Глава 11.

Путешествие Иаира в Иерусалим
Несмотря на то, что утро только начиналось и на небе не успели еще погаснуть ночные звезды, на обширном дворе Иаира заметно было большое оживление. Слуги то и дело сновали взад и вперед. С громкими криками погонщики выводили мулов и нагружали их узлами и коробами, целыми грудами, лежавшими на гладко вымощенном полу.
В самой середине двора стоял Бенони, совершенно спокойно и с некоторым достоинством отдавая распоряжение слугам. Когда вьючные животные были нагружены и выведены за ворота на улицу, Бенони приказал оседлать лошадь и вывести мулов для самого хозяина и его семейства.
— Время уходит незаметно, — говорил он слугам. — Живее, живее, дети. До полудня мы должны сделать целый переход.
Вскоре из конюшни был выведен арабский скакун. По его большим темным глазам, маленькой голове, стройным членам сразу же можно было догадаться о его благородном происхождении. За лошадью особые погонщики вели несколько крупных, гладко вычесанных мулов, увешанных всевозможными украшениями. После этого Бенони отправился в дом сообщить хозяину, что все готово к отъезду, и вскоре вышел в сопровождении Иаира, жены его Сары, маленькой Руфи и нескольких служанок, несших различные ковры и покрывала.
— Я так рада, что мы, наконец, едем! — воскликнула маленькая Руфь, выскакивая во двор. — Ах, вот и моя милая старая Бека! — и с этими словами девочка ласково потрепала белую, как снег, морду своего любимого мула, стоявшего несколько в стороне от других.
— Ну постой же, душенька, — ласково остановила ее мать, — пусть Бенони посадит тебя в седло.
Но в это время Тит ловко поднял девочку и усадил ее на спокойное животное.
— Смотри, мама, Тит умеет даже сажать в седло! — радостно лепетала Руфь. — Я рада, что ты поведешь мою Беку, — продолжала она, гладя ручонкой лоснившуюся шею животного. — Мы будем с тобой дорогой разговаривать. А то в последнюю поездку Беку вел старик Аза, и сколько я с ним не пробовала говорить, он ни одного моего слова не понял, так как он глухой.
Тит улыбнулся, но ничего не сказал. Сказать по правде, он чувствовал себя немного смущенным в присутствии маленькой девочки, которая своими проницательными темно-карими глазами и золотистыми вьющимися волосами походила на существо из другого мира.
Наконец все было готово, и караван двинулся в путь. Бенони облегченно вздохнул, отер с лица пот и, сказавши еще несколько слов своему помощнику, который в его отсутствие должен был смотреть за домом и оставшимися слугами, вскочил на лошадь и галопом присоединился к остальным всадникам.
Руфь вместе с Мариссой ехала за своей матерью, впереди них был Иаир с толпой слуг, а за ним тянулись погонщики с различными вьючными животными, нагруженными богатыми жертвами к празднику, дорожными палатками, провизией и вообще всем, что было необходимо для путешествия.
Хоть было рано, город уже кипел полной жизнью, и караван, пробираясь по улицам, естественно, обращал на себя внимание каждого встречного. Супруга Иаира плотнее закуталась в вуаль и приказала Руфи сделать то же самое. Девочка еще раз осмотрелась вокруг и с видимым неудовольствием исполнила приказание матери.
К своему изумлению, Тит на углу одной из улиц увидел Стефана, который вместе с другими стоял с сетями на плечах и смотрел на проходящий караван. Увидев Тита, он даже покраснел от волнения и поднял вверх пойманную рыбу с очевидным намерением показать ее Титу, крикнув ему вслед:
— Прощай, Тит! Да хранят тебя боги!
— Кто этот юноша, — с любопытством спросила Руфь, — и почему он говорит: «Да хранят тебя боги»?
— Это мой брат, Стефан, — ответил Тит, — а говорит он «боги», потому что с малолетства привык к таким выражениям. Ведь мы — греки.
— Полно, Тит, — возразила девочка, — я много видела греков, а ты совсем не похож на них. У тебя черты чистокровного еврея, и ты напоминаешь мне чье-то лицо, чье только, не помню сейчас… Расскажи мне что-нибудь о своем брате, ты его, кажется, называл Стефаном?
— О, могу рассказать тебе о нем нечто чрезвычайное. Он был калекой и не мог передвигаться до тех пор, пока его не исцелил Иисус, великий Чудотворец. Теперь он, как видишь, здоров и крепок, как и другие юноши, хотя он и до сих пор еще сохранил нежное и детское выражение лица… Мне, по крайней мере, так кажется, — прибавил Тит скромно.
— Неужели он совсем выздоровел и может прыгать, как другие? Расскажи мне, как это произошло, только поподробнее.
Тит начал рассказывать со всеми подробностями историю исцеления Стефана и маленького Гого. Руфь слушала внимательно и лишь изредка прерывала рассказ своими вопросами.
— Да, это хорошая история, — воскликнула она по окончании рассказа, захлебываясь от восторга. — Я точно видела этого Назарянина, — прибавила она, — мне кажется, Он самый великий Человек во всем мире! Мне очень хотелось поговорить с Ним хоть раз, но мать этого не позволяла, так как около Него всегда много народа.
В это время караван вышел из черты города и начал подниматься на небольшой, но крутой отрог гор, которые со всех сторон окружали красивое Генисаретское озеро. На дороге часто попадались довольно крупные камни, и Тит должен был сосредоточить все свое внимание, чтобы вести мула по более удобным тропинкам. Заботливая мать несколько раз оглядывалась назад, чтобы посмотреть на свою крошку, и всякий раз при этом слышала ее веселый смех. Через час вершина холма была достигнута, и караван остановился на несколько минут отдохнуть после трудного подъема.
Взорам путников предстала прелестная картина: ниже расстилалась зеркальная поверхность огромного озера, на котором кое-где виднелись пестрые паруса судов. Спускавшийся террасой к озеру холм покрывали блиставшие яркой зеленью деревья. Кое-где виднелись деревушки, а далеко на горизонте сияла снежная вершина Ермона. «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя» (Пс. 120:1), — тихо произнесла Сара.
Для Тита наступили счастливые дни. При его крепком телосложении путешествие не могло принести никакого вреда его здоровью и даже не влекло за собой особенной усталости. А между тем, постоянная смена впечатлений, новизна обстановки, живописные вечерние костры, а главное — все увеличивающаяся привязанность маленькой Руфи к нему служила источником неведомых ему раньше чувств. Все, что могло омрачать его молодую жизнь, осталось далеко позади, и его душа все больше и больше открывалась для новых впечатлений.
На четвертый день пути стали попадаться караваны богомольцев и большие стада овец и быков, предназначенных для жертвоприношений, что говорило о приближении к священному городу. Многие из богомольцев пели на ходу священные песнопения, и ветер далеко разносил по долинам отрывки этих песен. «Вот, стоят ноги наши во вратах твоих, Иерусалим, — Иерусалим, устроенный как город, слитый в одно. Куда восходят колена, колена Господни, по закону Израилеву, славить имя Господне.
Там стоят престолы суда, престолы дома Давидова. Просите мира Иерусалиму: да благоденствуют любящие тебя! Да будет мир в стенах твоих, благоденствие в чертогах твоих!» (Пс. 121:2-7).