ПУТЕШЕСТВИЕ В ЮНОСТЬ

(встреча в Липковатовке, 27.06.2010)
/Отрывок из книги "ПРАВО НА ДОРОГУ", К.2017.
Друзьям давно минувших дней. Здесь и там…
Time and tide wait for no men.*
Одна из прелестей английского языка — его безжалостность.
Перед поездкой на встречу я много думал о книге Михаила Зощенко «Возвращённая молодость». Наверное, я надеялся, что и моё время вернётся вспять…
Погода стояла прекрасная. В небе ни облачка. Мой «Лансер» летел ласточкой по прекрасно уложенному асфальту. А помнилось мне, что эти последние 8 километров, отделяющее ещё меня от прошлого, были из булыжника… Мы ходили тогда пешком… Просто так — развеяться. Эх, молодость, молодость. Впрочем, то было ещё отрочество, переходящее в юность.
Боже, как давно это было…
Опять же английская пословица твердит: «There is no time like the present…»**
И всё же — я мчался в прошлое. Я уже был там. И душою и телом…
Последний поворот — и сердце защемило. Ничего не узнать. Вот — мост через безыменный ручей. А я его не помню. Неужели это и есть река Джгун?
— Вон, там, — показываю рукой жене на откос, — была когда-то пасека. И мне однажды пришлось переносить туда ульи. В помошники дали парня из младшего курса. А он, плакал — просился, чтобы его уволили от этой работы, у него аллергия. Кого это тогда интересовало: «Марш работать!» Вот мы несём улик, а из него начинают вылетать пчёлы… И одна жалит его. Он падает. Кричит. Я гляжу, а он распухает, быстро и страшно.
— И что? — спрашивает жена.
— Ничего, отвели в здрав-пункт. Сделали укол. Оклемался.
— А тут, — показываю влево, — было стрельбище.
Теперь стрельбище заросло, и превратилось в мусорник.
Пошли дома. Их раньше не было. Ещё один поворот — завиднелась водонапорная башня — ага, эта стояла. Ещё изгиб дороги — строится церковь. Небольшая, аккуратная.
Солнце поднимается выше. Мы въезжаем под какую-то трубу, наверное, водопровод, как под шлагбаум — и — мы на площади. Но, боже мой, какая она стала маленькая…
А прежде, тут проводились торжества. Отсюда грузились мы в бортовые грузовики на прополки весной, на сбор урожая осенью. Отсюда разбегались на электричку по субботам. И тут же, по тем же субботам и воскресеньям, давались танцы. Я играл в ансамбле, как тогда титуловались все бренчащие на электрогитарах группы. Ансамбль наш назывался «Молодые». И, действительно, — мы все были молоды. Старшему из нашей пятерки, соло-гитаристу, Володе Палёхе, было 22 года. Он мне казался дядькой… Я играл на ритм-гитаре (мне её купила мать, на всю свою зарплату). Володя Козырь — молотил на ударнике (вместо бас-бочки — барабан из духового оркестра… Чтоб он не укотился, Козырь прибивал его гвоздями к подмосткам). На ионике упражнялся Коля «Колокол». Он пел шикарно «Венеру» и знал несколько аккордов в ля-миноре, которые он давил тремя пальцами… С бас-гитарой управлялся Иван Брынза. Но иногда Иван отсутствовал, и тогда я брал бас-гитару, и выкаблучивался, как только мог. Играли и пели мы изрядно, даже и втроём. Нас не отпускали на перерыв. А мы взмаливались: «Хоть в туалет-то сбегать!» Включали магнитофон. Но, публика демонстративно не танцевала, до самого нашего возвращения на сцену. Такие были нравы…
Из-за этого ансамбля меня даже исключали из техникума. В те годы (1976-1980) строго отмечались все государственные праздники. Днём — торжественные линейки, речи. Вечером — давался концерт силами художественной самодеятельности. Студенты пели хором, преподаватели играли на разных народных инструментах, девчонки пофигурестее — танцевали в модных тогда «рубахах-газетах» и «сапогах-гамашах». Но, гвоздём всех концертов — был наш ансамбль. Все этого ждали нашего выступления... Молодёжь — как явления Христа народу, преподаватели — как второго пришествия! А мы всегда готовили новую программу: в ней всенепременно должны были прозвучать несколько патриотических песен и, потом, плавно от идеалов коммунизма мы переходили к современным мелодиям и ритмам... В клубе яблоку упасть было негде: аплодисменты переростали в овации с каждой новой нашей песней, удалявшейся от обязательных. Появлялись в дверях рослые мужики с красными на рукавах повязками «дружинник», преподаватели проталкивались вдоль рядов, пошикивая, призывая к порядку и скромности. «И, если, — говорили они, — всё пройдёт прилично, — разрешим танцы!»
Так вот, однажды я не явился на такой концерт. Моего друга провожали в армию. Я написал прошение на поездку. Отдал его классному руководителю, и поехал на проводы. На моё горе, дни этих проводов припадали на 7 Ноября. Праздник — «всем праздникам-праздник!» И вот, когда осенний ветр оттрепал знамёна и транспаранты на техникумовской площади, и наступил вечер, а с ним и время концерта — меня и хватились. Завклубша, литовка, доложила дирекции, что ансамбль «Молодые» выступить не может.
— Це ж чому? — спросил парторг техникума (преподавание тогда велось на украинском языке, что б там ни говорили нынешние радикалы об ущемлении «рідної мови, комуняками»).
— А у них нет Апалькова, — ответила прибалтка.
— Як це?
— Поехал друга в Армию провожать.
— Як повернеться, хай забирає документи.
Напрасно эстрадники заступались за меня, напрасно куратор защищал меня моим заявлением на отпуск. Меня исключили, с третьего курса, и за полчаса выселили из общежития.
Идти было некуда. Как мог я вернуться к матери, воспитывавшей нас с братом в одиночку? И, главное, как мне теперь жить, без ансамбля? Я стоял с сумкой через плечо посреди этой площади, и ноябрь поливал меня дождём 59-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, холодным и безжалостным.
Но, Бог милостив. Через площадь от угла общежития бежала ко мне секретарь комсомольской организации, симпатичнейшая математичка Надежда Ивановна Пономарёва. Она потрясла меня новостью: меня взяли на поруки! Ах, эта Надежда Ивановна! Кто из ребят не был в неё тайно влюблён, тот ничего не знает о любви. «Доброе дело, — прочту я значительно позже у Льва Толстого, — только дело любви, а дело любви — всегда дело жертвенное». Этой молодой женщине я обязан многим. Так, поселившись снова в своей комнате с высоченными потолками, я не только продолжил учёбу и игру в ансамбле, но — записался в танцевальный кружок, который вела эта же Надежда Ивановна, и, более того, — сделался отличником по самому тяжёлому для меня предмету, её математике. Не было бы счастья, да несчастье помогло....
Полностью в книге О