ГРАФ-ПАЛОМНИК

В публикациях о курьёзах, которые случались с Львом Николаевичем Толстым, когда он был одет в простую одежду, приводится «забавный» случай, произошедший с ним по время путешествия в Оптину пустынь. Вот как описывает его биограф писателя Николай Николаевич Гусев:
«10 июня 1881 года Толстой отправился пешком из Ясной Поляны в монастырь Оптину пустынь. Сопровождали его яснополянский учитель Д. Ф. Виноградов и слуга Толстых С. П. Арбузов. Арбузов впоследствии написал интересные (хотя и не всегда достоверные) воспоминания о своём путешествии вместе с «графом».
Главная цель, ради которой Толстой предпринял это путешествие, состояла в том, чтобы выйти хоть на время из барских условий жизни, подышать народным, трудовым, свежим, здоровым воздухом.
Чтобы встречные не признали в нём барина, Толстой оделся в простую одежду — белый кафтан и такую же блузу; на ноги надел лапти. У каждого путника за плечами была котомка с сухарями и разными нужными для дороги вещами; у Толстого был холщовый мешок, сшитый ему Софьей Андреевной. <…>
Вскоре дошли до уездного города Крапивны (28 верст от Ясной Поляны).
Из Крапивны Толстой в тот же день писал жене, что он дошёл хуже, чем ожидал, и натёр мозоли; поэтому вместо лаптей надел чуни пеньковые, в которых будет «легче идти». Далее Толстой сообщал, что он очень доволен своим путешествием. «Нельзя себе представить, — писал он, — до какой степени ново, важно и полезно для души (для взгляда на жизнь) увидать, как живет мир божий, большой, настоящий, а не тот, который мы устроили себе и из которого не выходим, хотя бы объехали вокруг света... Главное новое чувство — это сознавать себя и перед собой, и перед другими только тем, что я есмь, а не тем, чем я вместе с своей обстановкой».
12-го и 13-го продолжали путь; ночевали у крестьян, а последнюю ночь — у столяра.
Толстого поразила бедность крестьян в окрестных деревнях. «Удивляешься, как они живы», — записал он в дневнике.
14 июня вышли до зари и пришли в Оптину пустынь к вечерней трапезе.
«Нас не пустили в чистую столовую, — рассказывает Арбузов, — а посадили ужинать с нищими. Я посмотрел на графа, но он нисколько не гнушался своими соседями, кушал с удовольствием и пил квас, который ему очень понравился». В дневнике Толстой так рассказывает о своем обеде в монастырской трапезной: «Я сел, немой... с мычаньем притянул к себе. Борщ, каша, квас. Из одной чашки 4. Всё вкусно. Едят жадно».
«Лев Николаевич был в синей мужицкой рубахе, поддёвке и лаптях, и его принимали с обычным презрением к простолюдину. Даже лакей Сергей, который был в шляпе-котелке, пользовался бо́льшим уважением».
Толстой обратился к монаху, обслуживающему столовую, с вопросом, как ему получить номер, на что «сердитый» монах отвечал ему: «Здесь странноприимный дом. Вот здесь и спи». На какой-то другой вопрос Толстого монах грубо крикнул ему: «Ты нажрался, а я не ел».
Толстой с Арбузовым отправился по монастырским гостиницам отыскивать свободный номер, но из-за их костюмов везде они получали, как записал Толстой в дневнике, «отказ с ложью». «И господам не даём», — говорили им монахи-гостинники. Наконец, Арбузов, видя безуспешность попыток обычным путем получить номер, обратился к монаху, заведующему одной из гостиниц: «Батюшка, вот вам рубль, только дайте нам номер». Монах сейчас же повёл их в один из номеров, где был свободный диван, половина номера была уже занята орловским сапожником.
Утром на другой день Толстой пошёл посмотреть, как монахи работают — пашут, косят, занимаются ремёслами. Он расспрашивал богомольцев, о чём они желали побеседовать со старцем Амвросием. Оказалось, что ни у кого из них не было религиозно-нравственных вопросов; все желали получить от старца ответы или прорицания по самым обычным житейским делам: «постройку затеваю — будет ли польза?», «открыть ли торговлю — кабаки?», «выйдет ли дочь замуж?», «жить ли с деверем?».
