Личная История

Рассказ основан на реальных событиях. Имена в рассказе изменены. В детстве сын почти никогда не болел. Рос здоровым, весёлым, счастливым. Занимался спортом со своим неразлучным другом Сергeeм. Однажды на тренировке Юра упал на спину и не смог самостоятельно подняться. Вызвали «скорую». Пролежал три недели в больнице. Стало легче. А через несколько месяцев в спине появилась такая адская боль, что терпеть не было сил. Сделали операцию. Через год – вторую, так как бoли возобновились. После второй операции была рядом с сыном. Упросила-таки главврача и заведующего хирургическим отделением, чтобы разрешили ухаживать за Юрой. Уставала от переживаний и напряжения. Стало легче, когда в хирургию пришли несколько студентов на практику. Юра понравился одной из студенток. Парень он красивый, высокий, стройный. Леночка была готова и днём и ночью быть рядом и выполнять любое его желание и просьбу. Но Юра только хмyрилcя, когда я ему говорила о Леночке, какая она внимательная, красивая и умница. Мне её однокурсницы рассказали, что Лена отличница и что в Юру влюбилась впервые и с первого взгляда. Юра же только расстраивался от этих paзговоров. - Мама, ну посуди сама, зачем я ей? У неё это просто увлечение. Она мне тоже нравится. Но я боюсь влюбиться. Вот увидишь, стоит нам из столицы уехать в наш посёлок, как она и не вспомнит обо мне. А это дополнительная бoль. Он даже свой номер телефона не хотел ей давать. И Лена попросила у меня. Дала ей и Юрин, и домашний. Перезванивались, переписывались SMS-ми, виделись по скайпу. Лена собиралась приехать к нам. И вдруг – ещё операция и долгое лечение. Эта операция не улучшила его состояния, а сделала инвалидом. После неё он потерял способность ходить и стоять мог не больше получаса. На изменившиеся глаза сына невозможно было смотреть. В них появилась такая тоска и безысходность, что душа болела от жалости и страха за него. По ночам прислушивалась, дышит ли? Каждый день считала таблетки, боялась его отчаянного поступка. Прежде весёлый и улыбчивый, теперь он замкнулся в себе, стал раздражительным. Но, слава Богу, не озлобился. Боялась, что он возненавидит жизнь и мир, в котором живёт, и не сможет нормально общаться и воспринимать счастье и радость других. Как-то заглянула в записную книжку сына. Леночкин телефон был зачеркнут. Значит, и она на его поздравление с Днём рождения не ответила. Он же, как и прежде, поздравлял с днём рождения всех своих одноклассников и знакомых. Но они не отвечали на его поздравления и SMS-ки. И он, прикусив до крови губу, чтобы сдержать крик, вычёркивал очередной телефон. Подняла с пола записную книжку, полистала. Осталось пять телефонов напротив имен: Серёга, Вадим, Николай, Оля, Света. Вадим и Николай – одноклассники. Девушек я не знала. А Серёга – друг детства. С детсада, когда им было по три года от роду. Вот с этих самых трёх лет, с восьми утра, как только воспитательница их посадила за один столик, они стали друзьями и дружат уже двадцать семь лет. Везде вместе: в школе, за одной партой, в спортзале. И только после окончания школы их пути разошлись. Серёжа поступил в университет. А Юра все эти годы работал программистом (спасибо, директор организации разрешил выполнять прежнюю работу дома) и часто лежал в больнице. Серёжа звонил Юре почти каждый день. А когда приезжал на каникулы, то мчался к Юре, рассказывал ему обо всём, тормошил, заставлял делать упражнения, сам делал ему массаж ног, поднимал и выносил на улицу. Усаживал в машину и возил с собой на охоту, на футбол, в город, где учился, к родственникам, на море. Мне всё время звонил, расспрашивая, как Юра, его настроение, не нужна ли помощь. О помощи спрашивал только у меня, потому что Юра наотрез отказывался от любой помощи. Но Серёжа его не слушал. После окончания университета Серёжа стал успешным бизнесменом. Женился на Настеньке, однокурснице. Но ничего не изменилось в отношениях с Юрой. Только теперь они везде ездили втроём. Несмотря на возражения друга, Серёга неизменно покупал три путёвки, три билета, и слушать не хотел его доводы и отговорки. Побывали в Англии, Египте, Турции. Надо было видеть, как Серёга, метр девяносто два сантиметра ростом, носил Юру, как ребёнка, хотя тот чуть ниже его ростом. Но он нёс его бережно от машины до трапа самолёта, потом поднимались по свободному трапу, так как все уступали им дорогу. Настенька бежала рядом, щебетала, улыбалась, старалась сгладить неловкость, которую Юра испытывал оттого, что его нёс друг, от взглядов пассажиров и прохожих. Особенно девушки обращали внимание на красивого парня, который старался не смотреть по сторонам, и… вздыхали. Работа и внимание Серёжи с Настенькой растопили сердце сына. Он повеселел, воспрянул духом, поверил в то, что всё будет хорошо и что он сможет ходить. Но жизнь не спешила радовать его… Неизвестно, что послужило причиной, но в одну из ночей снова появилась адская боль, пришлось вызвать «скорую». В шесть утра прилетел санитарный самолёт с бригадой врачей, и Юра снова улетел в областную больницу. Когда заносили носилки в самолёт, он улыбнулся и сказал: - Мама, ты не волнуйся, всё будет хорошо. Ты же знаешь, какой я цепкий до жизни. Только Серёге ничего не говори. Хорошо? - Хорошо, не скажу. Улетели. Дала волю и слезам, и сердцу. Думала и молила Господа только об одном, чтобы остался живым единственный сыночек и смог ходить. Сказать-то я не сказала, да Серёжа сам утром прибежал встревоженный: - Что с Юрой? Где он? Я чувствую, что ему плохо! Чего уж там было таить. Рассказала всё как есть. Во второй половине дня Серёжа был уже в областной больнице, позвонил мне и сказал: - Тёть Валь, только что переговорил с хирургами, будут делать операцию. Заверили, что операция должна пройти нормально, сердце-то у парня крепкое! Так что не волнуйтесь. Вы же знаете Юру, он сильный. - Господи, Серёжа, снова операция? Когда будут делать, не сказали? Мне ведь надо занять денег на операцию. - Операция уже через четыре часа. Я всё оплатил и буду здесь до конца. Про деньги не думайте, никогда даже не вспоминайте об этом. Договорились? Я Вам обязательно позвоню... ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

А еще потому простила, что в чем-то сама виновата. Слово не воробей. Иногда оно хлыст! И ранит так, что мама не горюй! *** Сильно они поругались в тот вечер. Начали за здравие, как говорится, а кончили за упокой. Накопилось. Некоторые скандалы, как гроза: отгремит и затихнет. А бывает, что скандал, словно ком липкого снега. Вроде начинается все с пустяковой претензии. А потом на нее налипает всякой дряни столько, что глядишь, а комок-то уже с многоэтажку размером. Вот-вот раздавит. Их и раздавило. Ух, что она ему наговорила: и денег-то он не зарабатывает, и руки у него не из того места растут, и растолстел, и постарел. А под конец хлестнула добивая: — Да кому ты нужен, кроме меня, неудачник! Саша побагровел, словно перезрелый томат, хотел было «дать сдачи», да слов не нашел. Покидал в сумку какие-то вещи, хлопнул дверью и исчез. Несколько дней от него ни слуху ни духу. Таня уже давно остыла, голову пеплом посыпала, испереживалась вся. От нервов оборвала телефон и самому Саше — без толку, и маме, и подружкам... Через неделю муж появился на пороге. Таня сразу поняла: что-то случилось! — Я кое-что забрать хотел. — Голос у мужа тихий, виноватый. — Собирался-то в спешке. — И не поговорим даже? — Таня сделала шаг навстречу. — Можно и поговорить, только ничего хорошего из этого не получится. — В глаза Саша не смотрел, ковырял взглядом линолеум. — Все равно проходи. Сели за стол на кухне один напротив другого и замолчали. Тишина тяжелая, плотная повисла. Таня не выдержала первой: «лучше уж любая правда, чем эта молчанка». — Наговорила я... Но ты тоже виноват. — Виноват! — ухватился Саша за слово, и понесло: — Еще как виноват. Поэтому за вещами пришел, а не прощения просить. Не простишь все равно. Такое не прощают. — Ну ты же никого не убил? — полушутливо, полуиспуганно. — Убил! Семью нашу убил и на могиле, считай, нужду справил! Изменил я тебе, Танюха! — Он поднял на нее глаза, сухие, злые, уставшие. — Напился от обиды, с мадам одной познакомился в баре. И с пьяных глаз решил доказать себе что-то! Проснулся в незнакомой