Истории, которые влияют на нашу жизнь!

Ты откуда знаешь, кем была его мать? Кто она вообще? Что из этого ребенка вырастет? Это же такая ответственность! Галина Васильевна несколько месяцев ссорилась с дочерью. Женщина никак не могла свыкнуться с мыслью, что Катенька пошла против ее воли. Игорь Галине Васильевны не понравился изначально - какой-то невзрачный, в мешковатой одежде, как будто с чужого плеча, молчаливый. Катя, когда рассказывала маме о своем новом знакомом, выставляла его в куда лучше свете: - Мама, Игорь – строитель. Мы с ним познакомились на фестивале. Если честно, он мне очень нравится, с ним интересно. Он не пьет и не курит, живет отдельно от родителей. На свидание меня пригласил сегодня. - Ну… Строители неплохо зарабатывают. Хотя, конечно, Катя, я немного разочарована! Ты – такая красавица, умница и не могла найти кого-нибудь получше? Банкира, например? Или адвоката? - Мам, хватит уже разговоров об одном и том же. Я тебе тысячу раз повторяла, что замуж по расчету я не пойду никогда. Из этих браков, как правило, ничего хорошего не выходит. Супруги друг с другом живут как будто из одолжения. Нет, это не подходящий для меня формат семьи. - Катя, посмотри на меня! Я вышла замуж по любви и что хорошего видела? Тебя с отцом еле подняли, работали в двух местах, чтобы достойное образование тебе дать. Отец и ум.ер рано потому, что здоровье надорвал. Второго ребенка мы себе так позволить и не смогли. Замуж нужно выходить именно по расчету! Катя с каждым днем все больше и больше привыкала к Игорю, рядом с мужчиной ей было действительно легко. Как-то Игорь не пришел на назначенное им самим свидание, и Катя забеспокоилась. Девушка, прождав ухажера почти час, же позвонила ему: - Игорь, привет. Ты опаздываешь? - Кать, привет. Прости, я замотался. У меня тут форс-мажор… Катя в трубке услышала плач маленького ребенка и спросила: - А что случилось, Игорь? - Да там долго объяснять… И момент неподходящий… - Говори, я слушаю. - Кать, ты прости, что я тебе сразу не сказал. У меня ребенок заболел. - Племянник, что ли? - удивилась Катя. - Нет. Сын. - У тебя есть сын? И ты мне ничего об этом не сказал? Подожди, а заболел чем? - Не знаю. Простыл, наверное, где-то. Не могу ему температуру измерить: вертится, плачет, градусник вытаскивает. Кать, извини, мне бежать нужно. Бульон варю, боюсь, выкипит. - Так, немедленно называй адрес! Я сейчас приеду. Несколько часов Катя провела с Игорем и его сыном, Костиком. Малыш действительно простудился. Катя, вдоволь навозившись с ребенком, засобиралась домой. Игорь, виновато переступал с ноги на ногу в коридоре, дожидаясь, пока девушка обуется: - Кать, ты, наверное, больше видеть меня не захочешь, поэтому скажу сейчас… Спасибо тебе большое! Я еще не очень привык к роли отца-одиночки, и в некоторых моментах теряюсь. - Почему это видеть не захочу? - удивилась Катя. - Женщины, когда узнают, что у меня есть сын, сразу сбегают. - Ничего подобного, - уверила Игоря Катя, - Костик - чудесный пацан, мне он очень понравился! Если позволишь, я бы хотела иногда его навещать. *** Катя с Игорем готовились к свадьбе. К тому моменту Галина Васильевна уже была знакома с будущим зятем и знала о том, что у него есть ребенок. Выбора дочери женщина не одобрила, пыталась манипулировать, обещала отказаться от Кати, завещать квартиру соседке или просто ум.ереть, если она выйдет замуж за вдо.вца с ребенком. Катя внимания не обращала. - Да как ты не поймешь, - ругалась Галина Васильевна, - что это лотерея?! Чужого ребенка вообще сложно воспитать достойным человеком, мало тебе примеров что ли в жизни? Брали люди детей из детского дома и что из них потом вырастало? Катя как раз собирала вещи и молча выслушивала нотации матери. Услышав фразу про детский дом, девушка подняла голову и внимательно посмотрела на мать: - Я никогда бы не подумала, что ты такая черствая! Что с тобой происходит? Мама, это же ребенок, маленький, беззащитный, потерявший мать! Как у тебя вообще язык поворачивается такие вещи говорить? - Я тебе забочусь, - обрубила Галина Васильевна, - к кому ты потом прибежишь на сложную судьбу плакаться? Ко мне, к матери! А я тебе тогда уже ничем помочь не смогу, будет поздно! Я требую, чтобы ты немедленно разорвала свои отношения с Игорем. Ладно, куда бы ни шло, если бы ты выходила замуж за бездетного строителя, я бы еще как-то стерпела. Но Игорь тебе не пара! - Я сама буду решать, с кем мне жить. Слава Богу, уже давно совершеннолетняя. Мама, давай не будем портить отношения? Пожалуйста, не лезь в мою жизнь. Приглашение на свадьбу Галина Васильевна проигнорировала, разделить с Катей счастливый для нее день не захотела. Невеста очень расстроилась, но виду не показала. Игорь уловил изменившееся настроение супруги и попытался ее успокоить: - Катя, не расстраивайся, пожалуйста. Я приложу все силы, чтобы наладить хорошие отношения с твоей мамой. Нужно только для этого немного времени. - Да я знаю, - вздохнула Катя, - просто обидно как-то. Она же знала, как для меня дорог этот день. Ладно, не будем о грустном, пойдем к гостям. *** Галина Васильевна три месяца после свадьбы с дочерью не общалась, потом все же позвонила спросить, как она там поживает: - Здравствуй, мама. Нормально все, хорошо. - Да что-то мне не верится, - протянула Галина Васильевна, - обманываешь, наверное? Расстраивать меня не хочешь? - Нет, у нас действительно все хорошо. Ты как? - Да вот не очень, - принялась жаловаться мать, - как я должна себя чувствовать после предательства? Плохо! - Мама, очнись! Кто еще кого предал? Я думала, ты звонишь, чтобы помириться, а ты… - Ладно, давай не будем снова ссориться. Я согласна с тобой, как и раньше, поддерживать отношения, но в своей квартире ни Игоря, ни его отпрыска я видеть не хочу. Я сразу, Катя, все точки над «и» расставляю. - Ну, тогда и я, мама, не буду тебя навещать. Мне