Глава 26

Галина любила просыпаться в субботу утром. Просыпаться, чувствуя себя в тепле и уютной безопасности. Просыпаться, зная, что никуда не надо идти. Лежать с закрытыми глазами и думать о чем-нибудь хорошем. Например, о том, что скоро она станет бабушкой. Раньше Галина боялась этого слова, а теперь ей не терпелось дождаться того дня, когда с Машенькой и малышом или малышкой в коляске они будут гулять по набережной в Старовожске и разговаривать, разговаривать…
Солнечный зайчик прыгнул по потолку. Надо же, впервые за столько дней – на улице солнечно. Зайчик спустился на видавшие виды шторы, пробежался по одеялу и остановился у нее на лице. Галина зажмурилась. А может, на самом деле не все так плохо? Странно, но и строки приходили к ней чаще в утренние часы, чем вечерами, когда тоска одиночества и неприкаянности хватала за горло и душила, душила, душила…
В дверь позвонили. Галина уже собиралась вставать, но дверь открылась (опять забыла закрыть!) и она услышала основательный топоток детских ножек. Тихон, святая душа, пришел навестить старую приятельницу…
Галина по-прежнему лежала с закрытыми глазами. Тихон подошел к кровати, осторожно коснулся ее руки.
- Спишь?
- Угу.
- Неправда, не спишь. Если б спала – не разговаривала бы.
- Просто я вежливая очень. Когда меня спрашивают, я отвечаю.
Тихон задумался, переваривая услышанное.
- А я, теть Галь, вежливый?
- Поживем, брат, увидим.
Она открыла глаза и улыбнулась мальчугану.
- Доброе утро!
- Кому как…
- Не поняла.
- У меня доброе, у тебя доброе, а у Лены не очень. Мама к ним ходила, говорит, плачет соседка.
- Ира уже сходила к Ермоловы, пришла домой, все рассказала… Сколько же сейчас времени, дружок?
- Когда уходил, большая стрелка была на двенадцати, а меленькая между девятью и десятью.
- Сложно-то как. Сейчас, брат, дай представить. Полдесятого? Ну, я и соня!
- Получается, у тебя чистая совесть, - вид у Тихона был уморительно серьезен.
- Вот как? А почему?
- Папа говорит: «Чем чище совесть, тем крепче сон».
- Надо же. Ладно, ты давай иди на кухню, доставай всякие вкусности, а я подниматься буду…
Через пятнадцать минут они пили чай с сушками и конфетами, Тихон болтал не умолкая, а Галина думала о Лене. Значит, плакала? Какая вчера была некрасивая сцена! Когда Покровский ушел, Лена нашла в себе силы даже улыбнуться, мол, и до свидания. Но Галина заметила, что когда Арсений сказал те слова – «мачехи-ведьмы крутятся», Ермолова вздрогнула, будто ее ударили хлыстом.
- Слушай, Тишань, - вдруг сказала Галина, - а давай-ка мы Наташу с Леной проведаем? Тебе ведь вчера так книгу и не прочитали?
- Не прочитали.
- Кстати, ты, наверное, напугался очень?
- Напугался, но не очень. И не за себя, а за Наташу.
- Ты молодец у нас. И сразу бросился за помощью.
- Я же мужчина.
- Конечно! Ну, пойдем?