квартире. Рядом тетка чужая храпит. Чего было, и не помню толком. Тошно стало, мерзко. К тебе идти смелости не хватило, вот и скрывался у Петрухи Сергеева. Как поступают в таких случаях, Таня не знала. Не было у нее практики. Хорошо они жили с Сашей до этого. Не без ссор, конечно. Но всегда умели помириться. Всегда, кроме этого самого раза. — Ты посиди, Сашка, помолчи, — сказала она. — Я подумать должна, как мне быть. — Простишь? — В его голосе слабенькая надежда. — Помолчи! Встала, посуду принялась мыть: нужно было руки занять, а голову освободить. Саша послушно молчал, тискал в руке бумажную салфетку, смотрел в окно: нервничал. Наконец, последняя тарелка встала в сушилку, а мысли на место: — Я попробую простить, Саша. — Спасибо... — У мужа голос сел, несчастная салфетка полетела в помойное ведро. — Да чтобы я еще когда-нибудь... Неужели сможешь забыть? Спасибо. Таня верила, что сможет. Все же двадцать с лишним лет вместе, и не просто по привычке. Близкие они люди, родные. Любовь опять же никуда не делась. Превратилась из легкой бабочки во что-то другое, более весомое, но ведь не ушла! Глупая, она-то думала, что бороться ей придется только с внутренними монстрами, а оказалось, их и снаружи предостаточно. *** Первой явилась мама. Вроде как поддержать Таню. А у самой взгляд-рентген: — Явился твой? — Пришел... — Натаскался, небось? — С чего ты это взяла? — По твоему поведению поняла. Кабы хорошо вернулся — ты бы мне наверняка позвонила, похвасталась. А так из тебя клещами все тянуть приходится. Да и не рада ты будто его возвращению. Значит, что-то не так. А что может быть не так? Первое, что приходит на ум: натаскался, рогов наставил, во все тяжкие пустился. Как хочешь назови — суть от этого не меняется. И тут Таня сглупила. Может, сочувствия ждала, а может, просто поняла, что маму не обманешь. — Было... — И ты так запросто об этом говоришь?! — Грянул гром, сверкнула молния. — А что Андрей скажет, когда узнает? — Мама, ну перестань. И сына не приплетай. Не его это печаль, взрослый уже. Мне и без тебя нелегко. Вляпался Сашка в грязюку, так я сама же его плечиком и подтолкнула. Теперь вот хочу все это просто забыть... — Ненормальная! Такое безнаказанным оставлять ни в коем случае нельзя. А что если он опять? Один раз на сторону пошел, и второй раз ждать себя не заставит. Помяни мое слово — мужицкая натура она такая! — Да что же ты мне душу-то мотаешь? Совсем ведь недавно ты Сашку любила, хвалила, приговаривала, как мне с мужем повезло. А тут один раз оступился и все — давайте добьем лежачего! — вскипела Таня. — Я предупредить хотела. А там делайте что хотите. Хоть со шведов пример берите! — в свою очередь, разобиделась мама. Разобиделась и ушла, чтобы потом донимать звонками. Словно жаждала она продолжения. Будто не семья дочери перед ней, а ток-шоу телевизионное. Эту атаку Таня выдержала. Реже брала трубку, когда звонила мать, отвечала односложно... ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

- Да, как поработаю внаклонку, так спина болит, сил нет. Сейчас разойдусь, не переживай. – Катерина медленно, держась за поручни, поднялась по ступеням крыльца. В кухне на полу у стола стояли два пакета. Катерина подошла и заглянула в них. - Ну куда столько привезла? Мне одной не съесть. Или вы останетесь у меня? – Она с надеждой обернулось к дочери. - Мам! Я нашел свой пистолет! И самосвал. – Саня выбежал из-за печки с пистолетом в руке, делая вид, что стреляет. - Хорошо, не мешай. – Отмахнулась Маша от сына. - Рада бы, да не отпустят меня. Завтра уедем, - ответила она матери. - Ой, я тогда с вечера тесто поставлю, пирогов вам напеку утром. Как знала, молока взяла у Валентины, – говорила Катерина и на ходу выгружала продукты из пакетов. А сама думала, что неспроста дочь приехала. Сердце подсказывало, что-то случилось. Ждала, не задавала вопросов. Доверительных отношений между ними не было с того момента, как Маша стала жить самостоятельно. - Тепло у тебя, натоплено. – Маша прижалась спиной к тёплой печи. - Ночи уже холодные, сырые. Боюсь поясницу застудить. Да и спать приятнее в тепле. Они поужинали, Катерина замешала тесто и поставила блюдо на печку подниматься. Саня, надышавшись чистого воздуха, уснул быстро. - Мам, мне нужно с тобой поговорить. – Осторожно начала Маша. Они сидели за столом, над которым висела тусклая лампочка. В углах и за печкой настороженно дрожали притаившиеся тени. - Догадалась уже. Не томи, говори уж, дочка. Случилось что? – Катерина заметила, что дочь отвела смущённо глаза. - Нет. Всё хорошо. – Маша с каким-то отчаянием взглянула на мать. - Мы с Вадимом хотим купить квартиру побольше. Он уговаривает второго ребенка родить. - Вот и хорошо. И правильно. Я уж подумала…. – Катерина осеклась, поняв вдруг, что это не все новости, ради которых приехала дочь. Сердце тревожно забилось в груди. - Мы ещё за машину кредит не выплатили. Ипотеку не выгодно брать, проценты большие. Вадим предлагает продать дом. Ты переедешь к нам. У тебя будет своя комната. Горячая вода, не надо печку топить, на колодец за водой с вёдрами ходить. Вон, у тебя и спина болит. Отдохнёшь от своего огорода. Сейчас круглый год всё купить в магазине можно. – Маша теребила край скатерти. - Да разве сравнишь вкусное, своё с магазинным? Ты же сама говорила… - Мам. Дом старый. Тут и больницы нет. А если что случится? Соседка твоя как умерла? Упала в огороде, только через день нашли. А отец? - Гнула свою линию Маша. - Так-то оно так. Только в доме ещё мои родители жили, а ты говоришь продать. Да и зачем я вам мешать буду? - Мам, ну, правда. Тебе хорошо будет. Я рожу, ты поможешь с внучкой сидеть. И ездить никуда не надо. Мы нашу квартиру продадим, добавим часть денег от продажи дома. У тебя ещё деньги останутся. – Уговаривала дочь. Катерина поглядела по сторонам. Конечно, дом старый. Руки мужские постоянно нужны. То одно надо сделать, то что-то подремонтировать. Был бы жив Павел… Катерина вспомнила, как зимой у него заболел живот. Ущемило грыжу. Как утром бегала к соседу, просила съездить на машине в соседнюю деревню за три километра, чтобы позвонить в районную больницу и вызвать скорую помощь. Много времени потеряли. Потом его везли в больницу по тряской дороге. А там хирурга не оказалось. Повезли в город. В общем, опоздали. Муж умер. Катерина раздумывала. «Да, одной тяжело дом содержать. Спина действительно последнее время покоя не даёт. Давление скачет. От Вадима толку мало. Он работает целыми днями. В деревню не заманишь помочь. Да и не умеет ничего. Всё верно. Только боязно как-то». - Боязно мне, дочка. Мешать я буду вам, молодым, – вслух сказала она. - Разве ты старая? Не будешь нам мешать. Вадима дома практически не бывает. Только спать приходит. Санька тебя любит. - Сейчас любит. А скоро вырастет… - Мам, мы уже квартиру присмотрели. Большая, с ремонтом. Упустим, не найдём другую такую. А ипотека – кабала лет на двадцать. Сама понимаешь. - Понимаю. – Кивнула Катерина. - Мам, я тебя никогда ни о чём не просила. Можешь подумать, до завтра. – Обиженно закончила разговор Маша. Ранним утром, когда за окнами только начало бледнеть небо, Катерина напекла пирогов с капустой, с яйцом и зелёным луком. А сама всё думала, взвешивала все «за» и «против». «За» получалось больше. «Против» - только то, что сама себе здесь хозяйка. Так задумалась, что чуть пироги не сожгла. Когда проснулась дочь, хмурая и неразговорчивая, Катерина сообщила, что согласна на продажу дома. Маша сразу повеселела. - Ты собери только самое необходимое. Посуды у меня много. Лишнего ничего не бери с собой. – Маша порхала по дому как бабочка. Дом продали быстро, со всем содержимым. Пока дочь с мужем продавали свою квартиру, Катерина жила у сына. Отопление, вода, магазины на каждом углу, больницы – все блага жизни в городе есть. Катерина старалась не думать, не сомневаться. Сделано, продано. Чего уж. Даст Бог, всё будет так, как говорила дочь. Поначалу так и было. Под конец зимы Маша родила девочку. Радости было! Катерина помогала, гуляла с ребёнком, готовила обеды. Деньги, что остались от продажи дома, разделила пополам. Часть отдала сыну. А то нехорошо, дочери помогает, а ему ничего не достаётся. Внучка росла. Маша вышла на работу. Саня целыми днями сидел перед