Мама стригла нас с сестрой «под Мирей Матьё».

То есть такой горшок, если по-русски сказать. И это сейчас есть всякие средства для укладки, а тогда – как лежит, так и лежит. У сестры моей Анны её роскошные тяжёлые светлые волосы лежали как надо. А мои вьющиеся, непокорные ровным горшком никак не хотели лежать. Это был «взрыв на макаронной фабрике», а не «под Мирей Матьё».
Я в этом смысле невероятно счастливый человек – у нас дома была огромная библиотека! Комнатой это трудно назвать, это был такой маленький закуток между двумя комнатами, но стеллажи с книгами там покрывали все стены – от пола до потолка. Ещё там помещалось только две вещи: старое продавленное кресло и лампа. И в этом кресле я провела свои самые счастливые часы! Яблоко, книга – и всё, ты просто проваливаешься, и тебя нету… Счастье было невероятное.
Встаёшь рано в школу, а я ненавидела это – рано вставать, и в полусознательном состоянии собираешься. А школьная форма, платье, было коричневым. Только белый воротничок и манжеты. И чёрный фартук на каждый день. А платье – коричневое. И колготки коричневые. И тёплый свитер зимний тоже был коричневый. И вот однажды я надела свитер и колготки… Ну, и полное ощущение, что ты во всю эту коричневую униформу уже облачился. Сверху – чёрный фартук. И всё. А платье забыла. Так и пошла в школу.
Очень рассеянная.
Идёшь в школу, несёшь сумку со сменкой. А мама обычно просит по дороге мусор выбросить. И я, размахнувшись, швыряю в мусорный бак …сменку. А в школе удивляюсь, почему у меня с собой мусор.
Школе я за одно очень благодарна – у нас был фантастический педагог французского языка. Она преподавала нам на французском и историю Франции, благодаря ей, Париж я знала, как свои пять пальцев, хотя никогда там не была. Язык не забылся до сих пор, хотя теперь он у меня здорово путается с итальянским. Но, думаю, дня три среди говорящих на французском, и не будет путаться.
Когда мы – школьники – впервые поехали во Францию, с нами отправили женщину-партработника, которая должна была за нами следить. Про Францию она ничего не знала, по-французски ни слова не понимала.
Ехали мы из аэропорта на какую-то окраину Парижа, в отель – переночевать, а потом ехать дальше – в Гавр. Потому, что Гавр – побратим Санкт-Петербурга, и юные гаврцы ездили к нам, а мы – к ним. Я понимала, что у нас есть только несколько часов в Париже – уже завтра в Гавр, и больше я Париж не увижу.
И, когда автобус встал в пробке рядом с Нотр-Дамом, я стала просить нашу сопровождающую отпустить меня: мол, ну, пожалуйста, я хорошо знаю город и язык, а в восемь часов обязательно буду в отеле, обещаю!.. Конечно, она никуда меня не отпустила. Тогда я подошла к водителю и сказала ему по-французски, что меня отпускают в город, и пусть он мне скажет адрес нашего отеля и откроет дверь. Он сказал адрес, выпустил меня, и я побежала!.. Сопровождающая кричала, но без толку.
Я позвонила своим парижским друзьям по переписке, дождалась их у Нотр-Дама, и мы два часа гуляли.