Посреди студёных волн

Пётр ЧАЛЫЙ
Судьбы кораблей сходны с людскими. Мало кому выпадает в песне прозвенеть. Один из таких счастливчиков – пароход торгово-пассажирский, что великая редкость. Долгая память чаще достаётся на море судам военным, путешественникам-первопроходцам. Наш «купец» плавал под двумя именами. До октября семнадцатого звался «Анадырь», а под советским флагом был «Декабрист». И вот ему поставлен самый северный, наверное, на земле памятник – обелиск славы всё же боевой.
Посреди Баренцева моря есть остров Надежды. Нежилой, необитаемый. Тут на семи студёных ветрах несёт несменяемую вахту камень-монолит, прикованный к корабельному якорю. Север дальний, дальнее некуда, дальше сплошь лёд.
Возвращался из кино, шли вместе со знакомыми, вслух перебирали запомнившиеся кусочки только что увиденного фильма по любимой в детстве книге о жизни и удивительных приключениях морехода Робинзона Крузо. Вдруг услышал:
– В жизни ещё не то бывает. Знаю женщину, ей такое пришлось пережить, куда там Робинзону. На необитаемом острове – не в тепле, где попугаи, среди белых медведей, – собеседник рассказывал невероятное.
– Где же она сейчас?
– У нас, в Россоши...
Отчего-то долго откладывал ту, теперь уж давнюю, встречу. Разыскал документальные подтверждения услышанному, а не верилось.
За церковной колоколенкой в одноэтажной старой части городка разыскал нужный мне переулочек – песчаный, оттого и чистый в слякотную пору. Вытянутой коробочкой светленький дом на несколько хозяев, крылечки с трёх сторон. Крайнее – пустынно, на среднем дощатые ступени мыла худенькая женщина. На голос сразу отозвалась, повернула морщинистое лицо. Выжала тряпку, распрямила спину и выслушала непрошеного гостя.
– Я и есть Надежда Матвеевна Наталич.
Как газетчику мне везло. Оказалась она человеком разговорчивым. Нисколько не стеснялась моего блокнота. Подливала чай в мою чашку и говорила. Только успевай записывать.
«Родом сама я россошанская. Семья большая, жили небогато. Но отец не жалел и последней копейки, чтобы выучить нас. Окончила медицинское училище. Даже поработала фельдшерицей в селе Кривоносово. В тридцать пятом году попала на Дальний Восток к родичам. Там придумалось завербоваться в море. Решилась с ходу. Остановила на улице встречного офицера-моряка, а может, он меня остановил. Надо же – сам принимал на работу медиков в пароходстве. Пошла я оформляться.
– Укачивает тебя? – спросили. Пожала плечами. В первый раз море здесь, во Владивостоке, увидела. Посадили меня на катер, дали круг по бухте. Волна показалась девятым валом.
– И что же?
– Жива осталась. Уцепилась за поручни, от страха смех разбирает. Ещё круг накинули. Тем и кончилась проверка. Пошла я в море. А дома, в Россоши, догадались обо всём, когда денежный перевод получили, подъёмные отправила. По тому времени деньги немалые...».
На белой скатёрке в оправе стоял небольшой портретик, переснятый с довоенной фотокарточки. Густые тёмные волосы волной, глаза с прищуром и беззаботная улыбка. Блузка, конечно, с воротничком под тельняшку. Не ей ли парни распевали с палубы: «Девочка Надя, чего тебе надо? Ничего не надо, кроме шоколада...». Тихий океан и Филиппинские острова, Сан-Франциско и бухта Провидения – в каком сне это могло привидеться сельской фельдшерице? В корабельном лазарете служба необременительна, моряки на здоровье не жалуются. Всё складывалось как нельзя лучше. Стихи будто про себя читай – «Я земной шар чуть не весь обошёл. И жизнь хороша, и жить хорошо»...
«Война застала нас в рейсе.
На большом океанском пароходе «Декабрист» плыли домой из Северной Америки. Разгружались-загружались во Владивостоке, Магадане. Плыли морями-океанами. Затем пару месяцев стояли в Англии. На корабле поставили зенитки, пулемёты. Учили моряков военному делу. В декабре сорок первого вышли в Мурманск. На палубе и в трюмах под завязку оружие, боеприпасы, продукты – всё, что нужно фронту и тылу».
Из дневника воспоминаний капитана «Декабриста» Степана Поликарповича Беляева:
«С английского крейсера сигналят: «Передаю вас под охрану миноносца». Прошли несколько миль. «Марлей» – далеко впереди, а мы отстаём, остаёмся одни.
В полдень пекарь Новиков, наблюдатель на правом крыле, закричал: «Вижу самолёт!». Сыграли боевую тревогу. Конвой развернулся к нам на помощь. Наводчик Романенко выстрелом из кормового орудия сбивает самолёт с курса. Фашист рванул вправо и сбросил бомбу. Мимо! Приближается второй самолёт. Резко поворачиваемся влево. Враг бросает сразу четыре бомбы...
Когда атака захлебнулась, осматриваем судно. Угол спардека срезан, пробоина в правом борту пятого трюма. А ещё лежит неразорвавшаяся бомба. Боцман Петров-Старикович с моряками осторожно перекладывают её на матрац, поднимают на палубу и выбрасывают за борт».
Израненный «Декабрист» с панцирем льда на палубе пришёл в Мурманск. Он первым доставил военные грузы союзников.
В схожем рейсе 4 ноября 1942 года радист Щербаков отбил в эфир: «Торпедированы. Судно имеет большие пробоины. Крен увеличивается. В машине вода. Медленно погружаемся. Команда садится в шлюпки. Работаю последний раз».
Даже спустя многие годы вспоминала те чёрные дни Надежда Матвеевна со слезами. Говорила-говорила спокойно, а тут – расплакалась.
– В последний рейс шли мы без сопровождающих. Понимали, что идём на верную гибель. Знали ведь трагедию семнадцатого каравана. Английский конвой бросил корабли на полпути, не передал нашей охране. Своих оставили, там же плыли американцы, англичане, не только наши суда. Немцы потопили почти всех, как котят.
– Страшно было выходить в море?
– А то нет. Что там пушечка на корме против орудий военного корабля? А для стрельбы по самолётам она тоже мало годилась. Для подводных лодок мы как мишень – подплывай и в упор расстреливай.
– Без оружия шли в атаку?
– Не просто без оружия. Трюмы набиты взрывчаткой. Один удачный выстрел – взлетим на воздух. Ни щепочки, ни живой души, лишь мазут растекается по открытой воде. Если корабль медленно тонул, то тоже мало кто спасался – вода ледяная. На иностранных судах большинство моряков не снимало с себя спасательных костюмов. Хотя каждый понимал, что смерти не минуешь. Старались о ней меньше думать. Плавание – это работа, каждый занимался своим делом. Приказ капитана не обсуждали. Война, на фронте солдату было не легче...
– Но всё же надеялись, вдруг да обойдётся...
– Как без надежды. Полярная ночь наступала, самолёты реже летают. Осенняя непогода, шторм нам был бы на руку. Большую часть пути ведь проплыли без боевой тревоги. Даже праздничным обедом именины парохода отметили...
Продолжение следует.