Крамской. Неутешное горе. Фрагмент. Через минуту-другую резко повернулась и быстро пошла к выходу из храма, почти побежала. Я успел увидеть заплаканное лицо, глубокие серые впадины под глазами, отчетливо видные, потому что все лицо, бледное да еще припудренное, выглядело особенно белым. Священник подозвал меня к себе и тихонько сказал: – Подите узнайте, что с ней. Я вышел из храма, огляделся. В глубине двора, под вязами, стояла скамейка, там и сидела женщина в черном платье, продолжая плакать и утирать лицо платком. Женщину эту я узнал, увидев близко ее лицо, – несколько раз встречал на службах, по праздникам. И она узнала меня. Вытирая размазанную подводку глаз, смотря на себя в зеркальце, она постепенно успокаивалась. – Батюшка просил узнать, что с вами – не нужна ли помощь. Она быстро посмотрела на меня – сейчас, без краски, глаза ее очистились не только снаружи, но и изнутри – в них появился свет печали, свет страдания. – Не знаю, поверите ли. Впрочем, вам можно рассказать – вы же писатель. – Вам что-то привиделось? – Не привиделось, а я ясно увидела! – глаза ее стали еще более светлыми, будто кто-то еще ярче подсветил их изнутри. – Они стояли рядом, двое, такие хорошие! Господи, я их отчетливо видела, вот как вас сейчас! – Да кого вы видели? – Они такие молодые – ну да, одному шестнадцать, другой чуть поменьше, да-да, четырнадцать, я же хорошо помню, – она смотрела на меня и не на меня, куда-то в пространство, в это свежее летнее утро, в эту чистую голубень, и словно опять глядела на тех, кого увидела в храме, перед аналоем. – Господи, да как же это! Господи! Она закрыла лицо руками и опять зарыдала. – Это были ваши близкие? – решился спросить я. – Да! Мои… сыновья! Она снова подняла на меня свои глаза – в слезах, они сейчас блестели горем, какого я еще не встречал. – Они погибли? Почему вы не подошли к батюшке? Почему не попросили его помолиться? Простить вас, если вы виноваты перед своими детьми. Ведь вы же верующая! Пришли к исповеди! И вдруг бежали! – Да! Бежала! Вы правы! Правы! Господи! – Успокойтесь, прошу вас. Вы просто много думали о своих сыновьях. Вот они и предстали перед вашим внутренним взором. Это психология, ничего тут сверхъестественного нет. Вы соберитесь, подумайте как следует. Вы же хорошо знаете нашего батюшку. Да ведь и не ему, а Господу вы исповедуете свой грех. Он же незримо стоит у аналоя, вы же знаете. Она снова вытерла слезы – платок уже весь промок. Я дал ей свой. – Спасибо. Я пойду на исповедь. Но не сейчас. – Почему? Если так сильно ваше переживание, как раз сейчас стоит и покаяться. – Да? Вы думаете? Она опустила голову, размышляя. – Нет, не смогу. – Так тяжек ваш грех? Ваши сыновья живут в нашем городе? Может, встретиться с ними? Нет таких конфликтов, которые нельзя было бы уладить матери со своими детьми. Она посмотрела мне прямо в глаза: – Я убила их обоих.

Наверное, я с ужасом посмотрел на нее, потому что лицо ее исказила гримаса. Она снова смотрела мне в глаза: – Они ведь не родились. А могли бы… могли бы… быть такими… как я их сейчас увидела! – Вы… придумали… – Нет! Я увидела их… увидела! Живыми! Господи! Нет мне прощенья! – Успокойтесь. Перестаньте, да перестаньте же! Это только ваши фантазии. Вот и всё. Лицо ее изменилось – стало холодным, сухим. – Извините, что обеспокоила вас, – она встала. – Прощайте. – До свиданья. И вы меня извините. Может, я не то сказал… И не так. – Ничего. Я вас понимаю. Она уходила к воротам церкви – в черном платье, в белой газовой косынке на желтых крашеных волосах. Уходила со своим горем, которое, как я понял, так ужаснуло ее, явилось таким непоправимым, что вызвало это видение, о котором она рассказала мне. В ее рассказ я поверил, как только остался один – на этой скамейке под старыми вязами, свежим летним утром, под взглядом Богородицы, Которая смотрела на меня со стены храма, над его входными дверями. Автор: Алексей Солоницын. источник - Православие.Ру