А вот критики ненавидели Серджио Леоне. Они гонялись за ним как собаки, кусали его за ноги, подкладывали ему в ботинки битое стекло и шипели, шипели, шипели, устрашая Леоне своим грозным видом. Но когда мастер скончался, когда он покинул физическую оболочку и воспарил в заоблачные выси, произошло невиданное! Один за другим, как оловянные солдатики, критики просто валились на землю, поражённые красотой фильмов Леоне. Они рвали на себе одежды, посыпали головы пеплом, рыдали и причитали: «Прости нас, Серджио! Мы были слепы! Ты прекрасен! Тебя все любят. Ты — самый крутой чувак на свете!»

В газетах начало появляться такое: «Долгое время Серджио Леоне числился в режиссёрах категории „Б“, но сейчас его называют одной из самых влиятельных фигур в кинематографе двадцатого века». И ещё: «Он фактически в одиночку создал новый жанр, в котором персонажи, будучи философскими категориями, не перестают быть реальными людьми». И даже так: «Леоне обладает драматизмом Гюго и изобразительным даром Хемингуэя». А когда самого Леоне — при жизни, разумеется — спрашивали: «Почему ваши фильмы более популярны в Европе, чем в Америке?», мастер отвечал: «Потому что в Европе нет Диснейленда». Итак, Колосс Римский; духовидец и мастер спагетти-вестернов; создатель наикрасивейших фильмов на земле; «самый режиссёрский режиссёр из всех», как сказал про него Стивен Спилберг; разрушитель жанров; постмодернист в кинематографе; дитя фантазии; поэт оружия и грязных мужиков; пропагандист — не дай Боже! — насилия; трудоголик, какого ещё свет не видывал; учитель Голливуда; создатель всевозможных стереотипов и клише; бог крупного плана; крёстный отец зрелищного, но и содержательного кино. Серджио Леоне снимал так, будто писал стихи.

Его фильмы — это чистая поэзия, абсолютно недоступная тем, кто не понимает стихов. Если вы привыкли к прозе — бессодержательной, прямолинейной, пустой, если ваше сердце услаждают блокбастеры и молодёжные комедии, тогда Серджио Леоне покажется вам невероятно скучным режиссёром. Однако если вы желаете иного, странного, глубинного, честного и чистого как родник, тогда Серджио Леоне станет вам братом, и вы полюбите его так же, как полюбил его я. «Мой взгляд на вещи кому-то может показаться наивным», — говорил Леоне, — «но эта наивность не дурна и не глупа. Она подобна искренности ребёнка». 3 января 1929 года в Риме, в семье Винченцо Леоне, кинематографиста, и Биче Валериан, киноактрисы, родился Он — мальчик Серджио. И стоило ему только появиться на свет, как тут же начались проблемы. Отец Леоне считался одним из самых серьёзных режиссёров Италии, однако в тридцатом году рассерженный и даже обиженный Муссолини под страхом смерти запретил ему снимать фильмы. Запретил потому, что, в своё время, когда Муссолини ещё не руководил страной, а был рангом пониже, Винченцо Леоне отказался экранизировать его роман, сочтя книгу банальной и простоватой. Забыть такое оскорбление диктатор, конечно же, не мог. Как только Муссолини воссел на фашистском троне, он обвинил Винченцо в «коммунистической пропаганде», из-за чего впавшему в немилость режиссёру осталась одна единственная дорога: голод и нищета. Об этих сложных временах Серджио Леоне рассказывал так: «Настоящего детства у меня не было. Я никогда не забуду, как мне было тринадцать лет, и отец поручил мне обменять несколько пар обуви на двадцать пять килограммов муки. В то время это было опасным приключением. Необходимо было хитрить с фашистами, и при этом их не бояться. Риск был огромен. Вспоминаю, как отец простоял весь день, ожидая меня на парадной лестнице. Как только он увидел меня под грузом тяжелой ноши, он помог снять мешок и заплакал. Каждый день мы старались ответить на один и тот же вопрос: „Как нам выжить?“ Это было ужасное время». «Но», — как писал поэт, — «как бы ни сгустилась тьма, ничто не одолеет свет». Хотя детство Леоне было самым что ни на есть жутким и безнадёжным, всё-таки именно тогда, в пору его юности, случилось нечто такое, что кардинально изменило его жизнь и определило всё будущее. И это было не одно чудо, а целых два!