неприятны твои условия. Получается, ты обделяешь мою семью! *** Галина Васильевне пришлось пойти на уступки и пересилить себя. Она ходила по приглашению дочери к ним в гости, старалась сохранить приветливое выражение лица, разговаривая с Игорем. Только к Косте ей никак не удавалось побороть брезгливость. Галина Васильевна сама не понимала, что плохого ей сделал этот маленький мальчишка. Костик, дружелюбный, жизнерадостный, тянулся к Галине Васильевне, а та делала все, чтобы он к ней не прикасался. Катя это замечала, но матери претензий не выговаривала, надеялась, что все же со временем она изменит свое мнение и отношение к Костику. *** И Катя, и Игорь работали. После свадьбы мужчина предложил было жене осесть дома, но Катя отказалась: - Игорь, мне сейчас нельзя увольняться. Ты же сам знаешь, что профессия у меня не особо популярная, узконаправленная, место потом очень тяжело будет найти. Да и я только-только начала с проектами справляться, меня начальство ценить стало. Может быть, мы няню для Костика наймем? - Можно. Есть у меня женщина одна, знакомая пенсионерка, она с сыном сидела, пока я работал. Хочешь, я ей позвоню? Валерия Геннадьевна с радостью согласилась присматривать за малышом, деньги для пенсионерки были не лишними. Все было хорошо, пока как-то вечером няня не позвонила Кате и не ошарашила ее: - Кать, привет. Я, кажется, заболела. Температура, кашель, знобит меня. Можно я пару дней отлежусь? Боюсь, что Костика заражу, сейчас же осень, сезон простуд. - Конечно, Валерия Геннадьевна, конечно. Лечитесь, не переживайте, мы что-нибудь придумаем. Вы, пожалуйста, позвоните, как почувствуете себя лучше. Катя попыталась отпроситься с работы хотя бы на пару дней, но руководитель ее не отпустил, объяснил, что нагрузка сейчас на отдел большая и без нее коллеги просто не справятся. Катя пригорюнилась: Игорь тоже не мог остаться дома. Объект, над которым муж работал последние полгода, готовился к сдаче, и он, как прораб, обязательно должен был присутствовать на приемке. Катя позвонила по объявлениям в газете, но никто не соглашался присматривать за ребенком 2-3 дня. Няни, в основном, искали работу на долгий срок. Делать было нечего, и женщина позвонила своей матери. Галина Васильевна поначалу отказалась: - Нет, даже не думай! Катя, извини, я тебе помочь ничем не могу. - Мам, ну, пожалуйста, - взмолилась женщина, - действительно больше некого попросить помощи. Я столько вариантов перепробовала! Кате пришлось уговаривать мать практически час, но в конечном итоге Галина Васильевна все же согласилась. На следующий день рано утром Катя со спокойной душой отвезла маленького Костика к матери и поехала на работу. Ближе к обеду Катя позвонила матери и услышала громкий рев Костика: - Мам, что у вас там происходит? - Ничего не происходит, он просто капризничает. Не волнуйся, все у нас хорошо. – сказала Галина Васильевна и бросила трубку. Катя пошла к начальству и попросила уйти с работы пораньше, объяснила, что дома ее ждет больной ребенок. Руководство Екатерине пошло навстречу и уже через сорок минут женщина подъезжала к подъезду матери. Ключи от квартиры у Кати были, она открыла ими двери, вошла в прихожую и услышала голос матери: - А ну-ка немедленно открой рот! Быстро открывай, сказала! Ну ничего, я сейчас в тебя силой этот суп залью! Я старалась, готовила, а ты ерепенишься! Катя влетела на кухню как раз в этот момент, когда Галина Васильевна отвешивала маленькому Костику подзатыльник: - Не смей бить ребенка! - бросилась Катя на мать, - ты что делаешь? - Его ремнем лупить надо, неслуха, - кричала Галина Васильевна, - я же говорила, что ничего путного из него не вырастет! Катя забрала Костика и уехала домой. В тот же вечер женщина договорилась с соседкой, та за деньги согласилась присмотреть за мальчиком. С матерью Катя больше не общается, для нее поведение родительницы стало ударом. Галина Васильевна тоже извиняться не спешит, считает, что перед дочерью она ни в чем не виновата. Автор: НЕЗРИМЫЙ МИР.

Видимо, Анька что-то услышала в моих интонациях. Что-то непривычное, звучащее как предупреждающий писк сигнализации. Ситуация была нетипичной...- Миша, подай мне отвёртку! – крикнул я с высоты стремянки.Мы ремонтировали свет в школе. И мой напарник, Михаил, должен был стоять внизу, страховать меня, и подавать инструменты по мере надобности.- Возьмите. – сказал Миша почему-то женским голосом и мне в руку ткнулась отвертка.От неожиданности я чуть не рухнул с высоты.Прикрутив светильник, я быстро спустился вниз. Повезло. Она ещё не ушла – обладательница звонкого, как колокольчик, голоса. Миши в зоне видимости не наблюдалось.- А куда подевался Михаил? – спросил я у девушки.Она загадочно улыбнулась и сказала:- Я его попросила розетку починить в моём кабинете.- Получит по шапке. – строго сказал я. – Не имел права отходить от стремянки.- Меня Зоя зовут. – сказала девушка. – А вас?Я немного растерялся от её напора, но быстро пришёл в себя и представился:- Саша.- Я у вас попросить хотела… телефон. Вы же принимаете частные заказы?Наша компания меняла электрику в школе номер двадцать семь по гос. заказу. Своим вопросом Зоя меня опять поставила в тупик. Может потому, что была она симпатичной, и вместо того, чтобы вникнуть в то, что она говорит, я засмотрелся. Или даже залюбовался.Она тоже смотрела на меня, и чего-то ждала. А, да! Ответ на вопрос.- Что вы имеете в виду под частными заказами?- Ремонт электрики в частной собственности, Саша. – улыбнулась Зоя. – Например, в квартире.Я забормотал что-то про директора, договор, и способы расчётов. Тут как раз вернулся Миша.- Готова ваша розетка, Зоя Максимовна. Принимайте работу.Зоя, выслушав мой несвязный бред, повернулась к Михаилу и кивнула ему.- Пойдемте. Приму.Миша с готовностью пошёл за ней. Во дела! У них похоже намечается что-то. Понравились, видать, друг другу. Всё так вот и начинается в жизни электрика. С отремонтированной розетки.