компьютером или гулял с друзьями. Не привыкла Катерина слоняться без дела. Еле дождётся, когда все вечером соберутся вместе. А дочь недовольно упрекает. То посуду плохо помыла, да не туда поставила, ничего невозможно найти. То телевизор слишком громко работает, то не в том режиме бельё стирала в машине… Однажды забыла на плите чайник и уснула в своей комнате. Вода выкипела и он сгорел. Маша и не думала сдерживать раздражение, когда вернулась домой. - Я куплю чайник. Сейчас же пойду и куплю. – Катерина пошла одеваться, а Маша её не остановила. Когда вернулась из магазина, услышала разговор дочери с мужем. - Ну что это такое? Так она нам квартиру спалит. Храпит по ночам. Я не высыпаюсь. Катерина закусила губу. Зять заступался за неё, но дочь распалялась всё больше. Катерина стояла в прихожей и слушала. И жалела, что дом продала. Не зря народная поговорка гласит, что чтобы с детьми быть поближе, надо жить от них подальше. И денег у неё почти совсем не осталось. Истратила все на дочь и квартиру новую. И теперь стала не нужна. Внучка в сад ходит, внук в школе учится. А она как прислуга готовит, моет, стирает. Захлестнула обида. Дочь растерянно заморгала, когда увидела мать. - Предупреждала тебя, что старая, память не та, сплю плохо. Когда деньги нужны были, ты ластилась, уговаривала меня продать дом, переехать к вам жить. А теперь жалуешься мужу, что сил у тебя нет, претензии предъявляешь, – говорила Катерина стоя в дверях кухни. - Я так и знала, что будешь попрекать деньгами. С тобой невозможно разговаривать. Не нравится, иди к сыночку своему, – выкрикнула ей в лицо Маша. Катерина оделась и вышла из дома. Всю дорогу глотала слёзы и думала, что скажет сыну. Понравилось, как жила у него, пока дочка квартиру продавала. Но и у дочери поначалу было хорошо. Сын не удивился, когда увидал на пороге мать. Встретил не очень приветливо. Оказывается, Маша недели две назад звонила ему и предлагала, чтобы мама жила по очереди у них. Катерина ахнула. - Как переходящий приз, что ли? Я же дом с тем условием продала, что жить у неё буду. Я вам всё лучшее всегда отдавала. Всё до копейки, когда вы поступать учиться в город уехали. А теперь должна на старости лет, словно бездомная скитаться между домами. - Мам, всё утрясётся. Помиритесь. – Пытался успокоить её сын. – Поживи здесь. Правда, тесно у меня. Катерина осталась. Квартира двухкомнатная. Сын с невесткой спать её положили на диван в комнате своей дочки Вики. Ворочалась Катерина, вздыхала всю ночь. Горько ей было сознавать, что оказалась по своей глупости в такой ситуации. «Любила. Всё лучшее им отдавала. Работала не покладая рук. Каждую копеечку экономила, копила. Им же и отдала». Она снова и снова пыталась понять, когда, в какой момент что-то упустила в воспитании детей, сделала не так. «Надо было строжить их больше. Да и не баловала я их. Просто любила. Взрослые, у них свои семьи, своя жизнь. А я какая? Чужая? А если я заболею, слягу, куда меня тогда? В дом престарелых? Так и умру на улице». - Обида клокотала в ней. Утром у Катерины поднялось давление. Когда все разошлись на работу и учёбу, она написала сыну записку, собралась и поехала на вокзал. «Уж лучше у чужих жить буду, чем у собственных детей, как чужая. К бабе Нине поеду. Она совсем одна. Я и раньше ей помогала. Не откажет. А если откажет?» Но об этом думать не хотелось. Когда вышла из автобуса, шёл мелкий, колючий дождик. Брела по раскисшей дороге мимо своего бывшего дома. Сердце заныло, когда увидела на окнах свои занавески. Мужчина сидел на крыльце и чистил рыбу. Остановилась, глядя, как в разные стороны отлетают чешуйки. «Прилипнут к обуви, по всему дому разнесёт». Вспомнила, как за это ругала мужа. При воспоминании о нём сердце сжалось от тоски и боли. «Если бы Павел был жив, не пришлось бы стоять вот так, перед домом, ставшим чужим. Если бы…» - Вы ко мне? – окликнул её мужчина, и Катерина вздрогнула. - Я раньше жила здесь. Это мой дом, - сказала и тут же пожалела. Мужчина отложил рыбину, вытер руки о штаны и подошёл к ней. - Вы промокли. Пойдёмте в дом. - Нет. Мне ничего не нужно. Я к бабе Нине приехала. – Катерина сделала шаг в сторону. - Баба Нина умерла полгода назад, - сказал мужчина. - Как умерла?! – Катерина пошатнулась. Мужчина поддержал её под руку и повёл к крыльцу. Катерина с удивлением заметила, что в доме всё осталось на прежних местах. У неё было чувство, что она вернулась домой. И дом ждал её. Расплакалась и всё рассказала этому совершенно чужому человеку, новому хозяину её старого дома. - Знаете что. Я здесь не живу постоянно. Приезжаю отдохнуть. Я ведь родился в деревне. Через два дня я должен вернуться в город, на работу. Живите здесь. Мне будет приятно приезжать сюда, когда в доме тепло, натоплена печь, и пахнет пирогами. Вы не помешаете, наоборот. – Поспешно добавил он, увидев, что Катерина готова возразить. – У меня никого нет. Жена с дочкой погибли в аварии. Вам ведь некуда идти. – Он не спрашивал, а утверждал. – Через месяц приеду, посмотрим, что можно сделать. Катерина согласилась. Решила, что лучше жить в своём старом доме на правах гостьи, чем вернуться к детям и ходить от дома к дому, как неприкаянная. А дальше – время покажет. Автор: Галина Захарова, Блог «Живые страницы»  Друзья! Приглашаем вас в нашу уютную группу - присоединяйтесь по ссылке ниже👇: https://ok.ru/stranitsaistoriy

Арестовали Катюху, молодую деревенскую девицу, и вина её говорили уж доказана. Вина страшная – наняла Катюха киллера, чтобы убить собственную мать. Киллера тоже увели под белы рученьки. Им оказался местный пьяница Колька Рамазанов. Все получали нездоровое удовольствие от обсуждения этого происшествия. Об оплате тоже болтали разное. Кто-то утверждал, что хватило Кольке белого девичьего тела, которым и рассчиталась Катюха. Галина Шаповалова утверждала, что видела, как ночью ходила Катька к Николаю в баню. Своими глазами видела, потому как не спалось. И разошлись – уж рассветало. А кто-то махал рукой. Например бабка Клава, прижимистая и далёкая от такого вида расчета, утверждала, что после смерти матери хотела Катюха продать дом и часть денег отдать Кольке. Утверждала, что сведения эти проверенные и точные. Орудие для совершения столь злостного убийства – острый нож – был приобретен в местном магазине у продавщицы Антонины. – Ох...да... Острючий, с черной такой ручкой. Быка убить можно, – рассказывала она всем. – На мать! На мать с ножом! Это ж надо! – качали головой покупательницы и задерживались в магазине, чтоб услышать ещё подробностей из этого сериала. Ну и прихватывали чуть больше товару. Ближайшая подруга Кати – Соня поначалу молчала, а потом, опустив глаза, призналась: – Знала я всё это раньше вас всех. Довела ее мать, сама и виновата. Дура она. Где Катьке жить-то было, если мать никуда не пускает, а тетка Люся взашей гонит? Вот и ... Попался Колька опять же по пьяни. Рассказал он по большому секрету тайну эту своему собутыльнику Ваське Белоусову, а Вася то ль с перепугу, то ли от вредности, поведал эту историю своему племяннику Славке Обухову. Славка одно время работал в полиции. Недолго, но связи какие-то остались – сигнализировал. Посмеялись они в полиции. Но смех – смехом, а служба – службой, решили сигнал проверить. Виданное ли дело – в деревне, и такое! Колька поначалу информацию эту отрицал. А когда припугнули, сознался: да, просит Катька прибить её мать, потому что мать её и не мать вовсе. А так – родила, да бабке дитя подкинула. А когда бабку похоронили, воспитывать начала, стыдить и угрожать, пугать лишением наследства. Вот пока не осуществила это лишение, и надобно её убрать. – Так чего правда пошёл бы убивать бабу? – спрашивали его в полиции. – Да чего я, дурак что ли?! – вихлялся Колька. – А чем рассчитываться-то она с тобой собиралась? – Так чем... знамо дело. Литрами беру. Ну, или деньгами..., – опустил он голову, – Думаю, сделаю вид, что согласен, так погуляю. Она купит бутылочку, а мне чего? Да только она... – Что она? – Она – всё. Уж и нож, говорит, приготовила, и топор. Начала там..., думаю, с ума сошла девка, – он оперся на локти, понурил голову. – Что начала? – Что-что! – крикнул Колька, подскочил, – Что начала! Готовиться начала. Говорить там ... Мол, позову в лес, а там ты... И она