Чудо номер один — американская культура. Как большинство итальянских подростков, Серджио души не чаял в комиксах, вестернах и всём таком прочем. Кстати говоря, для тех, кто считает американские комиксы «помойным искусством, не достойным внимания ребёнка», я бы порекомендовал внимательнее изучить вопрос. И не считайте, будто комиксы — это всегда примитивное чтиво. Точно как и Серджио Леоне, я, например, нахожу комиксы, вестерны или самурайское кино продолжением Вечной Истории, первобытного мифа, укоренённого в человеческом сознании. Комикс — это сиквел «Илиады» и «Одиссеи», Большой Эдды, средневековых романов, плутовского романа, детектива. Это новая форма для старых истин. Супергерой Бэтмен, натягивающий костюм из чёрного латекса — это же Ахиллес, который облачается в доспехи перед битвой за Трою. Но вот только мало родителей способно это понять. Родители Серджио понимали и не препятствовали увлечению своего сына. И благодаря этому будущий режиссёр возлюбил мифическую Америку. Именно мифическую. Это не была страна «американской мечты», это была страна «американского чуда». Леоне женился на культуре американцев, сочтя её — и это была правда — куда более интересной и правильной, чем то, что навязывалось итальянским фашизмом.

Ну и конечно же, когда Леоне подрос и приехал в Америку, он понял, что «американского чуда» не существует. Он сам его придумал. Вот что рассказывал режиссёр: «В моём детстве увлечение Америкой и американцами было подобно религии. Романтику Дикого Запада, ковбоев и комиксы — всё это я боготворил. Однако когда я познакомился с реальной Америкой, мне открылось насколько сильно она контрастирует с той реальностью, в которую я верил. Когда я впервые приехал в Новый Свет, то понял, что Дикий Запад умер, а люди, с которыми я общался, надменны, пассивны, все — материалисты и большие любители сладкой жизни». Так-то оно может и так, но только не стоит сбрасывать со счетов те детские фантазии, которыми жил и дышал Леоне. Именно они — и ничто другое — сделали из него режиссёра. И пускай он в итоге понял, что его представление об Америке не имело ничего общего с действительностью, главное, что это представление вообще было. Благодаря ему Леоне обитал в мире, полном счастья и благодати. А потом, когда режиссёр подрос и окреп, он воссоздал эту красоту в своих фильмах. И вот теперь скажите мне, как после такого можно критиковать комиксы? Чудо номер два — кинематограф. Сердце юного Леоне пленила Её величество Десятая муза. Вот что он вспоминает: «Некоторое время я был студентом. И мне все говорили, что я обязательно должен выучиться на юриста, прилежно заниматься, стремиться к чему-то… А лет через тридцать — после такой жизни — мне бы светило стать академиком. Но был „Киноград“ — мой настоящий дом. Там меня встречал неотразимый Джон Уэйн из „Дилижанса“, не требующий никакого прилежания или старания. Наверное, ничто на свете не могло выгнать меня из „Кинограда“. Даже сотня эсэсовцев». Родители мальчика, оглядываясь на свою судьбу, старались отговорить или как-нибудь отвлечь Серджио от его хобби. «Будешь бедным, как я», — грозил ему отец. — «Лучше тебе стать юристом. Помяни моё слово!» Но все уговоры были напрасны. Мальчишка принял твёрдое решение идти по стопам отца и продолжать семейное дело. Леоне хотел снимать фильмы. Такие, какие снимают в Америке. Такие же крутые и захватывающие. Папа и мама этому противились, да не выпротивились. В конце концов, именно отец и стал тем человеком, который открыл для Серджио мир кинематографа. «Ничто не вечно», — говорил Владислав Стрекоза. — «Даже диктаторы». К концу войны запрет Бенито Муссолини — диктатору было уже не до этого — как-то подзабылся. Винченцо Леоне снова разрешили снимать. «В мир кино я попал благодаря отцу», — говорит Серджио Леоне. — «Я снялся в его последнем фильме. Съёмки проходили в Неаполе. Мне было лет тринадцать-четырнадцать. Но свой первый серьёзный опыт я приобрёл на съёмках фильма „Похитители велосипедов“ Витторио Де Сики. Будучи ассистентом режиссёра, я также исполнил в этом фильме небольшую роль студента семинарии. Мы с Де Сикой быстро нашли общий язык, ведь „Похитители велосипедов“ были не просто фильмом. Это была настоящая поэзия».

