В школьном музее хранится сочинение Ясновой Ирины, выпускницы 1999 года, о военных годах Седымова В.А.. На основе этого сочинения Панкратова Антонина Александровна написала в стихах о подвиге земляка в своей книге "А у нас в деревне".
Предлагаем вашему вниманию и сочинение, и главу из книги.
Сочинение Ясновой Ирины, основанное на фронтовом пути Седымова Василия Александровича. 1995 год, посвященное 50-летию Великой Победы.
«Голос главы сельской администрации, объявивший, что митинг, посвященный 49 годовщине Победы открыт, застревал и трещал в микрофоне. Ветераны в скорбном молчании построились у обелиска, сняли кто шапки, кто фуражки,
Особняком от колонн, недалеко от вечного огня пристроилась инвалидная коляска, хозяин которой, еще крепкий на вид мужчина, торжественно сжимал в руках бескозырку с развевающимися на ветру черными ленточками. Вместо ног – короткие обрубки
В толпе женщины зашептались, бесцеремонно кивая в сторону коляски
- А это кто, вон в коляске? –Где? –Вон…-Ба, да это же Василий! – Точно! Сколько лет! Тянет его, видно, домой-то. Здесь и жизнь прошла, здесь и в армию провожали….
Теплая июньская ночь давно опустилась на землю. Тихо и спокойно было кругом. Солдаты, измученные на ученьях, спали. Только Василий все ворочался с боку на бок, скрипя кроватью и тяжело вздыхая. Наконец, лег на спину, положил руки за спину и уставился в потолок. В казарме было светло. Он уже привык к неяркой природе Заполярья и к удивительно светлым ночам.
Дома, в далекой сибирской деревне, все не так, всё ярче, пышнее, роднее. Часто, особенно по ночам, вспоминал родную деревню, речку Омку с живописными берегами, высокую сочную траву на дедовой заимке, звук косы, запах душистого сена и девичий смех. Он вдруг увидел и себя среди цветущего луга, коренастого, загорелого и счастливого. Заныло сердце… Дом, мать, сестренки.
Уснул он незаметно для себя самого перед самым рассветом, и улыбка озаряла его лицо.
Утром Василия подбросила с кровати тревога. Казарма уже шумела, гудела. Натягивая путающиеся штанины, Василий споткнулся взглядом о лицо сержанта, и страшная правда-догадка обожгла его сердце: «Это не учения, это – война!»
Уже полгода бушует война. Зима 42-го выдалась на редкость лютой. Снега, метели, вьюги и морозы. Пронизывающий холод ползет по спине, но самое страшное ноги, которые коченеют.
Василий мешком свалился в окоп, обваливая за собой снег и камни промерзлой земли. Один комок упал за шиворот. Василий коротко выругался и выглянул из окопа. Чувство удовольствия и гордости захлестнуло его, хотя он и не был тщеславным. Но сходить в разведку и прихватить с собой «языка», это не каждый…
Передав «языка» и доложив добытые сведения лейтенанту, Василий не стряхивая снег, согнувшись, пробрался в блиндаж. Там было накурено, в буржуйке потрескивали дрова. На передовой передышка, поэтому везде: и около печки, и на лавках, и у самых дверей – тела спящих солдат. Василий с завистью взглянул на них и, найдя свободное место у столика санинструктора Лизочки, сел, достал махорку, закурил, наслаждаясь дымом, закрыл глаза, погрузившись в воспоминания…
Первое боевое крещение Василий принял в ночь на 21 января 1942 года в боях за Мурманск. После первого боя стал разведчиком. Не раз ходил в разведку, не раз возвращался с «языками», не раз терял боевых товарищей.
Раздалась автоматная очередь, и Василий, очнувшись от воспоминаний, затушил окурок и вновь закрыл глаза… В одном из боёв был убит командир разведки, и Василий заменил его, поклявшись на могиле мстить и гнать фашистов с родной земли…
Вдалеке застучали короткие пулеметные очереди, ближе загремели пушки, от взрывов бревна блиндажа задрожали. Мгновенно – только что безмятежно спящие бойцы были уже в движении, раздавалась и ругань сожаления о прерванном сне, и предположение: видать, точно наступление.
А Вне блиндажа уже бушевал бой. Влево и вправо рвались снаряды, визжали пули, проносясь мимо и хлюпаясь в сугроб.
На западе небо озарялось взрывами тяжелых орудий и красными короткими ракетами. Снег и днем-то черный от копоти и дыма теперь и вовсе сливался с чернотою неба. Запинаясь за ящики, бревна, воронки, пригнувшись и сживая в руках автомат, Василий бежал к движущимся на левом фланге фигурам.
И вдруг что-то горячее хлестнуло в грудь, воздух остановился в горле и ноги стали ватными. Падая, Василий удивился, что перед ним не грязный снег, а свежескошенное сено дедового покоса…
Митинг продолжался. Инвалид-моряк оглядел присутствующих каким-то непонятным взглядом: то ли улыбка печальная, то ли печаль, проглядывающая из-под радости.
Теперь у микрофона стояли школьники и, запинаясь от волнения, читали стихи о военном детстве.
Детство… Какое оно было в 41-м?
И вновь поплыли воспоминания, заглушая слова выступающих.
Норвегия… Вот куда занесла судьба его, двадцатилетнего с небольшим сибирского паренька, на груди которого красовался орден и нашивки за ранение. Освобождена от врага уже и своя земля, и Мурманск, и Архангельск – погнали фашистов дальше на запад.
В небольшом норвежском хуторе, название которого Василий так и не узнал, из-под развалин разрушенного дома достали моряки-разведчики белобрысого мальчишку, с огромными испуганными глазами, с тощими руками. Вначале-то и не понял малец, что не фашисты перед ним, стал умолять пощадить, упав на колени и хватаясь ручонками за полы их шинелей. А когда понял – на шею бросился зарыдал навзрыд, громко…
Мальца спасли. Сейчас, поди, уже мужчина, своих детей и внуков воспитывает. А сколько таких мальцов по России погибло, сгинуло, исчезло!.. А сколько таких мальцов лишилось матерей, отцов, детства?! И все война.
Василий Александрович передернул плечами: то ли холодный майский ветер, то ли воспоминания.
А из репродуктора неслось: «Никто не забыт, ничто не забыто!».
-Это верно, подтвердил Василий Александрович сам себе, не можем мы забыть, не имеем права забывать ни товарищей своих, ни доли своей военной. Хоть и отгрохотала давным-давно война, а эхо её все раздается. Взять бы его, Василия, ноги. Потерял он их не на фронте: через несколько десятилетий догнала его война, взяла своё.
От ружейного залпа Василий Александрович вздрогнул: пороховой запах обдал его, запах войны…
«Нет, это не должно повториться! Хочется верить, что это не повторится».
И в подтверждение его мыслей детский голосок призывал из репродуктора: «Люди мира, берегите мир!»
Василий Александрович смотрел на деревню и казалось, не узнавал её. Изменилась. А ведь через Хомутинку в начале 1941 года, в мирное еще время, на конных подводах с гармонью провожали его служить в Заполярье.
Василий Александрович Седымов, уроженец деревни Усть-Горы, последние годы жил в городе Омске. Переписывался с однополчанами, с санинструктором Валентиной Титовой, которая жила в Санкт-Петербурге. В 1993 году состоялась их последняя встреча. И не было конца воспоминаниям
Комментарии 4