ведь рядом должна была быть. Прикопаем там же. А потом скажем, что пропала. Ну-у, не сразу. Ходит, планирует. – Ходит? – Ага. Привычка у нее нервная. Руки его опустились. Всё, теперь кранты ему, всё рассказал – посадят. Он как-то успокоился, упал на стул. Притихли и молодые ребята полицейские. А ведь дело-то серьезное. Это все казалось таким нелепым, и в то же время жутким. А что если б осуществили? Уголовное дело было возбуждено. Началось предварительное расследование. Боря Любимцев, молодой следователь районного РОВД, с убийствами и с покушениями на убийство дел ещё не имел. Сначала он созвонился с участковым, и направился в Ивановское. Решил вооружиться данными, подготовиться к беседе с обвиняемой – Катериной Ивановной Мироновой. Ругая дороги, добрался, наконец, до участкового. Участковый ждал его в соседнем Ивановскому селе, в здании почтамта. Там находился его кабинет. Участковый был "большой". Так про себя Боря называл подобных мужчин. Громоздкий, медлительный, высокий, посапывающий носом и немолодой. Сам Боря всю жизнь комплексовал по поводу своего роста и лишь в последнее время немного успокоился. Он уж всё себе доказал – и в спорте был получше этих "больших", и в учебе. И жизнь сейчас наладил себе вполне сносную, несмотря на то, что помочь ему было некому. Мать его вышла замуж, когда учился он в старших классах, уехала с новым мужем в Сибирь, оставив старшего на бывшую свекровь, и родила там ещё двоих детей. Боря всегда был хорошим мальчиком, поэтому особых забот никому не причинял – жил и учился сам, в институт МВД поступил сам, а теперь вообще самостоятельный. Это он матери помогал – отправлял на праздники денег. Правда, с личной жизнью у Бори не клеилось. Впрочем, ничего, чтобы склеилось, он и сам не предпринимал. – Да не прописана она у нас, Катерина-то, хоть и местная. Выписалась год назад, – развел руками участковый. – Как не прописана? А была где прописана? – Ну... ребенком у матери, знамо дело. Правда, не жила там, говорят. – С матерью? Это почему? – С бабкой жила. Вот тут у меня все адреса, я написал. У матери свои проблемы были. Ну, мужчины, личная жизнь... По словам, конечно. Боре это было знакомо. – Так где тогда улики искать? Ордер на обыск у меня вот по этому адресу, вообще не тот. – А это? Это я сообщил – она у тетки жила последнее время. Но тетка там – эх! Говорит, что не жила она у нее. У подруги какой-то жила. В общем, широка страна родная, а порядок, как в сарае. – Ладно, поехали туда. Будем разбираться на месте. Борис хотел, чтоб выделили ему маленькую клетушку по месту, а он будет приглашать всех. Но участковый, спрятав улыбку, делать его это отговорил. – Это деревня. Там по-другому лучше. Поначалу показалось, что деревня – лучшее место для следствия. Прямо на трассе остановились они у импровизированного рынка – деревенские торговали лесными дарами: грибы, орехи, брусника. Было тут и молочное, и мед. – О! Сейчас все и узнаем, тормози, – велел участковый. Как только вышли они, Боря понял, что остановились не зря. – Здорово, Шура. Чего? По Мироновой привез, – дед, продающий мед, кивнул на Бориса подбородком. – По ней. Знаете чего? Народ пристально наблюдал приехавших, оценивая каждое слово, словно от этого зависело, насколько сильно накажут Катерину. Все собрались вокруг них, забыв о торговле, наперебой рассказывали. И о том, что Катерина росла с умершей бабкой, что уезжала в город – матери не послушала. Поехала, чтоб на местной ферме не работать. Выписалась сама, чтоб в городе прописку получить. Да кому она нужна, в городе -то? Вернулась не солоно хлебавши. А дом-то бабкин уж мать на себя оформила, замки сменила и не пустила туда дочь. Ох, и ругались они! Вся деревня слышала: "Убью, убью!" Катерина жила больше у Смирновым, у подруги своей Сони. А Соня-то знала про убийство готовящееся, в курсе была. Точно – знала, сама говорила. Правда, бывала Катерина и у отцовой сестры – Людмилы Серединой, Люськи. Она тоже жалела девчонку. – Так а мать-то почему не пустила в дом? – не понимал Борис. – Как почему? – ответила говорливая тетка в красном платке, – Ругались они. Уж давно мира не было. Катерина делать дома ничего не хотела, училась еле-еле, работать не желала, а денег – только давай. Знаете ведь молодежь -то нынешнюю. Всё на блюдечке с голубой каёмочкой им. – Жадная уж больно Надька-то. И не нужна ей дочь. Никогда не была нужна, – добавила другая, – Разе можно девку – на улицу? Рассказали следователю и подробности преступления: про нож, про то, как в бане встречалась Катерина с киллером. Указали, кто подтвердить эту информацию может точно, потому что видел всё своими глазами. Борис черкал фамилии в блокнот. Потом они проехали в деревню. Деревня не отличалась особой красотой. Бревенчатые избы, окружённые просторными дворами, сараи со стогами сена, кучи навоза, с копошащимися в них курами, бредущие через дорогу гуси. Да русло речушки заросшее плакучими ивами. И, все-таки, деревня казалась красивой, может оттого, что была она вся желто -зеленой с красными вспышками рябин? Обычный деревенский уклад, навевающий мысли о прошлом. Они направились к дому тетки Катерины – невысокая бревенчатая изба в три окошка с голубыми наличниками. Перед избой, в палисаднике – яркие оранжевые грозди рябин. Поодаль женщина, обвязанная вокруг пояса синей кофтой, доила корову. Окликнули. Она оглянулась и продолжила доить корову дальше. Размеренно резала струя. Они подошли ближе, корова заволновалась, заводила глазами. – Людмила, к Вам следователь из района, а Вы и ухом не ведете. Поговорить надобно, – спокойно сказал участковый. – Нече говорить. Не знаю ничё! – она уже подхватила ведро и направилась в сарай. Участковый оглянулся на Бориса, пожал плечами и пошел следом. Борис остался во дворе, но разговор слышал, его невозможно было не слышать. – Надо поговорить, на вопросы ответить, Людмила. Следствие же идёт по племяннице Вашей. И тут тетка начала кричать. – Да пошли они все в задницу! Не знаю я их, и не хочу знать! Ванька, брат, уж давно с ней развелся, нет его уж почти десять лет. А я тут причем? Слышать об них не хочу! Отстаньте уже от меня! – она орала, гремела ведрами, размахивала руками. Борис шагнул в сарай, пора было приходить на выручку участковому. – Тогда Вам придется проехать в РОВД для дачи показаний. – А не могу! – упёрла она руки в бока, ухмыльнулась, – Вот не могу и всё. Дойка у меня на ферме. Никто не отпустит. У нас и так рук не хватает. – Отпустят, – спокойно кивнул Борис, – У меня есть все полномочия. Собирайтесь, а я сейчас... , – он достал телефон. – Ха, прямь, так и раззвонился... Чай не в городе. Нету у нас связи! Борис взглянул на экран – она права, связь тут не ловит. – Да, верно. Ничего. Тогда я по внутренней рации из машины позвоню. А Вы собирайтесь–собирайтесь. Сейчас поедем в район. На самом деле никакой рации в его личной Киа не было, он блефовал. – Так ить ..., – развела она руками растерянно, – Дойка же... И вскоре участковый окликнул его – согласилась Людмила поговорить. Она ставила чашки на стол и рассуждала: – Обе хороши. И Надька виновата. Понятно – за дом бабки Нины боялась, Катерине доверить – ох, – махнула рукой, – Ну, а я не железная – всех кормить. Надоело. И так всю школу я ее поддерживала. Столько денег на нее ушло, форму покупала даже. Да разве отблагодарит кто? Одни укоры! Но Бориса история семьи интересовала лишь косвенно, ему нужны были факты. – Скажите, Вы видели у Катерины нож? – Господи! Да вон они, ножи-то, – показала на торчащие из банки ножи, – Бери, хошь какой. Мы с ней и свинью как-то разделывали. Нет, забил-то Колька... – Колька? – Ну, да, – смутилась Людмила, вспомнив, что он и есть нанятый племянницей киллер, – А чего? У нас все мужики этим занимаются, так нельзя что ли? – Можно-можно. А с Николаем Катя в каких была отношениях? – В каких? Да не в каких. Болтают сейчас разное, но Катерина не шалава какая-нибудь. С этим у нее порядок. Ну, знамо дело, гуляла. А кто не гулял? Тут вон и порядочные в подолах приносют, – кивнула на окно, – А у нее с этим строго. Это уж я точно знаю. Тем более... Колька..., – сморщилась и покачала головой. Борис ещё поспрашивал, а потом положил ордер на обыск перед хозяйкой. – Чего это? – Мы должны обыскать Ваш дом в присутствии