Когда я искал информацию по шведским законам против роскоши, наткнулся на любопытную зарисовку о нравах того времени. К теме кофе это тоже имело отношение. Дело в том, что кофейные комнаты держали почти всегда женщины, и поскольку одинокая женщина, не имеющая ясного источника дохода, рассматривалась властями как особа подозрительная, такие кофейные комнаты были довольно обычным подарком высокопоставленных покровителей сводням, использовавших их для своей деятельности. Так что периодические запреты на кофе отчасти имели отношение и к попыткам поднять моральный уровень жителей Стокгольма. Других-то способов сделать это и не было.

Период с 1718 по 1772 год, когда Швеции доставались короли либо мало интересующиеся своими обязанностями, либо затюканные знатью до состояния бездействия, остался на страницах шведской истории под величавым наименованием Эры Свободы.

За это время столица полыхала систематически: в 1719 в Норрмальме сгорели 200 домов, в 1723 в Сёдермальме сгорела церковь св. Екатерины и 500 домов, в том же году молния зажгла шпиль церкви св. Якоба. Тогда церковь Клары, куда тоже ударила молния, разрушений избежала, но судьба есть судьба: 8 июня 1751 года в красильне Blå Hand в районе Грипен, в хозяйстве мастера Самуэльса, в приходе Клара в Норрмальме, случился пожар, переросший в огненный смерч. Бушевавший над городом шторм гнал огонь через Риддарфьярден до Сёдермальма, 221 хозяйство было полностью уничтожено, а церковь Клары сильно пострадала. Стокгольмский совет по пожарам и страхованию, основанный в 1746 году, должен был выплатить около 784 000 талеров страховых денег, но денег на всю сумму не хватило. Только некоторые из пострадавших домовладельцев застраховали свои дома, поэтому общие расходы на пожар оказались значительно выше суммы, подсчитанной Пожарным советом. Через 8 лет, 19 июля 1759 года, запылало в пекарне при рыбной лавке в Бесварсбакене на Мариабергете. В то лето стояла сильная засуха, и воды для тушения такого серьезного пожара просто не было. Сгорели 300 домов и церковь Марии Магдалины, причем пожарные и не пытались вмешаться в ход событий, а готовились встретить огонь подальше. С великими предосторожностями, конечно, что и понятно - голыми руками пожар не загасишь. Королевский дворец сгорел ещё в 1697 году, и планировать его отстройку стали только в 1727 году, через 30 лет.

Великая Северная война, продолжавшаяся 20 лет, закончилась подписанием Ништадского мирного договора и победой России. На тот момент Финляндию Швеции как бы вернули, хотя всем было понятно, что не пройдет много времени, и Швеция ее потеряет. Дело в том, что нация довоевалась до потери своей доминанты на севере. Стокгольм превратился в город безнадежности, в котором подверженное моровым поветриям, замученное безработицей и безденежьем население всё сокращалось и сокращалось. Чума 1710 года убила треть населения, и хотя 12 000 беженцев из Финляндии осели по большей части в столице, оклемался Стокгольм лишь к 1750-м. Войны сказались и на том, что в королевстве оказалось слишком много женщин. В столице особенно, хотя и по всей стране тоже. Соотношение вдов к вдовцам было 6:1, рождаемость упала, продолжительность жизни статистически была всего 44 года. Времена Эры Свободы были временами полного беспорядка и упадка во всём. Вполне естественно, что на фоне подобного процветали лишь кабаки, а моральное здоровье нации чахло. Ну а нация, потерявшая моральные ориентиры, не способна встряхнуть себя на исправление исторической ситуации.

Законы против вот этого всего, что входит в моральную деградацию, были. Пользовались ими лениво, но иногда пользовались, и благодаря одному такому случаю мы можем заглянуть за кулисы стокгольмской жизни XVIII века. В июне 1747 года плотницкий мастер Андерс Боман подал в суд на свою 16-летнюю дочь Лену Кайсу Боман за то, что она всячески противится отцу и совершенно его не слушает, что по тем временам было наказуемым деянием. Мастер Боман требовал, чтобы строптивицу наказали, отправив принудительно трудиться на прядильной фабрике. Почти сразу стало ясно, что суду придется разбирать дело посерьезнее подросткового бунта. Лена Кайса рассказала, что однажды познакомилась на танцульках в пабе с одной дамой по имени Ловиза фон Плат, которая продавала ее мужчинам, с которыми Лена Кайса вступала в интимные отношения. Случилось так, что фон Плат фланировала буквально под окнами суда, когда Лена Кайса рассказывала о своих приключениях под ее руководством. Ее немедленно арестовали и привели в зал суда.

В тот момент мастер Боман, сообразивший, какие плотины житейских нечистот сейчас прорвутся на всеобщее обозрение, попытался свой иск забрать, но суд уже не мог отступить, даже если бы захотел. Но всё было так сложно... В те годы внебрачный секс в Швеции был однозначно запрещен и для женщин, и для мужчин. Но секс за деньги никак не входил в понятие "внебрачный секс" с тем содержанием, которое в это понятие вкладывалось, а представлял собой скорее трансакцию, и... проституцию просто не стали определять, ни как юридическую категорию, ни как деяние. Не было такого определения, и точка. А коли нет деяния, нет и наказания.

