ПОСВЯЩЕНИЕ ЛЬВУ НИКОЛАЕВИЧУ ТОЛСТОМУ В ДЕНЬ ЕГО РОЖДЕНИЯ (по новому стилю)

К 28 АВГУСТА (из записной книжки С.А.Толстой)
В Поляне нашей Ясной,
Там, где дуб бросает тень,
Младенец был рождён прекрасный,
И был велик для всех тот день...
Далее передам слово Николаю Николаевичу Гусеву, самому крутому биографу писателя и, собственно, самому Льву Николаевичу:
"28 августа 1828 года у Николая Ильича и Марии Николаевны Толстых родился четвёртый сын — Лев.
В кормилицы новорожденному была взята яснополянская крестьянка Авдотья Никифоровна Зябрева. Муж её Осип Наумович Зябрев был Николаем Ильичом навсегда освобождён от барщины, получал также и другие льготы. С этого времени всё, что он зарабатывал, поступало в его личную собственность, а не в собственность его барина.
У А. Н. Зябревой в то время была маленькая дочь Дуня. Толстой впоследствии называл её своей молочной сестрой и нередко навещал её в Ясной Поляне.
Толстой полагал, что любовь к нему была последней страстной любовью его матери, заменившей для неё любовь к старшему сыну Николеньке, ко времени рождения Льва уже перешедшему в мужские руки. «Мне говорили, — пишет Толстой в «Воспоминаниях», — что маменька очень любила меня и называла «mon petit Benjamin».
Воспоминания о своем самом раннем, младенческом возрасте были записаны Толстым 5 мая 1878 года, когда он начал писать автобиографию, озаглавленную им «Моя жизнь».
...Толстой в следующих словах излагает свои воспоминания, относящиеся к самому отдалённому времени его младенчества: «Я связан, мне хочется выпростать руки, и я не могу этого сделать.
Я кричу и плачу, и мне самому неприятен мой крик, но я не могу остановиться. Надо мной стоят нагнувшись кто-то, я не помню, кто, и всё это в полутьме, но я помню, что двое, и крик мой действует на них: они тревожатся от моего крика, но не развязывают меня, чего я хочу, и я кричу ещё громче. Им кажется, что это нужно (то есть то, чтобы я был связан), тогда как я знаю, что это не нужно, и хочу доказать им это, и я заливаюсь криком, противным для самого меня, но неудержимым. Я чувствую несправедливость и жестокость — не людей, потому что они жалеют меня, но судьбы и жалость над самим собою.
... это было первое и самое сильное моё впечатление жизни. И памятно мне не крик мой, не страданье, но сложность, противуречивость впечатлений. Мне хочется свободы, она никому не мешает, и меня мучают. Им меня жалко, и они завязывают меня, и я, кому всё нужно, я слаб, а они сильны».
Не хочется на столь печальном, но многосмыслесодержащем воспоминании завершать своё "посвящение". Поэтому приведу второе, радостное:
«Я сижу в корыте, и меня окружает странный, новый, не неприятный кислый запах какого-то вещества, которым трут моё голенькое тельцо. Вероятно, это были отруби, и, вероятно, в воде и корыте меня мыли каждый день, но новизна впечатления отрубей разбудила меня, и я в первый раз заметил и полюбил свое тельцо с видными мне рёбрами на груди, и гладкое тёмное корыто, и засученные руки няни, и тёплую парную стращенную воду, и звук её, и в особенности ощущение гладкости мокрых краёв корыта, когда я водил по ним ручонками».