Толстой зашёл в монастырскую книжную лавку и увидел там женщину, которая просила монаха продавца выбрать ей книжечку для её грамотного сына. «Дайте ей Евангелие», — сказал Толстой монаху. Но монах ответил: «Это им не идёт» — и предложил женщине «молитву кающегося грешника». Толстой купил у монаха Евангелие и отдал его женщине.
Зашёл Толстой в женское отделение гостиницы, где услышал, как монах кричал на душевнобольную женщину: «Я тебя свяжу, дрянь!». «Ни искры жалости у монаха», — записал Толстой в дневнике.
Толстой вернулся «домой» — так он называл в дневнике номер гостиницы, в котором остановился. Вскоре пришёл его сосед по номеру — сапожник. Пришёл он «заложивши» и начал бранить монахов, которые с ним грубо обошлись. «Шёл, шёл, думал благодать найти, а они ругают. Так меня оскорбил, что будь тут, я бы ему морду разбил».
Среди монахов оказался один бывший яснополянский крестьянин; он узнал Толстого и рассказал монахам, что в монастырь приехал граф Толстой. Настоятель Ювеналий послал монахов его разыскивать и просить пожаловать к нему. Два монаха явились к Толстому в номер и, кланяясь и называя его «ваше сиятельство», от имени настоятеля и старца Амвросия просили его перейти в первоклассную гостиницу, где, по словам Арбузова, всё было обито бархатом.
Как ни отказывался Толстой, монахи так упорно упрашивали его, что ему пришлось согласиться. Арбузов пожелал остаться в прежнем номере. Распивая чай с сапожником, он рассказывал ему про «графа». «Сапожник, — пишет Арбузов, — был крайне удивлён, что граф не побрезговал быть в трапезной за столом с нищими, а потом ночевать в гостинице третьего разряда, где по стенам и на диване попадается немало клопов». С настоятелем Ювеналием Толстой начал разговор о том, как церковь извратила учение Христа, признавая власти, суды, казни, войны. Ювеналий отстаивал святость церкви.
От настоятеля Толстой отправился к старцу Амвросию, у которого провёл два часа, и у Амвросия опять начал разговор об искажении церковью учения Христа. Когда заговорили о казни террористов, убивших Александра II, и вспомнили Рысакова, который бросил первую бомбу под карету Александра II, не причинившую царю вреда, и затем в тюрьме, чтобы спасти свою жизнь, выдал всех своих сообщников, Амвросий назвал Рысакова «благоразумным злодеем». О будущей жизни Амвросий говорил, что в раю между святыми будет такое же различие в чинах, как и в здешней жизни; как здесь генералы, полковники, поручики, так и там будет.
«Амвросий, — записал Толстой в дневнике, — занят тем чином, который он заслуживает [в раю], и верит болезненно, бедный... Ему кажется, что чины — что-то натуральное, с чем можно сравнивать».
И Ювеналия и Амвросия Толстой уличил в незнании евангельских текстов, на которых церковь, искажая эти тексты, основывает догматы и своё право прощать грехи.
Бедно одетые богомольцы рассказывали Арбузову, что они по пять-шесть дней ожидают, чтобы получить «благословение» от отца Амвросия, а о богатых купцах из Москвы, Петербурга, Воронежа и других городов келейник сейчас же докладывает «старцу», и тот немедленно принимает их.
16 июня после обеда Толстой с Арбузовым направились в обратный путь через Калугу. Дорогой Толстой опять вступал в разговоры с прохожими. <…>
В конце июня, вспоминая своё путешествие, Толстой писал Тургеневу: «Паломничество моё удалось прекрасно. Я наберу из своей жизни годов пять, которые отдам за эти десять дней». То же писал Толстой Страхову в начале июля: «Я недавно сделал путешествие в Оптину пустынь и в Калугу, и очень мне было хорошо».