Глава 2.

Генисаретское озеро. Капернаум. Тит
День склонялся к вечеру. Приближались вечерние холодные сумерки. Генисаретское озеро блистало тысячами разноцветных красок. В ясных водах озера, как в зеркале, отражалось вечернее небо. На дальнем берегу его виднелись деревья, сквозь густую листву которых в разных местах, точно искорки, пробивались огни отдаленной деревни. Всевозможных видов суда оживляли озеро. В то время как одни из них с белыми парусами покачивались на некотором расстоянии от берега и, казалось, ожидали самого легкого ветра, чтобы немедленно пуститься в путь, другие под быстрыми взмахами весёл легко скользили у самого берега.
Над озером разносились приятные звуки знакомой народной песни, и ясно слышно было, как перекликались между собой рыбаки, готовившиеся отплыть на ночную ловлю. Прекрасен вид Генисаретского озера, когда в тихих волнах его отражается миллионами искр, ласкающих взор, чудное нежное небо с мириадами звезд.
Раскинувшийся по берегу озера Капернаум казался восхитительным. Его расположение у самого берега огромного озера облегчало торговые отношения капернаумских горожан с окрестными городами. Ближайшее место к озеру занимали обширные склады товаров с верфями и целыми грудами канатов. Дальше располагался город со своей синагогой, выстроенной из белого и розового мрамора, с широкими улицами и площадями, простиравшимися до самого подножья черной цепи, которая в виде полукруга уступами окружала все озеро.
Одинокий рыбак привязывал свою лодку в бухте, стоявшей в четверти часа ходьбы от города. Он уже привык к красивым видам своего города. Прелестная вечерняя заря, уступавшая место сумеркам, нисколько не трогала его. Он думал только о том, как бы поскорее утолить голод.
Наклонившись к лодке, он быстро привязал ее, вынул сеть и несколько красивых рыб и насадил их на сорванный с ближнего дерева гибкий прут.
Когда он шел домой с сетью на плечах и рыбой в руках, он производил впечатление юноши лет девятнадцати, довольно крепкого телосложения. Красивое лицо сильно загорело и обветрилось; из-под густых темных бровей смотрели выразительные черные глаза; черные, как смола, кудрявые волосы, орлиный нос и тонко очерченные губы дополняли его потрет. Он был одет в одежду из грубого белого полотна, без рукавов, которая доходила до колен, а в талии обхватывалась поясом из красной материи; на поясе висел простой небольшой мешок, заменявший юноше карман.
Через десять минут юноша достиг городской стены как раз в то время, когда страж собирался запирать ворота. Когда он быстро проходил через ворота, один из сторожей крикнул ему вслед:
— Ну, малый, ты сегодня чуть не остался за воротами!
— Мне это нипочем! — ответил юноша. — Мне уже часто приходилось ночевать на озере, да и почему ты думаешь, что я не смогу проникнуть в город другим путем, не через ворота?
Сторож сделал вид, что хочет его схватить, но юноша со смехом увернулся и убежал.
— Ты знаешь этого малого? — спросил сторож своего товарища, громко смеявшегося над его неудачной попыткой.
— Разумеется, знаю, — ответил он, — его зовут Тит, и живет он с отцом Думахом на рыбном рынке. Они выдают себя за рыбаков.
При этих словах он замолчал и только пожал плечами.
— А что ты о них думаешь? — равнодушно переспросил другой. Но привратник сделал вид, что не слышит последнего вопроса, и с особенным шумом стал запирать ворота. А юноша в это время пошел по узким улицам по направлению к своему дому. Через некоторое время он вышел на широкую вымощенную площадь. Здесь стояло множество маленьких лавочек, при свете факелов можно было понять, что это рынок. У одной из этих лавочек он остановился и начал рассматривать товары, разложенные в небольших коробах. Здесь были медовые пирожки, сушеные смоквы, финики, маленькие кружки сыра из козьего молока, различные лакомства вроде орехов и всякого рода овощи. Подумав, Тит выбрал себе пару заманчивых с виду пирожков, попросил услужливого торговца завернуть их и, заплатив ему несколько медных монет, положил сверток в свою поясную сумку. Выбравшись с рыночной площади, он вскоре исчез на одной из маленьких узких улиц, что находилась во внутренней части города. Здесь были высокие дома, тесно примыкавшие один к другому. Юноша остановился у едва заметной в стене двери, осторожно оглянулся вокруг и вошел, тщательно затворив за собой дверь.
