Иванова говорила:

— Прихожу, он заявляет: «Ленок, так устал — руки не поднимаются, когда ужинать будем?» То есть поле вспахал, пять вагонов разгрузил, колодец выкопал — всё в одиночку и в непогоду, руки, натруженные мышкой, у него не поднимаются, картошку почистить ими никак. Лучше подождать два часа, у меня почти сто контрольных на проверку, у меня семь уроков и родительское собрание, у меня Петров в 10-м «А»! Петров! Хотела, чтобы он меня понимал, похоже, слишком много хотела.
Иванов говорил:
— Зарабатываю, дай Бог каждому, могла бы вообще дома сидеть, жаждешь работать? Работай, я не против, но не по двенадцать часов! То тетради, то олимпиады, то Петров в милицию попал — и так по кругу. Петров-поганец как член семьи навек прописался в моих кошмарах. Что она с ними возится?! Надеется взрастить из петровых нобелевских лауреатов? Хотел, чтобы меня дома ждали с улыбкой и ужином, а не с Петровым и тетрадями. Я что, слишком много хотел?
Развелись. Разъехались. Всё как у людей.
Иванов завёл себе Настю.
Довольно скоро поменял её на Дину.
Дину — на Еву.
И даже не вспоминал про постороннюю женщину Иванову.
Почти.
Ехал домой, остановился на светофоре, посмотрел по сторонам и в соседней машине увидел Иванову — сидит рядом с каким-то гнусным типом, хохочет. У него лысина на пол-головы и нос кривой. Чем он может насмешить?! С таким-то носом! Тьфу! Хорошо, что развелись.
За ужином начал рассказывать, как день прошёл. Ева слушала, привычно кивала, ахала и поддакивала. Или не слушала, но кивала, ахала и поддакивала.
Дура.
Через неделю не выдержал, посмотрел расписание на сайте школы — факультатив с шести до восьми.
Иванова вышла без четверти девять. Ну да, как же, великий педагог несёт свет ученья в массы петровых.
Сказал: — Привет, Иванова, вот мимо проезжал, давно не виделись, давай сходим поужинаем, поговорим.
Сказала: — Здравствуй, Иванов, не вижу смысла ни в ужине, ни в разговорах. Что ты меня держишь? Отпусти немедленно!
Потом искры из глаз и темнота.
Очнулся на земле.
А над ним склонилась Иванова.
А за Ивановой в тусклом фонарном свете маячил некий амбал и бубнил:
— Еленандревна, ну я ж не знал, ну я ж думал, пристаёт, гадина, ну Еленандревна, я ж не хотел, ну я ж слегка, а он сразу с копыт!
А Иванова плакала и говорила:
— Сашенька, ты меня видишь? Сашенька! Скажи что-нибудь! Петров! Ты идиот! Сила есть, ума не надо! Сашенька, миленький, ты живой?!
Пахло прелыми листьями, на школьный двор опустился туман, на щеку Ивановой упала слеза, обожгла, горячая, и он подумал, что давно ему не было так хорошо и так спокойно.
Через год расписались тайком, никому не сообщали — зачем людей смешить?
Но на ступеньках загса их дожидался студент первого курса мехмата Петров с дурацким букетом жёлтых хризантем.
Откуда только узнал?
© Наталья Волнистая