понятых. Подумайте, кого позвать можно? Мы не против. – Чего-о? Рехнулися! Как это – обыскать? – К сожалению, придется. Можете сами нам помочь, если... – Так я-то тут при чем? – она опять кричала, опять махала руками, хваталась за веник, пришлось опять угрожать поездкой в РОВД. Обыск состоялся. Хотя Борис сильно не на что не рассчитывал. И правда, в доме ничего особенного не нашли, только открыли понятым – семейной соседской паре, тайну Людмилы – в подушке нашли зашитые деньги, очень приличную сумму. Такую, что у всех полезли на лоб глаза. Видимо, тетка копила деньги всю жизнь. И, хоть понятым и дали понять, что есть тайна следственных действий, но все же Людмиле лучше деньги положить в банк. Это ей участковый и посоветовал. Бедная женщина теперь боялась уходить из дома – жди воров. А потом Борис вообще разочаровался. Никаких фактов ... – Чего-о? – качала головой подруга Соня, – Ничего я заранее не знала. Просто ляпнула теткам, чтоб отстали. Наговаривают на Катю больше, а так-то она добрая. Это тетка Надя – идиотка. Где ей жить-то, если она ее поедом ела. – Это как? – Да как... Только Катя порог переступит, орать начинает, ворчать, жизни учить. Там жить было невозможно. – Так мать ее пускала в дом? – То пускала, то – нет. Но Катя уж сама не хотела. Там – ужас просто. И опять – про связь с Николаем не слышала, про планы и нож не знает. И у Сони дома Катерина жить не могла – отец ее был против. Не подтвердилась и информация о покупке ножа. Сначала, вроде, подтвердила Антонина – "да-да, покупала". А как только следователь достал бумагу, сказал про суд, глаза ее забегали. – Ой, погодите-ка. А когда это было-то? Ой... Наверное, я перепутала. Столько покупателей, товару – голова кругом. А я одна весь день! Дети дома брошены... В общем, нож был куплен, если и куплен Катериной, года полтора назад. Галина Шаповалова, которая утверждала, что видела своими глазами, как ночью ходила Катька к Николаю в баню, "перевела стрелки" на глаза полуслепой слабоумной по возрасту свекрови. Та путала даты, года и людей, сваливала все воспоминания в кучу. Было ясно: эти слухи и слухи про оплату услуги после продажи дома – выдумки деревенских. Осталось побывать у матери обвиняемой. Дом большой, двор ухоженный. Они постучали, но дверь им никто не открыл. Тогда Борис направился вокруг дома, а участковый продолжил стучать. Штора странно шевельнулась на одном из окон – в доме точно кто-то был. – Надежда Петровна, мы знаем, что Вы дома. Открывайте! Полиция! Дверь открыла довольно молодая симпатичная на лицо женщина. Правда одета она была в телогрейку и валенки. – Здравствуйте, Надежда Петровна! – поздоровался участковый. – Здорово. А Катька-то где? Не с вами? – Нет. Тут следователь к Вам. Они прошли в большую комнату. Борис сразу сел за высокий деревянный стол под старомодной плюшевой скатертью с кистями, достал протокол. Хозяйка сидела на краю дивана, положа руки на колени, как в гостях. – Ночевала -то она в милиции что ли? – В полиции, в СИЗО уж ночевала. Не бойтесь, не выпустим до суда. – До суда? – чувствовалось, что вопросов у нее много, но Борис начал задавать свои. – Скажите, дочь Катерина угрожала Вам убийством? – В каком смысле? – Но говорила слова: "Убью! Прирежу!" может, или ещё чего подобное. – Так ить, как не говорить-то. Сколько раз... Ругались, бывало. – Где жила Ваша дочь? Мать молчала, отвернулась, сжала фартук на коленях. – Надежда Петровна, где последнее время жила Ваша дочь? – Я что ли гнала ее? – ответила она резко вопросом на вопрос, – Я не гнала! Сама она... Не жилось дуре! – Мы знаем, что Вы ссорились, но почему она осталась без прописки? – встрял участковый. – А черт ее поймет, чего ей надо. Сегодня – пропиши, завтра – выпиши. Вот у нее и спрашивайте. – Собственник этого дома и дома Вашей матери – Вы, да? У Катерины же нет прав на эту собственность? – Конечно, нет. Я – наследница. С чего бы? И этот дом тоже мой. А чего спрашиваете? – Надежда Петровна, Вы в курсе, что дочь хотела Вас убить? – спросил прямо Борис, чтоб посмотреть реакцию. Губы матери искривились в усмешке. – Хм, убить. Прям убить? Пусть выкусит, – показала кукиш, – Колька что ль меня убьет? Да он сам еле на ногах держится. А она дура набитая. У нее ж на лбу все планы написаны всегда, – посмотрела в окно, – Два идиота... , – и тут она упала лицом в руки, заплакала и запричитала, – Горе мое! Всегда была она такая – ненорма-альная. Родила себе беду-у, вот и мучаюсь. Хоть бы пропа-ала она ко всем чертям! Хоть бы сдохла, паскуда поганая! – слезы лились ручьем, она утирала их, моментально стала мокрая, раскраснелась, взяла полотенце, грубо вытерла свое лицо, подула на него, оттопырив нижнюю губу. – Скажите, а Вы не в курсе про нож? Не могла она его здесь спрятать? – Борису так не понравились эти материнские слова, хотелось переключиться. – Чего-о? Ааа. Нет, здесь нету. А чего уж приготовила что ли? – Мы не знаем. Пока это просто слухи, – честно признался Борис. – Говорю же – дура. Разве способна она хоть что-то нормально продумать? Понадобилось бы мне ее убить, так уж..., – тут она опомнилась и запнулась, – Только мне не надо этого. Пущай живёт. Только не за мой счёт. – Ну, теперь уж наверняка будет жить за счёт государственный, – кивнул, вставая участковый, – Как говорится: слово матери – закон. Вот закон ее и накажет. – А чего ее не отпустят что ли? Задержат пока? – шмыгнула мать носом. – Задержат, хм..., – покачал головой участковый. – Прочитайте и подпишите, – сунул ей Борис лист. Она прочла написанное, расписалась. – Так долго ее не отпустят-то? Пусть подержат, как хулиганов, суток пятнадцать. Пусть подумает башкой своей. Они уже вышли во двор. – Вашей дочери, Надежда Петровна, грозит до десяти лет лишения свободы за покушение на убийство. Так что ... Долго не увидитесь. Можете жить спокойно! – Борис говорил это специально уверенным и самому себе неприятным тоном, грудным каким-то голосом. У него не могло быть никакой симпатии к девчонке, решившейся на страшное – убить свою мать, но и к потенциальной пострадавшей почему-то симпатии не возникло. Они попрощались, хлопнула дверца машины, запылили колеса по грунтовке. Они и не видели, что мать вдруг быстро пошла вслед за машиной, шепча что-то губами и протягивая к ним руку. Потом она остановилась и долго ещё стояла посреди дороги потерянная и озадаченная. *** ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

- Скажите, пожалуйста, мы приедем вовремя? - Изменений в расписании нет, не переживайте. Вы на какой станции выходите? - В Орле. - В шесть тридцать. Я вас разбужу за полчаса. Спите. Лене хотелось как можно скорее прибыть в родной город, увидеть мужа и старшую дочь. Она соскучилась по ним за те три дня, что была у родителей с младшим сыном. Лена склонилась над мальчиком, поправила спавшее одеяло и вжалась лбом в оконное стекло, и начала считать столбы на подходе к очередной станции, чтобы отвлечься. И она поглядывала на себя, отраженную в этом стекле, испуганную, обеспокоенную, растерянную... Поправила короткие волосы. Ей нравилась эта стильная стрижка. - Моя задорная мальчонка, - в шутку говорил ей муж. Лена вспомнила это и не улыбнулась, а, напротив, судорожно выпрямилась - в отражении на окне был её муж. Она потрогала трепещущими пальцами стекло и он рассеялся, как дымка. Там снова была только она. Лена посмотрела на верхнюю полку над сыном - женщина оттуда тоже не спала, листала мобильный. Совсем растревоженная, Лена решила попытаться набрать мужа. Он не спал, работал в ночную смену. Открыв телефон, она поняла, что ничего не выйдет - нет сети. Лена зашла в мессенджер. Дима был в сети в 20:00, ровно в это время у него начиналась смена. Она написала: "Любимый, я скучаю. Поскорей бы тебя увидеть". Знала, что сообщение сейчас не дойдёт, но всё же... Нажала на аватарку с его фотографией. Улыбка тронула её лицо и оно преобразилось, как преображается цветок, когда на него садится лёгкая бабочка. Дима во всю ширь улыбался ей с фотографии, а на плечах у него сидел сын, ухватившись за рыжий отцовский чуб. Лена отложила телефон и решила, что ей всё же нужно попытаться заснуть. Ей приснился длинный больничный коридор. Белые стены, пустые каталки... Из одной двери вышла медсестра и Лена обратилась к ней: - Простите, вы не знаете чем я могу помочь? Но медсестра спешащей походкой прошла мимо, словно и не заметила Лену. И тогда Лена обернулась на неё, хотела догнать... Медсестра свернула на лестницу, а там, в конце коридора, сидел на каталке у окна её Дима и грустно рассматривал свои ладони. - Дима! Что ты здесь делаешь? Дима поднял голову, но смотрел не на Лену, а в сторону. - Я и сам не понимаю. Ищу, ищу выход, а его нет... Так устал! - Там лестница! Пошли, нужно поскорее уходить! Лену охватил безотчётный страх. Она поняла во сне, что их разыскивают, что они в опасности. Лена взяла мужа за широкую ладонь, чуть шершавую от физической работы и такую тёплую, и увлекла за собой. Лестницы, куда свернула медсестра, не было. Лена открыла дверь -там чулан с вёдрами, бытовой химией и половыми тряпками. Она начала открывать все двери, что попадались на её пути. Кабинеты, палаты с пациентами, медицинское оборудование... - Стой! - остановил её Дима перед следующей дверью. - Туда не ходи. Я там был... Лучше не надо. - Нет, нет, мы должны всё проверить! Надо поскорее выбираться! - И она толкнула дверь. На операционном столе лежал человек. Он был укрыт до пояса. Над ним стояли две медсестры и снимали с него медицинские трубки, какие-то приборы. Лену потянуло туда, как магнитом, ноги сами пошли... Дима остался за дверью. Это был он, её Дима. Его рыжая шевелюра горела в белой палате ярким пятном... Он лежал с разрезанной грудной клеткой, зашитой назад грубыми швами. - Красивый мужчина... жаль... - сказала медсестра. - Бывает, - ответила другая. Лена попятилась, вышла за дверь... Оглянулась - а муж медленно уходил. - Дима! - побежала она за ним. Она боялась даже дотронуться до него, боялась, что он распадётся, развеется, исчезнет. - Дима, что происходит?! Он опять не смотрел на неё. Ни разу за весь сон так и не посмотрел ей в глаза. - Кажется, я понял... Но я не понимаю что делать дальше? Я не хочу уходить, хочу с вами остаться. - Дима, мы уходим домой! Я не отдам тебя! - в панике кричала Лена, но слова с превеликим трудом выдавливались у неё из горла. - Здесь нет выхода. Лена посмотрела в конец коридора. - Мы уйдём через окно. Здесь не высоко, всё получится. Бежим! Коридор за ними смыкался. Не было времени открывать окно и необъяснимым образом они, как это часто бывает во сне, вылетели сквозь стекло. Грохот, визг, шум... Лена падала вниз, но никак не долетала, а Дима... Он разлетался в разные стороны, рассыпавшись на стаю рыжих голубок. Поезд резко тряхнуло при отъезде от очередной станции. Лена проснулась и не сразу поняла где находится. В голове у неё был только муж. Она нащупала телефон, посмотрела на время - прошло всего минут двадцать. Боже мой! Нужно позвонить, срочно позвонить ему! Мобильная сеть давала слабый сигнал. Лена зашла в вызовы, её колотило, мутило в желудке и хотелось кричать. "Димочка, любимый мой, ответь, пожалуйста, скорее ответь!" ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

Душа в душу теперь живут. А как к этому пришли - история отдельная, долгая, как зимний вечер. Появился у нас Антон лет пять назад. Дочка Лидии, Катюша, привезла его из города знакомить. Девочка она у нас славная, тихая, вся в покойного отца, Игната. А тут привозит… ну, совсем не нашего поля ягоду. Высокий, худой, в очках с тонкой оправой, волосы светлые, мягкие, и руки - белые, пальцы длинные, как у пианиста. На нем курточка какая-то городская, ботинки чистенькие, аж блестят. Встал он посреди двора Лидиного, озирается, будто в музей попал. Лидия вышла на крыльцо, руки на груди скрестила, подбородок вверх. Оглядела его с ног до головы, как на ярмарке коня выбирает, и ни один мускул на лице не дрогнул. - Мам, это Антон, - пролепетала Катюша, вся раскрасневшись. - Вижу, что не Матрена, - отрезала Лидия. - В дом заходи, жених. Ужинать будем. И весь вечер она его будто скальпелем препарировала. А он что? Он сидит, улыбается вежливо, на вопросы отвечает односложно. «Где работаешь?», «Родители кто?», «В деревне бывал?». А сам все на Катюшу смотрит, и в глазах у него - одно обожание. Лидия это видит, и еще больше мрачнеет. Привыкла, что дочь - это ее крепость, ее продолжение. А тут пришел чужой человек и смотрит на ее сокровище так, будто оно ему принадлежит. После ужина вышла она ко мне в медпункт за каплями для сердца. Села на кушетку, вздохнула тяжело. - Что скажешь, Семёновна? - А что говорить, Михайловна? Парень видный, тихий. Катюша светится вся. - Светится она… - проворчала Лидия. - Ненадежный он. Глаза добрые, а руки - пустые. Ни гвоздя забить, ни дров наколоть. Что он ей в городе даст? А случись что, как он ее защитит? Своими очками этими? Я тогда промолчала. Что тут скажешь? У Лидии своя правда, выстраданная. Она всю жизнь на себе тащила - и дом, и огород, и хозяйство. Муж у нее был хороший, добрый, да хворый. Рано ушел. Вот и привыкла она, что надеяться можно только на свои мозолистые руки. А тут - Антон, который топор от колуна с трудом отличает. И началось у них тихое противостояние. Приезжают они на выходные, а Лидия Антону тут же работу находит. - Вот, зятек, - говорит, а в голосе металл, - забор покосился. Поправь. И стоит над душой, смотрит. А он, бедолага, молоток в руках держит, как скрипку Страдивари. Раз ударит - мимо, два - по пальцу. Катюша рвется помогать, а мать ее одним взглядом останавливает: «Не лезь. Мужское дело». Или заставит его воду из колодца таскать. Он два ведра еле поднимает, спина дугой, пока донесет - половину расплещет. А Лидия только хмыкнет: «Эх, не казак ты, парень». Антон молчал. Терпел. Никогда ей слова поперек не сказал. Только вечером, когда они с Катюшей гулять уходили к реке, я видела, как он осунулся, как плечи опустил. Катюша что-то ему горячо шепчет, за руку держит, а он только головой качает. Жалко мне его было, до слез. Но в их семью лезть - дело гиблое. А потом случилась та осень. Дождливая, холодная, промозглая. Лидию нашу скрутило. Да так, что ни встать, ни сесть. Спину прихватило, радикулит этот окаянный, да еще и давление подскочило. Лежит пластом, лицо серое, губы белые. Я к ней бегаю три раза на дню, уколы ставлю, таблетки даю. А ей все хуже. У Катюши в это время сессия в городе была, никак не вырваться. Звонит, плачет в трубку. - Мамочка, я сейчас все брошу, приеду! - Сиди, - шипит Лидия в трубку, - сиди и учись. Нечего тут тебе делать. Я справлюсь. Справится она… Лежит, пошевелиться боится, от боли зубы сцепила. А в доме холод, печь не топлена, воды нет. Я уж и печку ей растоплю, и воды принесу, но я же не могу у нее сутками сидеть, у меня вся деревня на мне и не одна. И вот в субботу утром открывается дверь моего медпункта, и на пороге стоит Антон. Один, без Катюши. Взгляд встревоженный, сам осунулся. - Валентина Семёновна, здравствуйте. Я к Лидии Михайловне. Катя сказала, ей совсем плохо. Что нужно? Какие лекарства? Я ему список написала, объяснила, что да как. Он кивнул, уехал в район на своей машине, а через час вернулся с полными пакетами. И не только лекарства привез, а еще и продукты, лимоны, мед. Зашел к Лидии в дом, и остался. Я думала, она его выгонит. А она, видимо, от боли и слабости совсем без сил была, только смотрела на него из-под одеяла. И он, знаете, не стал из себя героя строить. Он не полез колоть дрова. Он просто включил электрический обогреватель, который привез с собой, и в комнате сразу стало теплее. Он не стал варить борщ. Он сварил простой куриный бульон, как умел. Процедил его через марлечку, налил в чашку и принес ей. - Лидия Михайловна, поешьте, пожалуйста. Горяченького. Она отвернулась к стене. - Не хочу. Он не ушел. Поставил чашку на тумбочку и сел на стул рядом. Молча. Просто сидел. Прошел час, два. Бульон остыл. Он унес его, подогрел и снова принес. - Попробуйте. Хоть пару ложек. И она, не поворачиваясь, вдруг тихо сказала: - Поставь. Он поставил и снова сел. Я зашла ее проведать, укол сделать, и застала эту картину. Она лежит, отвернувшись, а он сидит рядом и читает книжку. В доме тихо, только часы на стене тикают да дождь по стеклу шуршит. И такая в этой тишине была… неловкость и в то же время какая-то правильность, что ли. Ночью у Лидии подскочила температура. Начался озноб, она металась, стонала. Антон, я потом узнала, всю ночь не