— Это ты, мать? — спросил чей-то голос.
— Нет, Стефан, это я… а где же мать?
— Не знаю, — угрюмо ответил тот же голос, — она пошла к колодцу по воду, да вот до сих пор нет её. А я совсем отощал от голода и жажды. Не можешь ли ты, по крайней мере, вывести меня во двор, Тит?
— Конечно, могу, — ответил Тит, — сейчас я тебя напою.
Сбросив на землю сеть и рыбу, он выбежал на двор, освещенный лунным светом. На одной стороне двора заметно было какое-то отверстие, завешенное кожей. Тит, согнувшись, пролез в отверстие и через несколько минут появился с мехом воды в руках.
— Смотри, Стефан, что за луна! Как она сегодня ярко светит! А вот тебе и вода… хоть и не такая свежая, какую могла бы принести тебе мать.
С этими словами Тит налил в кубок воды из небольшого кожаного меха и подал его Стефану.
Стефан был калекой, без посторонней помощи ему было очень трудно передвигаться.
На его красивом лице лежала печать тяжелых страданий.
— Вода, действительно, нехороша она имеет совсем плохой вкус, — промолвил мальчик, — но она все-таки освежила мне язык и горло. Я рад, Тит, что ты вернулся. Теперь, по крайней мере, я могу пойти на кровлю. Сегодня был слишком утомительный знойный день, и спина моя страшно болит.
В то время как больной говорил это слабым и жалобным голосом, Тит развел небольшой огонь и подвесил над ним на тонком пруте рыбу. Вскоре рыба начала поджариваться, и приятный запах распространился по двору.
— Вот я тебя сейчас обрадую, Стефан, — заметил Тит, приготовляя простую трапезу. — Для тебя в моем мешке найдется кое-что вкусненькое.
Глаза Стефана, устремленные на огонь, ярко заблестели.
— А что, могу я своими гостинцами поделиться и с Гого? — спросил он после непродолжительного молчания.
— Могу тебе сказать, что Гого примет это с благодарностью, — с улыбкой ответил Тит. — Я велел доброму Юстину завернуть пирожок и на его долю. Только ты не вздумай отдать мальчику все, слышишь?
— Да, конечно, я и сам буду есть, — ответил больной Стефан. — Но, Тит, если бы ты только знал, как мне приятно делиться чем-нибудь с мальчиком! Он для меня дороже всех лакомств, какие только есть в лавке Юстина. Я слышу, кажется, его голос!
С этими словами больной приподнялся на локтях и стал напряженно прислушиваться. Тит на мгновение прервал свое занятие и также начал смотреть на соседний дом, откуда доносился веселый смех и радостный лепет ребенка.
— Да, да, это он, маленький плутишка! — сказал Тит. — Он теперь уже совсем удалец!
— Да, правда! — живо воскликнул Стефан. — Ты только представь, вчера он перелез через балкон между нашими кровлями и один прибежал ко мне. Он действительно любит меня! — прибавил Стефан убедительным тоном.
— По крайней мере, любит пирожки и лакомства, насколько я знаю, — возразил Тит, улыбаясь, — ну вот, наконец, и мать, — продолжал он, посматривая на дверь.
В это же время в дверях появилась высокая фигура с водоносом на голове.
— Где ты была, матушка? — спросил Стефан, узнав мать. — Ты ушла еще перед заходом солнца, и я умер бы от жажды, если бы Тит не достал мне воды из меха. Отвратительная вода, скажу я тебе, а все же лучше, чем ничего.