Мишка был одинок. Ему бы не помешала такая вот Зоя. А у меня невеста имелась. Аня. Правда, моя мать была уверена, что я совершаю ошибку.- Почему ошибку? – не понимал я.- Аня очень прагматичная. Властная. Она будет руководить тобой всю жизнь. Планировать за вас обоих. И почему ты не встретил девушку помягче… ты же у меня такой добрый, хороший.Надо сказать, что Аня не нравилась никому из моих. Ни родителям – маме активно не нравилась, а папа просто с ней соглашался. Ни друзьям – если я куда-то приходил со своей девушкой, меня потом туда или не звали, или приглашали с оговоркой: «Приходи один!». А поскольку всё свободное время я проводил с Анной, то мы теперь мало общались с моими друзьями.Мы с Мишей закончили и погрузили материалы и инструменты в машину.- Ты чего меня кинул-то сегодня? – вдруг спохватился я. – Так и свалиться можно, и ноги переломать. Там дети носились, между прочим. Чёрт знает что могло случиться. Ладно бы сам поломался, а если б на ребенка упал? Сказал бы сразу, что тебе училка понравилась, я бы тебя отпустил нормально. Общайтесь себе, но не когда я под потолком загораю.Миха посмотрел на меня как на умалишённого, и сказал:- Мне училка понравилась? Это ты ей понравился! Она меня подозвала и попросила посмотреть розетку, а сама пообещала тебя поймать, если что. И подать инструмент, если попросишь.- Ты серьёзно, что ли?- Саня, да там, в розетке, просто разболтался саморез. И вся поломка.- Чёрт! Вот почему она мне всё про какие-то частные заказы толковала… а я, дурак, про договоры лекцию прочел.Я помолчал, подумал и сказал:- Хорошая девушка, конечно. Но у меня Аня есть.Мишка посмотрел на меня и только рукой махнул. Дурак, мол, и что с тебя взять.Ночью, когда я спокойно спал рядом с Аней, мне вдруг приснилась Зоя. Она стояла у доски с указкой в руке, и выглядела немного иначе, чем наяву. Выглядела она… как сексуальная училка. Стукнув указкой по первой парте, Зоя сказала:- Пашков, к доске!Я вышел и виновато что-то забубнил про договоры и заказ через директора. Зоя строго посматривала на меня, а потом прервала мой бубнёж:- Хватит, Пашков. Садитесь, два. Вы опять не выучили урок! Придётся оставить вас на дополнительные занятия.- И что мы будем делать на дополнительных занятиях? – уныло спросил я.Зоя наклонилась ко мне, и я увидел прямо перед глазами её роскошный бюст.- Лампочки вкручивать! – рявкнула училка, а я вздрогнул и проснулся.- Сашка, чего ты кричишь! Мне завтра на работу… - заворчала Аня. – Эгоист несчастный, сначала ужастики на ночь смотрит, а потом орет ночами.Значит, не только вздрогнул, но и крикнул.Аня ещё что-то ворчала, засыпая, что когда поженимся, будем смотреть красивые фильмы про любовь и романтику, как все приличные семейные пары. А мне вдруг стало тоскливо. Я вспомнил слова матери: «Она будет панировать за вас двоих». Пожалуйста… уже спланировала нам ТВ программу на семейную жизнь.На следующий день, в обед, вместо того чтобы сесть и поесть, как все люди, я помчался в двадцать седьмую школу. Охранник внизу посмотрел на меня, не узнавая. - Инструмент забыл. Срочно нужно забрать. Он взялся на трубку телефона. Я понял, что по инструкции охранник должен ко мне кого-то вызвать, из руководства, наверное, а они уже решат, пропускать меня, или нет. Затея почти провалилась. И тут я услышал знакомый звонкий мелодичный голос – во сне он был совсем другим. - Фёдор, пропустите. Я провожу молодого человека, и обратно выведу. - Хорошо, Зоя Максимовна. – мужик положил трубку на место. Мы поднялись на этаж и вошли в кабинет. Там на стенах висели плакаты с тканями, клетками, природой, эволюцией. Я читал то, что написано, пытаясь понять – зачем припёрся, и что мне нужно. - Саша, вы хотели мне что-то сказать? – спросила Зоя, всматриваясь в моё лицо. А я, как дурак, опустил взгляд вниз. Заодно убедился, что Зоя из жизни, и Зоя – секс-училка из моего сна – это две разные Зои. Ничего выдающегося в ней не было, но в то же время вся она была сама нежность и красота. Я сглотнул. - Розетка работает? – спросил. - И розетка. И все светильники, что вы поменяли, тоже работают. Спасибо. – Зоя улыбнулась. - Мишка говорит, что я вам понравился. Когда я это сказал, мне показалось, что я не в кабинете биологии, а по горло в ледяной воде, и сейчас утону. - Ну… я, конечно, надеялась, что вы сами догадаетесь. – вздохнула Зоя. - Значит, правда… Мы помолчали. - А что надо отремонтировать в вашей частной собственности? – спросил я. - Говорите уже, как есть. – сказала Зоя и взяла меня за руку. – Не тяните. - Я скоро женюсь. – признался я. - Понятно… это случается. Даже песня есть. «Чёрное и белое» называется. - Не слышал… - Наверняка слышали. В фильме в старом была. «Большая перемена». Я вдруг понял, о чём она. Это был любимый фильм моей мамы. Она часто смотрела и подпевала актрисе. Песня про выбор. Мама говорила, что фильм тоже. И вся жизнь – про выбор. А я, к своему стыду, так и не посмотрел от начала и до конца. Ни разу. - Нет. Я бы с вами совпал… - Но вы женитесь. – она взяла сумку со стола. – У меня сегодня больше нет уроков. Пойду домой. - Я могу подвезти. – охрипшим голосом предложил я. Зоя жила через три дома от школы, в которой работала. Она могла бы отказаться от моего предложения подвезти её, но не отказалась. Мы сидели в машине и молчали. И мне было так хорошо… молчать рядом с ней. Но обеденное время заканчивалось, и пора было ехать обратно на объект. - Мне пора. – с трудом выдавил я. Зоя повернулась и сказала: - Спасибо вам. - Да ну что вы! Это ерунда… я вас просто подвёз. - Спасибо вам. – повторила она. – За честность. И ушла. А я вдруг впервые сильно пожалел, что женюсь. Вечером я позвонил маме и попросил, чтобы она прикрыла меня, если будет звонить Аня с проверкой, а Ане по телефону сказал, что мама