спал. Обтирал ей лоб прохладной водой, менял компрессы. Он не знал, как сбить температуру по-деревенски, не умел делать настои из малины. Но он просто был рядом. Его тихое присутствие, его спокойные движения действовали лучше любого успокоительного. Под утро она забылась тяжелым сном. Проснулась, когда уже рассвело. Открыла глаза и увидела его. Он спал, сидя на стуле, уронив голову на грудь. Книжка выпала из рук и лежала на полу. А на тумбочке стоял стакан с водой и лежали таблетки, приготовленные к утру. И вот в этот момент, как она мне потом сама, смущаясь, рассказывала, у нее будто пелена с глаз упала. Она смотрела на этого измученного, бледного городского мальчика, который не умел держать в руках топор, но который не бросил ее, не испугался. Который просто был рядом, когда ей было страшно и больно. И она увидела в нем не чужака, не «очкарика», а родную душу. Сына. Она тихонько протянула руку и коснулась его плеча. Он вздрогнул, открыл глаза. - Лидия Михайловна? Вам плохо? Что-то нужно? А она посмотрела на него своими выцветшими, уставшими глазами, и впервые улыбнулась ему. Не вежливо, не натянуто, а по-настоящему, тепло. - Спасибо, сынок. Одно слово. Простое слово «сынок». И все. Стена, которую она городила между ними несколько лет, рухнула в один миг. С того дня все изменилось. Лидия перестала его проверять на прочность. Она будто наконец поняла, что сила человека не в мозолях на руках и не в умении косить траву. Сила - она в другом. В сердце. Она больше не заставляла его таскать воду. Он сам, без единого слова, купил и установил в доме насосную станцию. Теперь у Лидии вода из крана текла, как в городе. Она перестала ворчать, что он не умеет топить печь. Он вызвал мастеров, и те сложили ей новую, экономичную печку, которая и тепла давала больше, и дров ела вдвое меньше. Он научил ее пользоваться смартфоном, и теперь она каждый вечер видела свою Катюшу на экране, болтала с ней, будто та и не уезжала никуда. А он… он тоже изменился. Стал увереннее, спокойнее. Больше не озирался во дворе, как на чужой территории. Он приезжал уже не в гости к теще, а к себе домой. Он по-прежнему не умел колоть дрова, но теперь мог часами сидеть с Лидией на веранде, пить чай с ее пирогами и слушать ее бесконечные истории про молодость, про деревню, про людей. И вот смотрю я на них и улыбаюсь. Лидия стоит под яблоней, а ее «очкарик», ее любимый зять Антон, возится с мотоблоком. Что-то там стучит, подкручивает. Потом выпрямляется, вытирает руки ветошью, подходит к ней. - Ну что, Михайловна, принимай работу. Теперь твой конь-огонь будет бегать как новенький. А она берет его за руку, смотрит на ладонь, испачканную в мазуте, и гладит ее своей, шершавой и теплой. - Устал, сынок? Иди в дом, я щей наварила. Со сметанкой. Вот ведь как оно в жизни бывает, милые мои. Мы все ищем в людях то, что понятно нам, что похоже на нас самих. А может, настоящее родство душ - оно не в схожести, а в умении дополнять друг друга? Он дал ей свою заботу и современные удобства, а она ему - свои корни, свою тихую мудрость и тепло настоящего дома. А как вы считаете, дорогие мои? Можно ли полюбить человека, который совсем на тебя не похож, который из другого мира? Или все-таки яблочко от яблони недалеко падать должно? Поделитесь своими мыслями, мне очень интересно. Если вам по душе мои истории, подписывайтесь на канал. Будем вместе вспоминать, плакать и радоваться. Всем большое спасибо за лайки, комментарии и подписку Автор: Валентина Семёновна  Другие рассказы и истории можно найти в группе - присоединяйтесь по ссылке ниже 👇:

– Свет, Свет! Погоди. Я за рулем. Давай я тебе перезвоню. – Перезвони. Только это ничего не изменит. Мы уже всё решили. Михаил отключил телефон. Он закипал. Как это – везём домой? Ну, что сестра себе придумала! Немощная мать прожила у неё всего-то полгода. За это время стало ей не лучше прежнего – возраст. Еле двигается по квартире, плохо видит. Порой целыми днями не поднимается с постели – полный букет всех старческих напастей. И на тебе – возвращаем! И куда? В развалюху к пьянице брату. На сиденье спускался напарник Дмитрий, проснулся. Скоро его очередь – за руль. – Чего там? Проблемы? – потягивался он. – Сестра не хочет жить с матерью, везёт её назад. А брательник у меня... сам знаешь... И чего там у них случилось опять? Совсем спятили! Старшая – отказалась, вот теперь и младшая – туда же. Видно, нам с Танюхой придется мать забирать. Михаил жил в Егорьеве. Это в получасе езды от города, где жила на окраине мать, а недалеко и сестра его Светлана с мужем. Анна, старшая сестра жила часах в трёх езды. Уж и они все были в приличном возрасте, росли внуки. Всего у матери их четверо было. Их брат Алексей когда-то имел все: семью, квартиру, гараж и даже старенький автомобиль. Сначала потерял семью, продал машину и гараж. Начал спиваться. Квартиру продал тоже, перед этим устроив там пожар. Пили компанией, курили. Соседи пострадали, предъявили счёт. И брат продал квартиру, приехал жить в дом к матери, в родовой их дом. Брат и сестры, конечно, помогли, чем могли тогда. Но бедный и несчастный погорелец страдал от потери всего уж очень долго, впрочем, до сих пор страдает... Он жил на материнской шее, плача, что жизнь не удалась, а работы нормальной нет. Сколько разговаривал с ним Михаил! Сколько беседовали сестры! Хотя Анна была жестка. Один раз поговорила и закрыла эту тему. Сказала, что младшего брата Алексея у нее – нет, и слышать о нем она ничего не хочет. Михаил тогда даже обиделся на неё. Как так можно? Ведь матери-то он все равно – сын. Нормальной работой младший брат считал работу с заработком не менее шестидесяти тысяч. При этом работать хотел по-минимуму. Такой работы никак не находилось. Он прыгал с места на место, нигде не задерживаясь. Но даже те гроши, что удалось заработать или подкалымить – пропивал. Из дома уходили материнские деньги, в ход пошли и вещи. Он пропил телевизор, купленный Михаилом, продал кухонный комбайн, подаренный матери Анной на День рождения, начал водить друзей-забулдыг в материнский дом. Правда, иногда его запои сменялись периодами – "как я жил, теперь все будет иначе". Он находил работу, заводил новые вполне приличные знакомства, и даже женщины интересовались им. Они не знали, что это "до поры...". Выглядел в эти периоды он вполне презентабельно. Мать радовалась и надеялась, что так и есть – все плохое у сына позади. Но наступал опять период долгого беспробудного пьянства. Дети переживали за мать, ездили, помогали. Михаил гонял братца и его друзей. Мать звали с собой, но она не соглашалась. – Как же Леша-то, дочк? Я хоть накормлю, наготовлю ... И вот в один такой период, когда в доме у матери был сущий ад, она сама позвонила дочкам с просьбой – забрать ее из этого кошмара, сил и здоровья уже не было, она плакала. Сначала – одной дочке позвонила, потом – другой. Михаила не просила. Дочка ведь лучше, чем сноха, как ни крути. Анна, старшая дочь, ставила ей условия, разговаривала, видимо, жёстко, как она умела. Сказала, что заберёт, с условием, что об Алексее она больше не услышит, не увидит его и денег ему мать отправлять не станет. – Ты подумай, Миш! – мать звонила потом ему, жаловалась на Анну, – Как же я о нем говорить не буду, если он мне сын. Михаил соглашался. Нельзя так. Сын есть сын. Он и сам был отцом двоих детей, не понимал сестру. Ведь Анна – тоже мать. И как можно заставлять мать забыть сына! Он злился на Анну. Своенравная она, и всегда такой была. А теперь Михаил ехал и размышлял над звонком Светланы. – Ну, сестричка удружила! Как это – вернуть мать домой? Совсем ведь стара, да и этот ирод там сядет ей на шею. Это все равно, что на улицу мать выбросить, – говорил он напарнику, тот соглашался. Светлана с мужем жили в обычной двушке на четвертом этаже пятиэтажки. Дети – взрослые давно жили отдельно, в этом же городе. Потеснились полгода назад, приготовили матери комнату. Муж ее Николай все понимал. Света и за его матерью ухаживала когда-то. Михаил успокоился тогда. Наконец-то отдохнёт мать от этого пьяницы! Жаловаться Светлана не любила, но Михаил с первых дней понял, что дела у них идут не гладко. – Миш, ты Леше-то позвони. Как он там? А то обижается, что не звонишь, – мать звонила Михаилу от Светланы. – А