Измена родины по северо корейский!

Юлия Вишневецкая «Русский репортер» №16-17 (295) 25 апр 2013, 00:00
В самый разгар последнего обострения обстановки вокруг КНДР, когда звучали даже угрозы ядерной атаки, наш корреспондент разыскивала беженцев с Севера, которым в разное время с трудом удалось добраться до Южной Кореи. Каждый новый день общения с этими людьми приносил новый шок. Сначала выяснилось, что в КНДР уже давно победил капитализм. Потом — что со времен Великого переселения народов люди не очень-то изменились к лучшему. И наконец — что между Южной и Северной Кореей общего гораздо больше, чем можно себе представить издалека
Сюжеты
Вокруг идеологии:
Реставрация «русского»
В поиске национальной идентичности 8.XI -- 14.XI Теги
—У меня все было хорошо. Я дослужился до капитана 3-го ранга, работал в отделении по борьбе с коррупцией — сами понимаете, какая это хлебная должность. Но однажды моего дядю расстреляли, и вся семья лишилась привилегий. Моих двоюродных братьев и сестер отправили в лагерь, родителей выгнали из хорошей квартиры, и я понял, что делать мне тут больше нечего. Я купил лодку за 200 долларов, взял с собой 17-летнего племянника, и мы, ориентируясь по звездам, поплыли на юг. Береговой охране сказали, что идем на рыбалку: людям в военной форме это можно. Мы три дня плыли по Японскому морю, не ели, не спали, приплыли в Южную Корею и сдались властям. Это было в 1997 году. Я сам не понимаю, как мы это сделали. (Ким Ёнчхоль, 40 лет.)
РЕКЛАМА
— У меня все было хорошо. Мы с мужем торговали антиквариатом — продавали в Китай традиционную корейскую керамику. Но однажды на обратном пути в Корею моего мужа арестовали, и я даже толком не знаю, что с ним было дальше. Пыталась узнать в суде, но мне ответили: «Поищи себе лучше другого мужа». Это был намек, что он умер. Зимой 2012 года я связалась с группой людей, которые планировали общий побег. Сначала я не хотела брать с собой дочь, ей тогда было пятнадцать. Но она услышала, о чем я говорю по телефону, и сказала, что никуда я без нее не поеду. Пришлось взять и ее. (Мён Ёнхи, 52 года.)
— У меня все было хорошо, но однажды мою мать посадили на два года за экономическое преступление. На самом деле хотели посадить за политическое — общалась с южанами в Китае, — но доказательств не было. В 2007 году она вышла и сказала: «Отправляйся-ка ты, дочка, на юг, здесь тебе ничего не светит». (Ким Хян Сук, 23 года.)
— У меня все было хорошо. Я был начальником молодежной организации на продовольственном предприятии. Но однажды на меня настучали, что я якобы член подпольного антигосударственного движения. Это было в 1996 году, когда начались перебои с продовольствием и неудачная политика партии стала бросаться в глаза. Я говорил об этом с друзьями, в результате замели меня и еще одного человека как организатора. Нас поместили в центр предварительного заключения под городом Чхунчжу. Что там было, даже вспоминать не хочу. Били меня каждый день, выгоняли на мороз в мокрой одежде. Но я ни в чем не признался, и меня отпустили. А через два месяца в этом же центре от пыток умер мой друг, с которым нас арестовали, — из него так и не удалось сделать оппозиционного лидера, поэтому крайним опять оказался я. Однажды ночью из политической полиции за мной пришли второй раз. Но тут уж я набил морду двум офицерам, и мы с женой побежали в сторону границы — в нашем городе это близко. Перебежали по льду реки Туманган и оказались в Китае. (Ли Ёнсу, 41 год.)
Корейская карма
Чтобы понять, что означает фраза «У меня было все хорошо», нужно хотя бы в общих чертах представлять себе мир, из которого они бежали. «Все хорошо» — это прежде всего хороший сонбун. Если вам посчастливилось родиться в стране чучхе, то ваша жизнь с детства определяется специальным штампом в личном деле: «особый», «основной», «базовый», «колеблющийся» и «враждебный»… Это зависит от того, что делали ваши предки по мужской линии в период японской оккупации и в 1945 году.
Если отец, дед или прадед воевали с Ким Ир Сеном, вам повезло: в личном деле ставится штамп «особый», и у вас есть возможность жить в Пхеньяне, преподавать в университете и работать в политической полиции. Но если ваш прадедушка «враждебный» — например, был коллаборационистом и помогал японцам, — то вас даже в армию не возьмут.
Информация о том, что делал прадедушка, хранится в администрации по месту жительства, в отделениях полиции и общественных организациях. На самом деле эта система гораздо сложнее, внутри групп есть несколько подгрупп — в общем, кастовое общество. Чхульсин-сонбун передается по мужской линии и может измениться только в худшую сторону.
Сахве-сонбун — общественный, определяется профессией и членством в партии, женсовете, союзе крестьян. Есть еще отдельный штамп «удостоенный аудиенции»: если вы попали на фотографию с вождем, у вас большие перспективы. Иногда хороший сахве-сонбун может компенсировать плохой чхульсин-сонбун, но чаще бывает наоборот: человека с плохим происхождением не примут в профсоюз и не удостоят аудиенции.
Если вы не из «враждебны