приболела, и мне надо переночевать там. И поехал… к маме. - Чего ты вдруг? – спросила мать, и пощупала мне лоб. – Не заболел, часом? - Мне нужно подумать, мам. Я у себя в комнате переночую? - Да как по мне, так и вовсе возвращайся! Я поцеловал мать в висок и прижал к себе: - Прости, мамуль, что я использую твоё здоровье в своих корыстных целях. Будь здорова, ладно? - Да я всё понимаю! Иначе ж от неё не отвяжешься… Да. Мама Аню совсем не любила. Я лежал на диване и таращился в потолок. Почему жизнь так любит заводить нас в лабиринты? Вот я, например, всю жизнь был застенчивым, где касалось девчонок. В итоге, мне встретилась Анька, и она взяла меня в оборот. А чего и нет? Я не пью. Почти. Работаю – профессия электрика всегда прокормит. В компании нашей имею должность – заместитель директора. Ну, это недавно случилось, уже при Ане. Сергею Борисовичу нужно было спихнуть на кого-то часть организационных вопросов, он выбрал самого работящего и непьющего. Дал прибавку плюсом к проценту от заказов. В общем-то, я был не самым плохим женихом. И я, в свою очередь, думал, что с Аней мне повезло: симпатичная, тоже работящая. Надёжная. Да, характер такой, что впору полком командовать, ну так и что в этом плохого? Казалось бы… мало, что ли, мужиков живут себе под каблуком у жён, и в ус не дуют. Если жена хорошая – почему нет? Анька не была истеричной. В общем-то, всю свою сущность она проявила ещё до свадьбы. А всю ли?.. Нет, речь сейчас не о ней. Речь о том, что человек идёт, казалось бы, по прямой. А тут – хлоп, и занесло куда-то, запутало. А всё, потому что встретил человека, с которым рядом комфортно молчать. И что с этим делать, совершенно неясно. Забыть, как будто не было? Или порушить всё, что уже успел построить, ради эфемерной пятиминутной волшебной тишины рядом с ней? Мама заглянула один раз, спросила, буду ли я ужинать. Аппетита не было совсем. Тогда она осторожно поинтересовалась: - Поделишься, о чём ты думаешь? - Не сейчас, мам… - А вдруг, я подскажу чего? - Мам! - Ухожу, ухожу. – сказала мать, и усмехнулась. А потом раздался звонок в дверь, и я услышал голос Ани. Она что-то тарахтела про лекарства, продукты, и врача. А у меня в груди поднималось огненное бешенство. Это не лабиринт… это капкан! Я вышел в гостиную. - Зая, маме вроде уже получше. Может поедем домой? Пусть отдыхает. Аня вроде задавала вопрос, но он звучал не как вопрос. И мне придётся так жить всю жизнь… всю. - Ань, я же вроде сказал, что переночую тут. Ты чего пришла-то? Проверяешь меня, что ли? Видимо, Анька что-то услышала в моих интонациях. Что-то непривычное, звучащее как предупреждающий писк сигнализации. Ситуация была нетипичной, Аня замерла на минуту. Я воспользовался этим, прошёл мимо неё в коридор и сказал оттуда, обуваясь: - Дадите вы мне подумать сегодня, или нет? И ушёл. Мама потом говорила, что еле выпроводила Аньку. Она всё пыталась выяснить, что происходит, да о чём я думаю, да что могло так сильно измениться за сутки. - Анечка, иди домой. Мне отдыхать нужно, я болею. - А я мешаю? Сижу и сижу. Вам плохо станет, а я тут. Матери даже стало жалко Аню. Она ведь и сама не понимала, что произошло. Что со мной. Я никому ничего не сказал. Поехал к дому, куда подвозил Зою. Мы даже не обменялись телефонами, и я не знал, какая у неё квартира. Благо дом, в котором она жила, был малоквартирным, да и подъезд, в котором скрылась Зоя, я видел. Всего-то в три ненужные квартиры я и позвонил. Бдительные соседи не говорили, где живёт учительница, Зоя Максимовна. А одна женщина в годах даже пригрозила мне милицией. Грустя о загубленной репутации невинной школьной учительницы, я позвонил в следующую квартиру, и дверь открыла Зоя. - Слава Богу! – воскликнул я. – Ещё одних соседей я бы не выдержал. Зоя втащила меня в квартиру. Закрыла дверь и повела носом. - Я не пью! – возмутился я. – Я совершенно трезв. - Я вижу. Что случилось? - Ты одна? - Нет. - Нет? Извини… - Я с тобой. – улыбнулась Зоя. – Я была одна, пришёл ты, и теперь я с тобой. Мы долго целовались в тесном Зоином коридоре. Потом в комнате. Потом на кровати. И всё это молча. Говорить не хотелось. Ничего не хотелось, только чувствовать. - Расскажи мне… - потребовал я. - Что рассказать? - Ну вот ты меня увидела, и что? Зоя перевернулась и посмотрела мне в глаза: - Ты что, нарцисс? - Я электрик. А ты – учитель. - Какой мезальянс! – ахнула Зоя. И мы расхохотались. Потом она всё-таки рассказала. Как увидела меня и у неё сильно забилось сердце, словно пытаясь что-то подсказать. Кому, как не учителю, знать о подсказках. Как она подзывала Мишу, тихо, чтобы я не услышал. Отправляла его ремонтировать розетку. Как Миша всё понял, и совершенно топорно подмигивал, но искренне, и поэтому было совсем не обидно. И как я не понял вообще ничего, и рассказывал ей, как можно сделать заказ на ремонт электрики в нашей фирме. Потом мы снова молчали. И я чувствовал, что тишина, которая так хороша для нас обоих, не эфемерна. Она настоящая. Сейчас она именно такая. Всё правильно: хорошо говорить, хорошо молчать. Хорошо засыпать рядом, и просыпаться. С Аней я объяснился на следующий день. Она, надо отдать ей должное, даже не устроила скандал. Просто сказала, что ненавидит меня, и что я испортил ей жизнь. - Я не хотел. Прости. – сказал я после паузы. - Угу. - ответила Анька, и закрыла дверь у меня перед носом. Мама сказала, чтобы я не обольщался. Такие как Аня не сдаются так просто. - Погоди, она ещё Зою подкараулит, и кислотой обольёт. – переживала мать. Зоя маме понравилась. Кстати, всем моим друзьям тоже. Через полгода мы поженились – электрик и училка. Мы с Зоей очень счастливы. И в отличие от мамы, я ниоткуда не жду подвоха. Может, я просто счастливый дурак, а может Анька просто была лучше, чем все о ней думали. Хорошая, но не моя. А эта – моя. Одна и навсегда. Любимая. Автор: Ирина Малаховская-Пен.