И вот так, шаг за шагом, Леоне окунался в безбрежный океан кинопроизводства. Целых десять лет своей жизни он, будущий режиссёр-легенда, потратил на то, чтобы научиться снимать фильмы самостоятельно. Десять лет! Даже представить себе страшно, как человек может в течение такого долгого времени стремиться к одной и той же цели. Но в этом — весь Леоне. Те, кому доводилось с ним работать, утверждали, что он «не человек, а машина для производства кино», «дотошный трудоголик, который готовится к съёмкам на протяжении нескольких лет».

И это правда. Например, «Однажды в Америке» — свой главный фильм — Леоне задумал ещё в шестьдесят восьмом году, а вот закончил снимать картину в восемьдесят четвёртом. Материал для фильма он собирал в течение четырёх лет. И есть даже легенда о том, как Серджио Леоне одиннадцать лет сидел на каннском берегу — прямо как Ассоль из романа «Алые паруса» — и всё ждал и ждал, пока какой-нибудь продюсер не узнает его, не присядет рядышком и не согласится профинансировать новый фильм режиссёра. Но эту легенду мы обсудим в другой раз. Сейчас важно не это. «Кем я только не был!», — восклицает Леоне — «„Хлопушкой“, как меня называл Марио Сольдати, помощником ассистента режиссёра, ассистентом режиссёра в пятидесяти восьми итальянских и зарубежных картинах». Леоне работал с такими гениями, как Мервин Лерой, Уильям Уайлер, Фред Циннеман и прочие. Он был ассистентом режиссёра в мегакассовом хите «Бен-Гур». Он помогал снимать такие фильмы, как «Украли трамвай» и «Последние дни Помпеи», писал много сценариев, ездил в Голливуд и снова возвращался в Италию. И так он учился-учился-учился, пока не случился один казус. Некий итальянский продюсер неизвестно где и как прослышал о Колоссе Родосском. Википедии тогда ещё не было, а идти в библиотеку продюсеру было лень. Вот он и решил, что Колосс Родосский — это — вы готовы? — супергерой из американских комиксов. «Хм, звучит неплохо!» — подумал наш бедный продюсер и решил приступать к работе над сюжетом. Нанял сценаристов, которым поручил написать какую-нибудь историю про Колосса Родосского, закупил аппаратуру, договорился о павильонах.

И вот что пишут: «За неделю до начала съёмок продюсер соблаговолил прочитать сценарий, из которого выяснил, что Колосс Родосский — это статуя. Продюсер пришёл в ужас и хотел было закрывать постановку, но приглашённый ассистентом „Колосса“ Серджио Леоне предложил ему сделать из этого сюжета аттракцион-приманку для зрителей — показать статую, которая ходит по городу и давит врагов. „А ты сможешь это сделать?“ — недоверчиво спросил продюсер. — „Ладно, тогда дерзай. Будешь режиссером“». Так Леоне получил возможность снять свой первый фильм. Правда статуя в «Колоссе Родосском» никаких врагов не давила. Леоне во всём придерживался сценария и снял самый обычный второсортный пеплум — так, шутки ради, окрестили «исторические фильмы об античных и библейских временах и героях» или же, как ещё говорят, «фильмы о мечах и сандалиях». Кстати, большая часть фильмов, которые Леоне ассистировал, были именно пеплумы. В пятидесятые-шестидесятые годы этот жанр пользовался особой популярностью и на пеплумы выделяли баснословные деньги. Это были «Мстители» и «Звёздные войны» своего времени. Итак, хотя продюсер был обманут, «Колосс Родосский» стал весьма успешной картиной. И тогда — по всем правилам рынка — на Леоне посыпались деловые предложения. «Леонушка, миленький, будь ты так добр, сними ещё несколько пеплумов! Озолоти нас!» — плакались ему отовсюду. Но Леоне был не таков. Свой фильм, свой первый труд он ни во что ни ставил. Всю жизнь Леоне признавался: «Я поздно дебютировал, в двадцать девять лет. Свой первый фильм „Колосс Родосский“ я снял лишь для того, чтобы не умереть с голоду, после чего я вообще зарёкся снимать исторические картины». А по другой версии, Леоне взялся за «Колосса», чтобы оплатить свой медовый месяц в Испании — в шестьдесят первом году режиссёр женился. Но как бы там ни было, пеплумы — это не то, к чему стремился наш герой. Он хотел совсем не того… Он жаждал подлинного искусства.