Женщина проворно сняла водонос с головы и, наливая мальчику воды в кубок, ласково сказала:
— Ты не должен, дитя мое, делать матери выговор, это неприлично. Правда, сегодня я дольше была у колодца, чем обычно. Там я наслушалась таких чудес, что время пролетело для меня совсем незаметно. Собралась большая толпа, и, разумеется, я должна была ждать, пока до меня дойдет очередь. Добрая Иохунда, наша соседка, рассказала чудную историю, которую ее муж услышал на рынке. Весь Капернаум в возбуждении, и изумлению нет границ.
— Не лучше ли нам сначала поужинать, мама? — прервал Тит её рассказ. — Стефан совершенно ослаб от голода. Да и я тоже страшно проголодался. Чудесные истории мы можем послушать и потом.
С этими словами он снял с огня рыбу, а Приска — так звали женщину — принесла тонкие лепешки, служившие здесь и скатертью, и тарелкой, и самой пищей.
Разломив на куски сухую тонкую лепешку, она разделила куски на три части, в то время как Тит делил на столько же частей рыбу. После этого все трое положили свою часть рыбы на хлеб и принялись утолять голод. Кружка воды довершала их скромную трапезу. Тит ел с аппетитом.
— Ну вот, Стефан, теперь я снова стал человеком! — воскликнул он. — А ты съел немного больше воробья! Вот подожди, я тебе достану пряник.
— Ты сначала выведи меня на кровлю, Тит! — ответил мальчик. — Я туда возьму и пряник!
— Хорошо, подожди только, я снесу туда твою постель; теперь свежо наверху, и ты заснешь там спокойней.
С этими словами он исчез в темном пространстве комнаты и через несколько мгновений показался снова с небольшой ношей на плечах.
— Как только устрою тебе постель, сейчас же вернусь сюда и отнесу тебя наверх! — проговорил он и быстро стал подниматься по грубой лестнице, которая со двора вела на кровлю.
Через время, весело посвистывая, он поднял с кучи рыболовных сетей беспомощного Стефана и медленно понес его по лестнице на кровлю. Там он положил свою ношу на устроенную им недалеко от края кровли постель. Мальчик с наслаждением вдыхал в себя воздух и смотрел вверх на ясное небо, раскинувшееся над ним великолепным шатром. В глубине неба спокойно блестели луна и звезды, а с озера дул приятный ветерок.
— Ах, Тит, — со вздохом заметил мальчик, — если бы не было ночей, не выдержал бы. Ты не можешь представить, как надоели мне эти дни, когда положительно ничего нельзя делать, иной раз не с кем слова молвить! И если бы отец был дома…
Мальчик внезапно остановился и вздохнул.
— Гого! Стефан, пришел Гого!
Веселый детский смех раздался с кровли.
— Он здесь, — послышался женский голос, и сразу же показалась чья-то маленькая фигурка на коротких толстых ножках и неуверенными маленькими шагами стала приближаться к Стефану, с восхищением смотревшему на ребенка.
— Ты только посмотри, Тит, как он уже может хорошо бегать, — говорил он, — милый мальчуган! Иди сюда, Гого, иди ко мне! У меня есть пряник с сахаром, хороший пряник.
При магическом слове «пряник» маленький человек пустился бежать и непременно бы упал, если бы его вовремя не подхватил на руки Тит. Он посадил его подле Стефана, которому, по-видимому, доставляла огромное наслаждение непонятная детская болтовня.
— Лукавый ты у меня, — сказал Тит Стефану. — Ведь я говорил, что тебе придется расстаться со своими пряниками.
Вслед за этим он вынул из своей поясной сумки пряники, которые, к его сожалению, оказались несколько измятыми, и вручил их Стефану.
— Дома твоя мать? — послышался знакомый женский голос с соседней крыши.
— Дома. Но она еще занята, — ответил Тит, — придет сюда, как только справится с делами.
В это время возле лестницы показалась Приска.
— Добрый вечер, соседка! — сказала она, заметив на соседней кровле женщину. — Иди сюда, сейчас я буду рассказывать, что услышала удивительного у колодца, когда ходила туда по воду.
— Это ты, наверное, говоришь о том незнакомце, который творит теперь столько чудес? — спрашивала соседка, опираясь на перила кровли. — Я тоже о нем кое-что слышала.
Вслед за этим обе женщины уселись возле перил, и началась беседа.