Тоня помнила ее - красивая молодая женщина, облако каштановых волос, карие глаза и красивая улыбка. А когда она смеялась, то казалось, будто колокольчик звенит. Она была худенькой и всегда носила одно и то же платье на выход. Вот отца своего она не помнила... Он ушел на фронт в 1941 году, когда Тонечке был всего год. Потом она помнила слезы матери в 1945 году, она читала какое-то письмо и рыдала. Тот период она не забудет никогда - мама рыдала все лето, пряча свои слезы от других людей, но Тоня слышала ее всхлипывания. И как многие дети она спрашивала, где ее папа, когда он вернется. Она представляла себе высокого сильного мужчину в военной форме, но мама, качая головой, говорила: он не вернется... Потом вдруг мама стала меньше проводить с ней время - она отводила ее к своей подруге, звали ее вроде Зинаидой. Тоня могла провести с ней и две, и три ночи. А потом мама приходила и забирала ее. Мама уже не улыбалась, не смеялась, лишь печально смотрела на Тоню и молча обнимала. А потом вдруг, когда Тоне было шесть лет, похудевшая и почему-то ставшая некрасивой мама отвезла ее в другой город и поместила в детский дом... Привезла с вещами, поговорила с Аглаей Владимировной и... попрощавшись, ушла, вытирая слезы. Тоня плакала, кричала, звала маму, но та ушла, покачиваясь, будто от сильного ветра. Больше Тоня ее не видела... Заведующая детского дома, Аглая Владимировна, с жалостью смотрела на ребенка и нет-нет отсыпала ей немного ласки - то по голове погладит, то приобнимет. Но с каждым месяцем, проведенным в детском доме, этой ласки становилось все меньше и меньше: дети сменяли друг друга - одни приходили, другие вырастали и покидали детский дом. И с теми, с которыми Тоне приходилось жить в этом заведении, приходилось бороться за выживание. Первый год было туго с едой, дрались чуть ли не за каждый кусок хлеба или клейкую и невкусную котлету. Дрались за вещи, делили банты, которыми девочки подвязывали волосы. А потом создалась этакая коалиция - Сережа, Ирина и Антонина. Все трое стояли друг за друга горой и вот так же вместе они окончили школу. Тоня и Ирина поступили в училище на поваров, а Сережа пошел в механики. Сережа и Тоня были влюблены друг в друга... Сложно сказать с какого времени, но в седьмом классе Сережа объяснился ей в любви и с тех пор все считали их не просто друзьями, а парой. Мечтали о том, что когда им исполнится по 18 лет, они поженятся, им дадут отдельную комнату в общежитии и они начнут строить самую настоящую советскую семью. Но вдруг Сережа стал отдаляться от Тони и все чаще проводить время с Ириной. Тоня не ревновала, это даже в голову ей это не приходило. Хотя девушка и признавала, что Ирина была красивее - светлые белокурые локоны, которые сами по себе вились, голубые глаза и высокий рост. И вдруг сегодня она поняла, что надо было видеть в ней не только друга, но и соперницу, когда она увидела их целующимися под лестницей в общежитии. Разразился скандал, Ирина, которая жила с Тоней в одной комнате, поменялась местами с соседкой Олей и теперь Ольга жила с Тоней, а Ирина за стенкой.. Сережа даже не стал оправдываться, он просто пожал плечами, опустил виновато глаза и сказал: "Так уж вышло.." Задумавшись о предательстве, Тоня вдруг подумала - ну ладно, Сережа и Ирина, они ей не чужие люди, но почему так сделала мама? Много раз она задавала себе вопрос - жива она или нет? У нее была большая обида на мать и все эти годы она не хотела и не пыталась ее найти. Но сейчас вдруг испытала большое желание посмотреть в глаза женщине, которая ее сначала родила, а потом подбросила в детский дом как ненужного котенка. Она найдет ее и, если та жива (а почему бы и нет, ведь мама была молодой женщиной), посмотрит в глаза и задаст вопрос: почему и за что? За что с ней поступают подло близкие люди? Выйдя из общежития, Тоня направилась к детскому дому. Жаль, что Аглая Владимировна, которая принимала ее в детский дом, умерла, когда Тоне было 7 лет. Но может быть ее преемница знает причину. - София Яковлевна, доброго вам дня, - Тоня улыбнулась, войдя в кабинет и держа перед собой коробочку с вафельным тортиком, купленным со стипендии. - Добрый день, Тоня. Что привело тебя? - Меня привел к вам серьезный разговор.... - Ну говори, - София Яковлевна поправила очки на переносице. - Я хотела бы узнать адрес моей мамы и причину, по которой она сдала меня в детский дом. - Странно, - София Яковлевна посмотрела на нее внимательно. - Очень странно. Разве ты не сирота? И почему именно сейчас? Тоня замешкалась. Ну не рассказывать же, что именно предательство Сергея и Ирины побудили в ней желание разобраться в истине и хоть на ком-то оторваться за свое несчастливое детство. - Меня привела сюда мама, вы не знали? - Детка, я ведь не помню дела всех детей наизусть, тем более, тех, которые в архиве. Ты ведь уже два года как покинула эти стены. - А можно посмотреть на мое дело? София Яковлевна вздохнула, дотянулась до телефона и стала крутить диск. - Елена Васильевна, это Заборина. К вам сейчас девушка придет, Сладкова Антонина, ей нужно ее личное дело, которое поступило к вам в архив в 55 году.... Да, да... Ну какая это тайна, о чем вы говорите? Да, скоро будет. Повернувшись к Тоне, София Яковлевна отодвинула принесенный девушкой торт и сказала: - Отдай его Елене Васильевне. Она любит сладкое и будет любезнее. Езжай в архив, он по улице Октябрьской расположен, дом 18. - Спасибо вам, - Тоня улыбнулась. - А тортик оставьте, я Елене Васильевне еще возьму. **** Тоня перебирала личное дело и не могла скрыть разочарование. Там были только сухие факты. Воспитанница Сладкова Антонина Григорьевна, дата рождения, адрес. Мать Сладкова Вера Ивановна, дата рождения и адрес.. Выходило, когда мать привела ее в детский дом, матери было 27 лет, следовательно, сейчас ей 38... Причина поступления в детский дом значилась банальная - семейные обстоятельства. Далее следовали записи, которые делали за все годы, проведенные в детском доме. Тоня рассерженно швырнула папку. Какие семейные обстоятельства могли побудить мать отказаться от ребенка? Так, адрес есть... Переписав адрес на листок, Тоня попрощалась с Еленой Васильевной и вышла из архива. Через два дня начинаются каникулы, вот она и займется поисками. Адрес есть, но придется ехать в соседний район. Ничего, это не на другой конец света! **** Тоня вышла на станции и покрутила головой - в какую сторону ей идти? - Простите, - обратилась она к прохожему старичку. - А вы не подскажете, где здесь улица Крестьянская? - А иди, милая, вдоль этой улицы, на повороте налево, два квартала пройдешь и