла, да сверху две ворсинки — одна седоватая, другая чёрного оттенка. Значит, оба подходили, да есть не стали — гордыня не позволяет.
Тогда бабка велела сделать иначе. Испекли большой каравай из муки нового урожая. Посреди двора, ровно на меже меж домом и овином, разложили костёр. И на углях тех, горячих, испекли тот каравай, чтобы дух от него и к дому шёл, и к овину.
А потом хозяин взял тот каравай, разломил его на две половинки. Одну на порог дома положил, другую — на порог овина. И говорит вслух, кланяясь на все четыре стороны: «Батюшка Домовой! Делим хлеб наш с тобой, не серчай. Батюшка Овинник! Делим с тобой хлеб наш, не гневайся. Одного поля ягоды, одного хозяйства стражи. Не вам ссориться, вам ведь ладить меж собой!».
И что бы вы думали? Наутро половинка у дома была обгрызена — мышами, видать, по велению хозяина ихнего. А половинка у овина — вся в крупинках угольных, будто её в пепле выкатали.
И всё. С тех самых пор скот успокоился, хлеб досушился, а по ночам в доме опять тихо да спокойно. Помирились духи.
Вот так-то, дитятко. Сильны духи, да и упрямы. Но хитрей их мужик да обряд старинный. Умей задобрить, умей и разделить, чтобы всем досталось. А не то — жди беды. Ссора из-за горсти зерна может весь дом спалить. Помни об этом.
Ну что, напугала я тебя? Иди, иди, беги к себе. А то, гляжу, у тебя уж волосы дыбом. Моё дело — рассказать, твоё — послушать да умом поворочать!