Отец Илиодор не был епархиальным духовником, не руководил церковным благочинием, не являлся игуменом монастыря или настоятелем храма. Не стал даже священником: имел диаконский чин. И тем не менее, по поводу его кончины скорбит сейчас огромное число людей. Почему эта утрата – изрядная, личная для столь многих? Потому что немыслимо представить без этого человека великую нашу Оптину пустынь. Там отец Илиодор прослужил Богу и людям более 30 лет. И почти с самого начала нёс одно из самых трудных послушаний. Он принимал всех гостей и паломников и заботился о них. А паломников были сотни… нет — тысячи. Для скольких этот улыбающийся смуглолицый бородатый человек, радостный, заботливый, переполненный энергией, стал ангелом-хранителем! Тем, кто встречал у порога и обнимал своей любовью и кто провожал уезжавших, как провожают в дорогу самых близких и дорогих.

Иеродиакон Илиодор (Гайриянц). Он умел каждому уделить внимание, подбодрить, а если нужно — решить проблему. Буквально несколько секунд общения с ним, и начинало казаться, что он — Ваш давний и лучший друг. Что всё его внимание сосредоточено лично на вас, хотя было очевидно, что он старается оказать внимание каждому. Совсем не щадя себя, часто без сна и отдыха. И никогда не прерывая молитвы, которая была для него как дыхание. Я в Оптиной пустыни был всего один раз. Мы поехали туда с женой и духовными чадами отца Аркадия Шатова (ныне епископа Орехово-Зуевского Пантелеимона) летом 1996 года: через несколько месяцев после рождения журнала «Фома» и за несколько месяцев до появления на свет наших с Катей дочек. Как и всех, нас встретил сияющий отец Илиодор. Постарался сразу объяснить, где и что находится в пустыни, всё показать, не забывая и трапезную, и поиски места для отдыха (монастырь был переполнен). Он не ходил, а словно летал — так быстро он реагировал на просьбы, молниеносно их исполняя. Не забывал при этом о богослужении. И в сумерках, когда монастырь обходили крестным ходом, среди первых со свечной лампою шёл всё тот же вездесущий иеродиакон. Помню, как ночью, после того крестного хода, почти в полночь он пытался помочь устроиться людям на ночлег в одном из монастырских храмов. Каждому показывал лучшее местечко для сна, искал, на что положить, чем укрыть... И вдруг спохватился: «Братья, сестры, мы же вечернее правило не прочитали! Не помолились на сон грядущий!» Он повернулся к нам, огляделся. Многие устали за день, и было откровенно трудно заставить себя подняться. И он тут же принялся жалеть, утешать и говорить: «Ничего, вы не волнуйтесь, я помолюсь, а вы уж кто как может. Всё хорошо, не переживайте, если что, мысленно повторяйте за мною». Так и прочёл он вечернее правило не вместе, а как бы над нами, уставшими. Словно у самого была запасная батарейка где-то внутри. Меня он разместил в келии одного из монахов, который был в отъезде. Сам ложиться спать не собирался («с вами мой старый друг приехал, такая радость!»), хотя время было заполночь, а утреннее богослужение начиналось… в четыре или в пять утра? Не помню. Но меня он чуть ли не умолял обязательно поспать: — Тут наш брат живёт, он сейчас в отъезде. Святой жизни человек! Нет лучше места для отдыха, чем у него. Благодать! Поспи, устал ведь совсем… Келию ту я запомнил. Окошко комнатки было заклеено калькой: свет пропускало, но видно ничего не было — чтобы не отвлекаться от молитвы. Рабочее место для послушания (мастерил что-то тот насельник?). И всюду фотографии старцев, и прежних, и современных, да множество самых скромных иконочек и икон. На кровати не было даже матраса: ложе жёсткое, и можно было бы подумать, что спать окажется тяжело. Но глаза смежились почти мгновенно, и почивал я в ту короткую ночь сном младенца. Пока не разбудил на заре отец Илиодор, чтобы идти на службу. Служба -- ранняя, непривычная для меня. Неспешная. В какой-то момент богослужения я почувствовал, что падаю в сон… а сам впрямь чуть не упал, едва "поймал" себя в падении на пол. И тут мимо словно пролетел некто со словами «Айда, окунемся в источник!». И я устремился за ним. За отцом Илиодором, конечно же. Это снова был он. Батюшка вёл меня к источнику сквозь небольшой лесок. Было солнечно и как-то... радостно. Я вспомнил, что накануне, когда вечером окунался, от холода в какой-то момент забыл, что и как делать. И спросил, не холодная ли вода. Небось, градуса три-четыре, не больше? — Вода просто замечательная. И холод — это совсем нестрашно, — ответил отец Илиодор. — Однажды зимой мороз напал, даже и не знаю, градусов может и тридцать минус. Мы с собратом сначала смело так пошли к источнику окунаться, но оторопели: стужа вокруг. Смущение на нас напало. Даже решили: нет, окунаться не будем, а только умоемся чуть, и обратно. Как вдруг навстречу — старушка. После источника. Все волосы замёрзли, такие сосульки седые. Шагает бодро, на нас посмотрела, засмеялась. «Ну что, отцы, испугались мороза-то?» Ну, нам перед ней стыдно стало, мы оба разоблачились — и в источник, с головой. Так замечательно вышло! Как же нам было тепло, хорошо... Слава Богу! Под этот рассказ дошли до купели, окунулись, — и я совсем не почувствовал холода. "Тепло, хорошо... Слава Богу!" Проснулся я, и бодрость ко мне вернулась. А отец Илиодор и потом не оставил «водяную» тему. Говорил: тут вообще вся вода превосходная. Потому что кругом люди непрестанно молятся. — Люди меня спрашивают: а где у вас тут святая вода? — в голосе отца изумление, но без сарказма, детское, чистое. — Не понимаю, что и отвечать. Это же Оптина пустынь! Тут всегда и кругом молитва, звучит не умолкая. Да если простой кран в умывальнике даже открыть, — и там тоже вода святая, намоленная. Разве надо искать какую-то особую воду?.. Кругом благодать! Кругом!

Вот и всё знакомство моё с отцом Илиодором. Встретил нас, помолился, спать уложил, разбудил, сходили искупаться вместе по светлому летнему лесочку, обнялись, проводил нас всех… Прошло почти 25 лет. Но остался в сердце образ. Непрекращающегося, стремительного движения духа любви. Не успеваешь рассмотреть: только молнии проносятся мимо, то черные, то золотые. Каждого, кто возвращался из Оптиной, сам не знаю почему, первым делом спрашивал: «Как там отец Илиодор?» Оптина пустынь — это множество святых. Есть преподобные старцы. Есть мученики и исповедники. И те, что пострадали в девяностые. Братья, что лежат рядом на монастырском кладбище. Но я думаю: теперь появился у Оптиной… ещё ангел. Особый. Дежурный по гостям, по паломникам. Он знал, что тут святую воду можно добыть из-под крана; он говорил с иронией и боялся обидеть странника. Он не представлял себе жизни другой, кроме монашеского служения — и для него это была величайшая радость. У Оптиной — верю — новый насельник на небесах, который ушёл от своих и пришёл к своим, которые у Бога уже. Он навсегда стал частью обители. Там. В царстве Христовом. И думаю, люди всегда будут молиться за него... Или (кто знает?): может, это он уже молится за нас сейчас. Чтобы (пока мы ещё на земле) нас не обидели, встретили, накормили бы, приютили. И чтобы всегда из крана — вода. Святая. Владимир ГУРБОЛИКОВ