упрешься в нее. - Спасибо, - поблагодарила она его и обрадовалась, что не нужно будет в незнакомом городе плутать и ездить на общественном транспорте. Хотя какой же он незнакомый, коли она здесь родилась и росла до шести лет? Но она совершенно его не помнит, идя по незнакомым улицам, Тоня думала о том, что возможно, ходила здесь с мамой. Дойдя до Крестьянской улицы, она стала искать 36 дом, но на его месте был магазин. Удивившись, она вошла внутрь и спросила у продавца. - Простите, а как давно на этом месте магазин? - Да уж шесть годков, - задумавшись, ответила продавщица. - А раньше здесь дом был? - Был, но сгорел. Было в нем четыре квартиры, но на первом этаже пьянчуги поселились, да спалили по пьяне. - А вы не знаете Сладкову Веру Ивановну? Она жила в этом доме. - Нет, не знаю, - покачала головой продавщица. - Я недавно здесь живу в этом городе, с мужем переехала, вот и услышала про дом и пьянчуг от покупательниц. - Извините за беспокойство, - Тоня вышла из магазина и села на крыльцо. Она расстроилась - где теперь искать следы? Может, к соседям обратиться? Она постучалась в 34 дом, выглянула пожилая женщина и Тоня, поздоровавшись, спросила: - Простите, а вы давно здесь живете? Помните жильцов сгоревшего дома? - Ну помню, а тебе зачем? - нахмурилась женщина. - Может быть, вы и меня помните? Я Тоня Сладкова, жила здесь с мамой до сорок шестого года. Женщина присмотрелась, потом улыбнулась и воскликнула: - Ой, и правда ты? Ах, как же время быстро летит - из худощавой босоногой девчонки ты уже в красивую девушку выросла! Ну проходи, проходи во двор, я квасу вынесу, вон жарюка какая стоит, небось, пить хочешь! - Не откажусь, - кивнула Тоня. Тоня выпила квас и поблагодарила женщину. - Какими судьбами сюда? Ты с мамой вернулась? - Нет, я сама.. - медленно произнесла Тоня и погрустнела. Выходит, соседка вряд ли ей что-то полезное скажет.- Я ищу маму. - Вот дела! - всплеснула руками женщина. - А ну-ка, расскажи... Тоня и рассказала все, что помнила. - Ой, горюшко-то какое, вот беда, - Алла Сергеевна, так представилась женщина, покачала головой.- Никогда бы не подумала, что твоя мама так может. Али причина у нее веская была.. - Может быть, вы расскажете мне все, что знаете о маме? - Да что тут рассказать? Был тут дом на четыре квартиры по соседству со мной, жили там вроде приличные люди - на верхних этажах семья врачей и учителей, внизу библиотекарь школьный и ваша семья. Отец твой ушел в сорок первом Родину защищать, а мать твоя она не шибко общительная была с соседями. Так, поздоровается и все. А в сорок пятом, когда уж страна победу отпраздновала, я при встрече у твоей мамы и спросила: - Вера, скоро ли Григорий домой вренется? Она вдруг поникла и ответила мне: - Не вернется он, тетя Алла. Ответила и прошмыгнула мимо. Я потом у почтальона спросила про похоронку, думала, Верочка вдовой стала, а Анька и ответила, что не было похоронок по этому адресу, что письмо она недавно доставила, откуда не помнит. Вот тогда я, помню, удивилась, но спросить твою маму не рискнула, скажет, что нос не в свое дело сую. А потом твоя мама стала пропадать куда-то, по нескольку дней свет в доме не горел, потом вы возвращались. Как-то смотрю, с вещами куда-то направились, мать твоя грустная такая была...После она вернулась, а через два дня опять с сумкой в руках куда-то поехала. И все, больше я ее не видела, через полгода новые жильцы въехали, пьянчуги эти...Спалили дом, ладно хоть никто не угорел, все успели выбежать. И все, дом потом с землей сравняли, магазин построили. Удобно стало - хлеб и молоко теперь под боком, далеко ходить не надо. **** Тоня сидела на лавочке и смотрела на голубей, которых кормила молодая девушка. Она думала о том, как же тихо здесь в парке, будто жизнь замирает.. Парк! Она вспомнила, что когда мать отводила ее к своей подруге, там рядом с домом был парк. - Простите, - обратилась она к молодой девушке. - А вы не подскажете - в этом городе один парк или еще есть? - Один, - кивнула девушка. - Городок-то маленький. - Спасибо! Тоня решила обойти парк и вспомнить хотя бы дом. Повернув налево, она вдруг увидела дом с лепниной у подъезда - вычурные какие-то узоры. Она вспомнила их - будто память решила подкинуть ей воспоминания, чтобы облегчить поиски. Она увидела, как возле единственного подъезда сидит женщина лет семидесяти, а то и больше и гладит кота. В который раз за сегодня она вновь решила обратиться к постороннему человек, привычно начав разговор: - Простите, вы не скажете, проживает ли в этом доме Зинаида? - Какая именно? Их здесь трое, я в том числе, - усмехнулась женщина Тоня пыталась вспомнить еще хоть что-то, и выплыло имя Алексей. - У нее муж Алексей, он без руки. И детей у них двое, девочка и мальчик. - Ах, Алексей Петрович и Зинаида Леонидовна. Да, да, припоминаю, были такие. - Были? - Тоня расстроилась. - Да, но они съехали, в Москву подались. Я теперь в их квартире живу, а у Зинаиды Леонидовны в столице отец проживал, вот они туда и переехали. Хорошие люди, душевные, помогли мне с переездом. А зачем они тебе? - Долго объяснять, но мне, чтобы найти человека, надо их сперва увидеть. В Москве я их точно не найду. - А зачем же искать, коли адрес у меня есть? - удивилась старушка. - Если не сменили его, так можно найти их по тому адресу. Они оставили его на случай, если письма какие будут. Письма не приходили, а я вот по старушечьей бережливости адресок в документах держу. Глянь, пригодился! Через полчаса Тоня спускалась по лестнице, держа в зажатом кулачке адрес, куда уехали Зинаида и Алексей. Она боялась, что могла что-то напутать, но вряд ли.. Дядю Лешу без руки она запомнила хорошо. Вернувшись в свой городок и укладываясь спать в комнате общежития, Тоня думала о том, что она поедет в столицу. Не так-то это далеко, всего четыре часа на поезде... Правда, ночевать там негде, но если она найдет подругу матери, может быть та оставит ее у себя с ночевкой. А нет, так на вокзале переночует и вернется домой. Если эта ниточка ни к чему не приведет, она закончит поиски. **** Шумная Москва, в которой кипела жизнь, пугала Тоню. С трудом она нашла улицу и дом, которые были записаны на листочке. Дверь ей открыла женщина и она не сразу признала в ней тетю Зину. Столько лет прошло... - Вы к кому? - Тетя Зина, вы меня не узнаете? Я Тоня Сладкова... - Тоня, - Зинаида облокотилась о стену и простонала. - Как ты меня нашла? - Ваш адрес мне дала Зинаида Степановна. Простите, я не задержусь у вас, просто я маму ищу. А вы единственный человек, который может что-то знать. - Проходи. Иди в кухню. Через несколько минут