Я его понимала с полуслова, хотя иногда были и напряженные моменты. Аркадий Исаакович никогда не повышал голоса, но если ему что-то не нравилось, то он так смотрел, что копай могилку и ложись, чтобы этого взгляда не видеть.
Однажды в Петербурге мы играли спектакль, весь фокус которого в трансформации c масками. Райкин на минуту прячется за сцену, я ему маску меняю, и он выходит совершенно в другом образе. В тот раз мне пришлось надевать на актеров много париков, одна актриса задержалась, и я не успела к нужному моменту оказаться за кулисами. Аркадий Исаакович меня уже ждал и, когда я появилась, крикнул: "Ду-у-у-ра!!!" Я в полете, одним прыжком — к нему. Маску надела, Райкин вылетел на сцену, а я бегу, дура дурой, на другую сторону сцены и реву. И когда подаю Аркадию Исааковичу очередную маску, не смотрю на него и плачу. И тут я чувствую его мягкий взгляд и понимаю, что он меня простил.
"Все сдачи спектаклей были "кровавыми"
Текст убирали, а Аркадий Исаакович боролся за каждое слово. Помню, после предпросмотра премьеры приходит девица, лет двадцати пяти, листает сценарий и говорит: "Так, вот это убрать, это убрать, убрать". Райкин сидит слушает и говорит: "А вы не хотите вместе с этим меня убрать?" А через два дня после этого — у него инфаркт.
В Петербурге мы работали только три–четыре месяца в году, а остальное время — либо Москва, либо гастроли. Когда я приходила на грим, Аркадий Исаакович всегда спрашивал, где была, что интересного видела и читала. И я рассказывала. Однажды принесла книгу о японском театре кабуки и показала Райкину. Она ему понравилась настолько, что он попросил купить такую себе.
Иногда во время моей работы Аркадий Исаакович читал мне монологи. Я его причесываю или делаю массаж (тогда были чудесные средства — кармазин и биокрин), и он начинает мне новый монолог читать. Я и не знала, как выразить свое восхищение или понимание, и стеснялась. А Райкин считал, что все должно быть естественно и просто. Он всегда был очень элегантен.
"Он всегда был самим собой"
Комментарии 4