сам чего не позвонит мне? – Так стесняется он ... Вот и ко мне сюда уж не приезжает. Коля запретил. Ты подумай, матери с сыном встретиться нельзя! – она плакала. Михаил звонил Светлане. – Чего вы там мать обижаете? Плачет, говорит видеться не даёте с Алексеем. Хоть увидеться-то дайте. Если трезвый, конечно. – Да. Не даём. Такие мы изверги, Миш, – Светлана говорила спокойно, устало, – Ох, Миша! Только – ох! Понимаешь, мы вдвоем уж давно. Привыкли, что спокойно у нас все, размеренно. Мать забрали – ладно. Втягиваться начали, привыкать. А через неделю она: можно, мол, Леша приедет? Соскучилась. Мы – ну, пусть. Как запретить? Но ей же с четвертого этажа спуститься, сам знаешь – никак. Он домой пришел, конечно. А я к Ксюше ушла, с малыми сидела в этот день. Возвращаюсь, а он спит в ее комнате. А она на кухне суетится. Уже накормила его, значит, убирается, чего-то нам даже готовит, хоть и не готовила раньше. Ну, ладно, думаю. Жалко мне что ли тарелки борща для брата? Разбудила его, а он опять – кофе, разговоры. А я устала, как собака, тоже ведь, знаешь, немолодая уж. И мне разговоры его о том, какие все кругом скоты, только нервы мотают. А тут и Коля пришел с работы, косится на него, не разговаривает уж и со мной. В общем, выпроводила братца. Да только через день он опять приехал. А потом через пару дней – опять. И шумный такой, надоедливый, хоть и трезвый. Пришлось ругаться. Но я, знаешь, не больно умею, а он... Орал, дверью хлопал. Обзывал нас всяко. В общем, сердечные потом пила. Две недели после того скандала не был, да только мать тогда душу мою рвать начала. Говорит, несчастный, жены у него нет, приготовить некому, и никому теперь ненужный. Намекает, что сестра у него – бездушная. А мы мать забрали, Миш! Мать! А получается с прицепом в виде вот такого бугая... – Не пускай, да и все! Делов-то, – Михаил тогда был категоричен. – Так ведь... Ладно, Миш, будем решать проблему. ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

- Здравствуйте, Ксения Михайловна. – Из-за спины дочери показалась Настя. - Конечно, оставайся. Сейчас ужин приготовлю. - Спасибо, мамуль, - радостно сказала Юля, чмокнула Ксению в щёку, и девчата убежали в Юлину комнату. Ксения вспомнила, что говорила о Насте дочь. Приехала из небольшого городка, отец пьёт, денег мать присылает мало… Ксения вздохнула. Не любила она таких. С виду сама скромность, а хватка бульдожья, всеми правдами и неправдами стараются зацепиться в крупном городе. Ксения сегодня не планировала ничего готовить на ужин. Остались макароны и котлеты, но на четверых этого не хватит. Значит, нужно отварить ещё макароны и пожарить котлеты. Или только пожарить котлеты и сделать салат, тогда и макарон хватит. Она мысленно похвалила себя за предусмотрительность, что купила печенье к чаю. Сама Ксения старалась не есть ничего сладкого и мучного. Поправилась заметно. Ксения лепила котлеты. Как чувствовала, не заморозила остатки фарша. - Ксения Михайловна, вам помочь? – В кухню вошла Настя. - Не надо, иди, готовься к зачёту, - ответила Ксения. - Да я хотела немного отвлечься, а то в голову уже ничего не лезет. – Настя стояла и не собиралась уходить. - Раз так, тогда делай салат. Овощи возьми в холодильнике. - А какой салат? – спросила Настя. - Какой? Да какой хочешь, - улыбнулась Ксения. И Настя начала хозяйничать: вымыла овощи, листья салата, положила на край стола доску. Ксения сказала, где взять салатник. Вскоре к ним присоединилась и Юля. Дочь не любила помогать на кухне, поэтому порезав кое-как огурец, сказала, что что-то не дочитала и ушла. А Настя уверено резала овощи. - А можно лимон в салат выдавить? - Конечно, - кивнула Ксения. «Девушка милая, скромная, хозяйственная. Может, с такой подругой и дочь хоть чему-нибудь научится», - подумала Ксения. Когда пришёл с работы муж, стол уже был накрыт, заварен свежий чай, а в вазочке лежали конфеты и печенье. - У нас гости? – заглянул на кухню Игорь. - Подруга Юлькина, готовятся к зачёту. Она останется у нас ночевать. Мой руки и зови девчонок к столу, - распорядилась Ксения. Вскоре они сидели все вместе за столом и ужинали. Муж, всегда молчаливый, сегодня вдруг блистал красноречием. Расспрашивал девчонок про учёбу, про преподавателей, даже какой-то анекдот не совсем смешной рассказал. Но девчонки смеялись. Ксения радовалась, что у мужа в кои-то века хорошее настроение, не сидит молчком, как обычно. После ужина Настя вызвалась мыть посуду. К удивлению Ксении муж не спешил на диван, к телевизору, как всегда делал после сытной еды, а продолжал сидеть за столом и болтать с девушками. Ксения пошла приготовить чистое постельное бельё и ночную рубашку для подруги дочери. Девчата вымыли посуду и вернулись к себе. Муж сел перед телевизором и снова стал прежним и угрюмым. Ксения не ревновала, лишь удивилась. Никогда не замечала, чтобы он развлекал подружек дочери. Несколько дней Настя не заходила к ним, а потом снова попросилась на ночлег. В общежитии вечеринку с танцами устроили, а она не любит всего этого шума. - Оставайся, когда нужно. Места хватит, - приветливо согласилась Ксения. - У вас так спокойно и хорошо, - потупившись, сказала Настя. «Скромная, не испорченная, угодить старается. Моей Юльке есть чему у неё поучиться», - вздохнула Ксения. С мужем в последнее время у них как-то не ладилось. Страсть давно прошла, каждый жил своими интересами. Они знали друг о друге всё, понимали друг друга с полуслова, взгляда. Больше молчали, чем разговаривали. При Насте муж становился разговорчивым, что удивляло Ксению, но и радовало. Давно она не видел Игоря таким. Настя стала частенько оставаться на ночь, а в сессию практически жила у них. Новый год они тоже встретили вчетвером. Настя не рвалась домой. Ксения понимала, что если отец пьёт, то радости встречать дома Новый год мало. Но есть ведь подруги, родственники. Неужели не скучает по маме? Но спрашивать не стала. Вдруг Настя подумает, что Ксения намекает на что-то. Девушка помогала, когда было время, даже убирала квартиру. А вот дочь отлынивала от домашней работы. Ничего, выйдет замуж, всему научится, будет всё делать. Со временем Настя стала совсем своей. Ксения теперь всегда готовила на четверых. Если что-то покупала дочери, то не забывала и про Настю. Та с радостью принимала подарки, в ответ помогала по дому. Ксения делилась с ней кулинарными секретами, и Настя с удовольствие их перенимала. Юля на кухне появлялась, лишь чтобы поесть. На летние каникулы Настя уехала домой. И Ксения даже скучала по ней. Так пролетели два года. На третьем курсе, в самом начале года Настя вдруг перестала к ним заходить. - Юль, вы поругались, что ли? Парня не поделили? – спросила как-то Ксения. - Нет, мам. Просто Настя сняла квартиру. - Вот как? А откуда у неё деньги? Ты говорила, что отец пьёт, с деньгами у них туго. На что же она сняла квартиру? Зачем? Мы привыкли к ней. Разве у нас ей было плохо? - У неё появился парень. Вроде она собралась с ним жить, - уклончиво ответила дочь. - Какой парень? Вы же подруги, неужели она не откровенничала с тобой? Удивительно как-то. - Мам, мне нужно к занятиям готовиться, - отмахнулась хмуро дочь. Юля явно не хотела обсуждать с матерью подругу. Что-то между ними всё же произошло. Но Ксения решила, что девчонки сами разберутся, не её это дело. А муж снова стал угрюмым и молчаливым, часто стал задерживаться на работе. Ксения его хорошо знала, видела, что что-то его тревожит. Однажды не выдержала и спросила: - Что случилось? У тебя на работе неприятности? - Почему ты так решила? Все хорошо. - Но ты молчишь всё время, о чём-то думаешь, задерживаешься на работе. Скажи, может, я могу чем-нибудь помочь? - Можешь, - вдруг сказал муж. – Не приставай ко мне с дурацкими вопросами. Ксения не могла взять в толк, что вдруг мужа так взбесило. Они и так почти не разговаривают. Это нормально, что жена интересуется делами и настроением мужа. - Что происходит, Игорь? – не отставала Ксения. - Всё, надоело. Я давно собирался сказать, что у меня есть другая женщина. Я люблю её. Такой ответ тебя устраивает? У тебя на уме только котлеты и еда. Ты скоро в дверь проходить не будешь. Чего так разжирела? Смотреть на тебя не могу. Ксения остолбенела. ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