В 1747 году Ловизе фон Плат было около 30 лет, и она уже набирала известность в Стокгольме в качестве сводни. Во всяком случае, когда она пригласила к себе в Старый город Лену Кайсу в первый раз, за девушку торговались три дворянина. Правда, сам "лот", выставленный на торги, ничего не понимал - разговор шел на французском. Но, видимо, в обиде Лена Кайса не осталась, потому что фон Плат посылала за ней неоднократно. Надо сказать, что дело у той дамы было поставлено на широкую ногу. Она не только принимала гостей у себя, но и вывозила их к клиентам, предварительно приведя девиц в товарный вид и подобающе их нарядив. У нее была разветвленная сеть среди слуг, которые могли вовремя подсунуть своим господам билетик с описанием девицы, у нее были посыльные, которые доставляли к ней "товар", который она потом развозила сама, и, разумеется, могущественные покровители, способные уберечь ее от неприятностей с законом.

В случае с Леной Кайсой она представила суду несколько писем, в которых девушка жаловалась на самодурство отца и просила помочь с работой. Фон Плат утверждала, что просто посылала девушку в качестве прислуги, а уж за то, чем она там с господами занимались, она отвечать не может. Более того, дождавшись решения о штрафе за безответственность, приведшую девицу на тропу греха, она представила суду письмо, написанное Леной Кайсой при свидетелях, и почерк этого письма сильно отличался от почерка писем, представленных суду ранее. Доказательная база таким образом рассыпалась из-за ошибки суда, не проверившего подлинность писем, на основании которых был вынесен приговор. Нагло? Менее нагло, чем дальнейшие действия дамы, которая просто уехала из города и поселилась в семье священника в сельской местности, послав разбираться с судом аж самого заместителя губернатора Окерхильма.

Фон Плат, похоже, так и занималась своими делами как минимум до 1786 года, потому как имя ее находится на первом месте в списке куртизанок и публичных дам Стокгольма в записной книжке Петера Виссмана, почему-то под кличкой «Нэслёза», Безносая. Стала ли фон Плат жертвой сифилиса или просто кличку следует понимать как "Смертушка" (все же для того времени ее возраст, около 70, был потрясающе исключительным), мы не знаем. Но умерла она как вдова офицера, то есть на старость лет и замуж вышла.

Дело девицы Боман приоткрывает ещё один интересный момент относительно проституции в Стокгольме XVIII века. А именно - наши представления о жестоких и развращенных своднях, вовлекавших в бизнес умирающих от голода невинных крошек. Как бы не так. Да, практически полностью этот бизнес в столице осуществлялся через посредниц, часто именуемых свахами. Но свой рабочий контингент те искали не на фабриках, а среди любительниц повеселиться на пикниках и танцах в городе и за городом. Это были барышни столичные, знавшие город и его повадки, не бедные и получившие воспитание, но зависимые финансово от своих родителей и нуждающиеся в деньгах на вольготную жизнь. Замуж и обвешаться десятком детишек они совершенно не спешили.

Опять же, несуществующая официально проституция в Стокгольме не считалась социальным злом, и полицию это явление не интересовало чуть больше чем полностью. Улица Баггенсгатан в Старом городе Стокгольма была усеяна так называемыми "клетками девственниц", где независимые проститутки предлагали услуги, демонстрируя свои прелести в окнах. С тех пор сохранились два документа, когда-то, видимо, кем-то составленные для личного пользования, представляющие собой списки проституток с их прозвищами и адресами. И из них становится ясной совершенно нетипичная для других европейских столиц картина: эти женщины совершенно спокойно проживали по всему городу, а не только в районе Старого, "между мостами". Их можно было встретить как в более простых домах, так и в самых фешенебельных районах города. Они жили и вокруг Мальмарны, и на Кунгсхольмене, и на Ладугордсгардет. Никакой сегрегации абсолютно. Учитывая специфику использования сводничество в ремесле, соседи, видимо, и не подозревали, откуда у соседки-вдовы деньги на приличный образ жизни.

Да и социальный статус дам, указанный в том же списке, не может не поражать. Четыре из них обозначены как «мадемуазель высшего класса», очень многие упоминаются как "дамы", что означало благородных незамужних девушек и женщин, и чрезвычайно много мужних жен, не говоря о вдовах. В общем, монетизировать свои удовольствия женская часть населения Стокгольма умела. Не все, конечно. В этом бизнесе кто-то был просто разменным товаром, которым можно было и обменяться с приятелем без всяких церемоний. Были изголодавшиеся по вниманию мужчин, по признанию себя желанной, вызывающей вожделение, стоящей денег. Мы не можем знать, почему собой торговала женщина, повсюду ходившая с охраной, или почему напротив одного имени была пометка "нуждается в защите". Клички «Немецкая курица», «Голландка», «Венгерка», «Финская», «Датская скорбь», «Испанка» и «Магдебургская дева» более понятны. Тем не менее списки говорят и ещё об одном: условия каждой, в них входящих, клиентами соблюдались, потому что если такие условия были, была и заметка о них.

Покупателями услуг были офицеры, аристократы, чиновники, духовные лица, буржуа и состоятельные ремесленники. Как ни странно, многие из них вовсе не были сластолюбивыми развратниками, а обычными мужчинами, изнывавшими в семейных отношениях с редким сексом по обязанности, не смевшими дать волю темпераменту, смертельно боясь осуждения за похотливость от супруг, и того, что их живой темперамент стал бы известен, дал бы пищу для толков на службе, и был бы использован им во вред. Стокгольм был как монета, одна сторона которой показывала строгие вериги запретов и морали, а другая - совершенно открытый блуд Старого города.

Что касается Лены Кайсы Боман, то она вскоре вышла замуж за выбранного ею самой офицера (который, скорее всего, и был предметом ее разногласий с отцом), и они уехали в Россию. В Стокгольм она вернулась только через 30 лет.