перед Тоней стояла тарелка с супом и свежий белый хлеб, а в чашке остывал крепкий чай. - Почему ты сказала, что ищешь маму? Разве бабушка тебе ничего не сказала? - подняла бровь в удивлении Зинаида. - Какая бабушка? - Тоня чуть не поперхнулась супом. - Твоя, - Зинаида растерянно посмотрела на Тоню. - Мать же тебя к ней отвезла. - Я ничего не понимаю, - девушка жалобно посмотрела на подругу матери. - Ни к какой бабушке она меня не отвозила, я в детском доме была. Вот туда она меня отвезла! - Как? - Зинаида подскочила. - Как? Но почему? Почему мне она ничего не сказала? Как она могла? - Расскажите мне, пожалуйста, что произошло? У меня голова идет кругом... - Я расскажу, сейчас все расскажу. Ну, Верка! Ну как она могла? - Зинаида заплакала и начала рассказ, из которого Тоня много чего узнала и что заставило ее саму рыдать от жалости. Вера и Зина дружили с детства, обе вышли замуж почти одновременно. Родители Веры жили в Ленинграде и не смогли выбраться из блокадного города, они умерли в декабре сорок первого... Зина была рядом, поддерживала свою подругу, вместе они ждали мужей с фронта. Алексей вернулся в сорок втором, став инвалидом, а вот Григорий продолжал боевой путь. Зина вместе с подругой радовалась письмам, которые приходили от Гриши, и вместе с ней беспокоилась, когда те письма стали приходить все реже. Май 1945 года они встретили вместе, Вера сияла от счастья, думая, что скоро муж придет и жизнь наладится, уйдут из ее жизни слезы, страх и печали. И вдруг в июне 1945 года от Гриши приходит письмо, в котором он написал, что полюбил другую, что она ждет от него ребенка, что она рука об руку прошла с ним последний год, что она спасла его жизнь и он не может ничего с собой поделать, он любит и душа его тянется к той женщине. Вроде, врачом она была. Веру будто подменили, она стала много плакать, печаль не сходила с ее лица и однажды, ближе к зиме она пришла к подруге и сказала, что врачи обнаружили у нее страшную болезнь. Вылечиться поможет только чудо... Но чуда не случилось, Вера таяла на глазах, лежала в больнице постоянно, боролась за свою жизнь. А однажды она пришла к Зине и сказала, что жить ей недолго, а надо думать о Тонечке. Зина хотела забрать девочку, но Вера не позволила. Дело в том, что в сорок четвертом году Зина родила больного ребенка, с которым были большие хлопоты. Вера сказала подруге: " Тебе о своих детях надо думать, Захарушку выхаживать, а Тоню я отвезу к матери Григория. В конце концов она бабушка, не чужой человек. А там может быть родной папашка объявится и заберет ее." Зина пыталась отговорить подругу, но та была непреклонна. Она съездила к свекрови, а потом вернулась и на ней лица не было. Зина тогда думала, что подруга переживает по поводу того, что придется расставаться с дочерью. И вот настал день, когда Вера отвезла дочь, как Зина думала - к свекрови в деревню, а сама в тот же день легла в больницу и через пять дней умерла. - Значит, моя мама умерла? - глотая слезы, спросила Соня. - Да, - вытирая слезы, ответила Зина. - Она серьезно болела и умерла. Мы с Лешей ее хоронили. Я не поехала за тобой в деревню, не хотела, чтобы ты все видела. Да и адреса у меня не было, знаю только название села - Вершки. - Я ведь все время думала, что она меня предала, а оказывается, отвезя меня в детский дом, она заранее побеспокоилась обо мне... - прошептала Тоня. - Если бы я только знала, что ты в детском доме! - простонала Зина. - Почему, почему я ни разу не ездила в ту деревню? - У вас ребенок был больной... - погладила ее по плечу Тоня. - Это оправдания. Да, Захарушка у меня был больной... После смерти твоей мамы мы через месяц уехали в Москву, отец нашел тут профессора и мы стали лечить его. Из одной больницы в другую, так время и пролетело. Я даже ни разу не приехала в город, где мы жили ранее... А про тебя я думала так - ты с бабушкой живешь, она тогда еще молодой была, шестидесяти не исполнилось. К тому же, Григорий в любом случае навещал бы мать, может быть и тебя к себе забрал. Почему же Вера ничего мне не сказала? - Кажется, я знаю ответ на этот вопрос, - прошептала Тоня. - Наверное, у нее не получилось отвезти меня к бабушке, а вас она не хотела обременять, не хотела вешать на вас еще одного ребенка, когда своих двое было у вас, да еще один из них болеющий. Как Захар? - Состояние лучше, чем врачи нам прогнозировали. - Где он сейчас? - спросила Тоня. - В школе-интернате учится. Там разные детки... - Зинаида похлопала ее по руке. - Мне теперь так стыдно, что я о матери плохо думала. - Но теперь ты знаешь правду, - Зинаида взяла ее руку. - Твоя мама была прекрасным человеком, со светлой душой... **** Тоня провела в Москве три дня, уезжая, она пообещала Зинаиде вернуться в столицу после учебы. Теперь путь ее лежал в деревню Вершки. Любопытство не покидало ее, хотелось узнать, почему мать не отвезла ее к бабушке. Тоня нашла через местный сельсовет дом, в котором проживали Сладковы. Она постучала в окно и вышла на крыльцо женщина лет шестидесяти. Она плохо выглядела, куталась в теплую шаль и едва стояла на ногах. - Кто такая? - Я Тоня. Тоня Сладкова... Женщина качнулась и едва удержалась на ногах. - Вы моя бабушка, так? - Тоня сделала шаг. - Ну бабушка. Проходи, говори чего приехала? Столько лет ни слуху, ни духу, а тут приехала, гляди-ка! - Я не приехала, потому что жила в детском доме, - шагнув в дом, ответила Тоня. - Вона как! - протянула бабушка. - А сейчас чаго явилася? - Я хотела узнать, приезжала ли мама к вам в сорок шестом году? Она болела тогда. - Ну приезжала, - недовольно ответила бабушка. - Просила тебя забрать. А куда, скажи на милость? Время какое было, едва концы с концами сводили, животы раздувались от травы да картошки гнилой. А тут еще дитенка шестилетнего на шею посадить! Да и хватит, отнянчилась я уже. Сказала, что не имею возможностей взять дитятку к себе, самой жрать нечего. - Значит, мама просила меня забрать, а вы отказали! - Отказала! А чего, и правда Верка померла? - Померла, - Тоня кивнула и слеза покатилась по ее щеке. - А я уж думала, что притворяется она, что через тебя Гришку вернуть хочет. Он ведь, шельмец, бабу другую нашел, жил с ней в Белоруссии семь лет. - А сейчас где живет? - А туточки, - развела руками женщина. - Дала ему пинок под пятую точку та баба, вот он суды вернулся и пьет горькую. Сил моих нет. А я ведь болею, уход за мной нужен. - А где он сейчас? - А у Славки. Ну что, кликнуть его? Тоня огляделась.. Стоит ли? Хочет ли она встретиться с отцом? С тем, кто предал ее и маму, с тем, который даже не искал их.. - А ты, значит, в детском