И оно пришло. В пончо, в ковбойской шляпе, с обглоданной сигарой, прищуренным взглядом и пистолетом. Весь мир знает и любит Серджио Леоне как отца-основателя нового киножанра. Итальянский вестерн — или спагетти-вестерн, как шутят американцы, — который режиссёр создал практически в одиночку. Но давайте разберёмся, чем западный вестерн отличается от вестерна итальянского, и что вообще это такое — вестерн? Вестерн — это универсальное американское изобретение. Это фильмы о ковбоях, дилижансах, индейцах, ранчо, перестрелках в пустыне и так далее. Всё происходит на Диком Западе, в Мексике или даже в Канаде во второй половине девятнадцатого столетия. Неизменный атрибут вестерна — это, конечно же, заправский ковбой в ковбойской шляпе, ковбойских шпорах и с ковбойским пистолетом. Невероятно крутой и сильный мужик. В американских фильмах он — само благородство, сама истина, сама добродетель. Голубоглазый альфа-самец. Это Джон Уэйн — звезда вестернов, — Джимми Стюарт, Гари Купер, Кирк Дуглас и миллионы других голливудских актёров. Наверное, не было ни одного американского режиссёра, который бы не снимал вестернов, но самым-самым среди всех, «папой вестернов», остаётся Джон Форд, который снял неисчислимое количество фильмов о ковбоях. Так вот. Хотя вестерн, по идее, должен быть гордостью американской нации, отношение к нему по сей день двойственное. Например, фильм Джона Форда «Искатели» не единожды признавался одним из лучших фильмов в истории кино, хотя это, как по мне, невероятно спорно. Но с другой стороны, многие воспринимают этот жанр как дешёвое развлечение с выстрелами и погонями. Как говорил Орсон Уэллс: «Вестерн признают серьёзной формой искусства только иностранцы». Именно таким иностранцем был Серджио Леоне. Любовь к вестернам была для него главной любовью в жизни. Он говорил: «Снимая вестерн, ты воссоздаёшь дух минувшей эпохи, который сегодня воспринимают совершенно иначе. Вестерны — это особый жанр. Это грандиозное приключенческое кино с легендарными мифическими персонажами. Для меня вестерн — это прежде всего сказка, плод моего воображения». Леоне насмотрелся американских вестернов и решил, что его призвание — снимать фильмы о Диком Западе. Так родились две всемирно известных трилогии: долларовая — «За пригоршню долларов», «На несколько долларов больше» и «Хороший, плохой, злой» — и американская — «Однажды на Диком Западе», «За пригоршню динамита» и «Однажды в Америке». Знающий творчество Леоне возразит: «Последние два фильма не являются вестернами!» Но всё не так просто. Многие кинокритики пишут, что вестерн — это вообще «не жанр кинематографа, но определённое художественное течение». С такой точки зрения «За пригоршню динамита» и «Однажды в Америке» — классические вестерны, хотя первый рассказывает о мексиканской революции, а второй — о гангстерах. Как говорится: «Можно поменять обёртку, но товара не поменяешь». Леоне — это всегда Леоне.

Клинт Иствуд говорил: «Вестерн — это не документальный фильм о Диком Западе. Его цель — привлечь зрителя, заинтересовать и перенести его в мир приключений. Такое под силу немногим режиссёрам. Леоне был одним из них». Что же сделал Леоне? Он всего лишь снял такой вестерн, который ему хотелось снять. Это был правдивый и сильный фильм. Больше никаких тебе смазливых мачо и никаких идеализированных защитников правды. Даже главный герой — в исполнении Клинта Иствуда — и тот не без недостатков. Фильм «За пригоршню долларов» стал сенсацией, началом жанра спагетти-вестерна. Критики писали: «Леоне придумал нового героя — отпетого негодяя, человека без имени, загадочного персонажа. Он реформировал вестерн». На самом деле режиссёр ничего не думал реформировать. Он просто снял великолепный фильм, который стал эталоном и мерилом качества. И с каждой последующей картиной Леоне добивался всё большего и большего. «Фильмам Леоне свойственен чёрный юмор, натурализм и эпичность. Они уникальны во всём», — пишут знатоки. Но есть куда более верные замечания. Вот итальянский сценарист Туллио Кезич уверял: «В основе кинокартин Леоне лежит мечта, сказка. Он облёк наивную детскую фантазию в форму вестерна». Так что же такого придумал наш режиссёр? Главное отличие спагетти-вестерна от собственно вестерна в том, что — и тут мы цитируем Википедию: «фильмы в жанре спагетти-вестерна представляют собой скорее кинематографические притчи, нежели реалистические произведения». Западные вестерны — и мне это всегда было смешно — зачастую претендовали на реализм, хотя сами — от начала и до конца — наивные сказки. Правда, не без исключений. А вот спагетти-вестерны Леоне — это именно кинопритчи. В его фильмах нет персонажей, там — архетипы. Его стрелки никогда не промахиваются, всегда попадают в цель. Насилие в его кинокартинах гипертрофировано, оно сверхкинематографично, сверхнатурально. А сцены построены так, что дух захватывает. Операторская работа Леоне… Что и говорить! Как рассказывает Квентин Тарантино: «Среди ребят, которые снимают фильмы, есть такой термин — „крупный план Леоне“. Иногда я прошу сделать просто крупный план, а иногда — „крупный план Леоне“. Разница в том, что второй намного выразительнее и эмоциональнее. Леоне снимал так, что, когда вы видели лицо персонажа, вы сразу ощущали то, что ощущал он. Это чистая эмоция». И Леоне подтверждал эти догадки: «Крупные планы в моих фильмах», — говорил он, — «это всегда выражение эмоций».

И вот ещё кое-что про вестерны. Вы только послушайте: «Вестерны утонули в психологии. Запад был завоёван простыми людьми, и вот эту силу и простоту я и пытаюсь показать в своих картинах. Поймите же, человек Запада не имеет ничего общего с человеком, нарисованным голливудскими режиссёрами и сценаристами. Реальный Запад был миром насилия, страха и грубых инстинктов. В борьбе ради наживы нет добра и зла, благородства и коварства, тут всё зависит от обстоятельств, побеждает не лучший, а просто более везучий». И так: «Я никогда не считал, что снимал вестерны, даже когда снимал их. Я думаю, что мои фильмы только кажутся вестернами. Внешне. На самом деле в моих фильмах заключены такие истины, которые являются всемирными, а не только американскими. Поэтому их нельзя называть вестернами в полном смысле этого слова». Я снимаю шляпу перед Серджио Леоне. Спагетти, ананасы, кальмаро-вестерны… Какая разница? Всё это — просто названия, они ничего не значат. Я — огромный фанат спагетти-вестернов, но не просто жанра, не просто фильмов о ковбоях и Диком Западе, но фанат определённого вида искусства. Фильмы Леоне, они — и хоть убейте, иначе не скажешь — очень красивы. Сердце поёт, когда смотришь «Хорошего, плохого, злого» или «Однажды на Диком Западе». «Для меня», — говорит Леоне, — «кино — это прежде всего зрелище, захватывающее шоу, в котором представлены завуалированные факты. Это возможность поделиться собственным опытом — историческим, психологическим, политическим — с помощью мифов и легенд, посредством развлечения. Сказка с огромными перспективами и потенциалом для подражания».