доме росла, - бабушка внимательно на нее смотрела. - Росла, - кивнула Тоня. - А сейчас чем занимаешься? Учишься или работаешь? - Учусь на повара. - Вона как! - Бабушка внимательно посмотрела на нее. - А сейчас каникулы? - Каникулы. - Ну вот видишь, как славно. Раз уж приехала, оставайся на каникулы, а как учебу окончишь, так я тебя в бригаду поваром определю, похлопочу за тебя перед Сергеевичем. Тоня молча переваривала услышанное. С одной стороны она с бабушкой познакомилась, а с другой стороны ей хотелось бежать отсюда. - А чего? Может, Гришка с тобой меньше пить начнет, да за мной присмотришь, а то ноги не ходят, сердечко шалит.. Тогда Тоня все поняла! Когда она маленькой была, то бабушка отказалась ее взять, чтобы лишний рот не кормить. А теперь, когда она выросла, бабушка решила ее приголубить, да не от доброты душевной, а чтобы ее сынок меньше пил, да за ней самой чтобы было кому ухаживать. - А в Белоруссии у папы вроде был еще ребенок? - Да, Наташка. Но я ее даже в глаза не видела. Да и на кой мне внучка от такой-то невестки? Виданое ли дело мужиками разбрасываться? Увела его из семьи, да выкинула потом как собачку ненужную. - Я поеду, пожалуй, - Тоня встала. - Куда же ты? - всполошилась бабушка. - А с отцом пообщаться? - А о чем мне с ним говорить? Я его даже не знаю, последний раз он меня видел шестнадцать лет назад. Он предал меня и маму. Все, что я хотела узнать - узнала. - И что же, со мной, с родной бабушкой не посидишь? Сколько лет не виделись? - Да примерно столько же, сколько и с отцом, - Тоня сделала шаг к двери. - И вы не стремились к общению. Не помню я, чтобы вы хоть раз из деревни приехали или нас к себе позвали. Тоня вышла и быстрым шагом помчалась к станции. Ну вот и все, ответы на вопросы найдены. У нее есть отец и есть бабушка, но росла она в детском доме... И не мать ее предавала... **** ЭПИЛОГ Тоня нашла могилу матери и ухаживала за ней. Через год, окончив училище, она уехала в Москву и Зинаида устроила ее работать в заводскую столовую поваром. Через два года она вышла замуж за Петра, токаря, работающего на этом заводе. Каждую годовщину смерти матери они приезжали на кладбище вместе с Зинаидой. Тоня завидовала такой дружбе. Вот у нее не было таких подруг, но может быть все еще впереди. Иринка вышла замуж за Сергея, но Тоня никогда не жалела, что ее жизнь так повернулась. Зато теперь она счастлива, живя в столице с любимым, а ее дети называют Зинаиду бабушкой. Пусть она названная, но настоящая, с открытой душой. Что же до отца и его матери - Тоня больше никогда не ездила в Вершки и не знала, что с ними, и как сложилась их судьба. Однажды они вычеркнули ее из жизни, а теперь и она не хочет иметь с ними ничего общего. (Автор Хельга)

Сонный внук зачмокал во сне, завозился и Евгения Сергеевна отвлеклась от дочери. - Бай-бай- бай! Котя-котя, коток… - колыбельная зажурчала, завораживая переливами и малыш успокоился. Через пару минут он уже спал в кроватке, когда-то принадлежавшей его матери, а Женя обнимала на кухне рыдающую дочь. - Алина, у меня сейчас сердце разорвется! Что случилось? Почему ты в ночь, одна? Где Роман? - Я не знаю… Дома, наверное… Ох, мам! Все плохо… - Доченька, я не слепая. То, что ты не от хорошей жизни ко мне прибежала – понимаю. Не понимаю только одного – почему? Женя провела ладонью по щекам Алины и скомандовала: - А ну! Отставить рев! Что папа сказал бы, увидев тебя в таких соплях? А? - Слезами горю не поможешь… - Вот именно! Давай-ка я тебе водички дам, и ты мне все расскажешь по порядку. Стакан Алина удержать не смогла. Силы почему-то оставили ее, и она поразилась сама себе. Только что вела машину, несла сына, стелила постель и все это четко, размеренно, как всегда. А сейчас сидит – кисель-киселем и даже стакан с водой в руках удержать не может. Слабость накатывала волнами, как когда-то в юности и было уже все равно, что происходит и о чем говорит сейчас мама. Глаза сами собой закрывались и голос мамы зазвучал вдруг где-то далеко и еле слышно. - Господи, да ты спишь совсем! Так, все! Вставай! Давай, Аленький, я тебя не унесу! Ты тяжелая! Вот так! Шагай к себе и ложись! Завтра поговорим! У Алины хватило еще сил дойти до комнаты и взглянуть на Мишу, что спал, разметавшись и скинув с себя легкое одеяло, которым укрыла его бабушка. Алина потянулась было, чтобы поправить, но передумала. Не замерзнет. Дома тепло. Дома… Это стало единственной мыслью, дарящей хоть какое-то чувство стабильности и покоя, и Алина ухватилась сейчас за нее, не давая ускользнуть. Она дома! Миша рядом… А с остальным… Мама права – утро вечера мудренее… Алина улеглась на свою кровать, вытянулась и закрыла глаза. Она еще успела почувствовать, как мама укрыла ее, подоткнув одеяло, как в детстве, легонько поцеловала и теплые губы задержались на лбу Алины таким же знакомым, выверенным движением, каким она сама проверяла температуру у сына. - Спите, мои хорошие! Что бы с вами не случилось – вы дома! Легкая полуулыбка скользнула по губам Алины и Женя вздрогнула. Так ее дочь улыбалась редко и только тогда, когда ей было по-настоящему плохо. Женя поежилась. Значит, случилось что-то совсем нехорошее. То, что выгнало ее ребенка из дома в ночь, заставило проехать через весь город с сонным сыном, и отняло силы настолько, что дочь уснула почти мгновенно, словно спасаясь от этой напасти, как делала когда-то в детстве. - А если я посплю, то быстрее поправлюсь? – алая от жара пятилетняя Алинка утыкалась носом в ладонь матери. - Конечно! Сон все лечит! Алина в это поверила. И спала «как сурок» всегда, когда ей было плохо. Когда она болела или кто-то огорчал ее. Были это сложности в школе или разочарование от первой любви, которая случилась у Алины в старших классах – девочка просто приходила домой, укрывалась с головой одеялом и засыпала. Будить ее в это время занятием было совершенно неблагодарным и бесполезным. В лучшем случае отмахнется, что-то сердито пробурчав. - Илюшенька Муромец! Не трогай ее! Пусть дрыхнет! – отчим Алины, заменивший ей отца, со смехом обнимал недовольную Женю. – Ну что ты волнуешься? Все по уставу! Солдат спит – служба идет. Поспит-поспит и снова в бой. Она же у нас сильная! Наша девочка… Своей Аркадий Семенович Воронцов Алину считал не просто так. Она носила его фамилию и другого отца не знала. Женя вышла замуж, будучи на пятом месяце беременности, и Аркадий отлично знал, что ребенок, которого ждет его любимая женщина – не от него. Они познакомились случайно. Ее, «лимиту», выгнали из общежития, как стало ясно, что она на сносях. Денег оставалось только на дорогу до дома, где Женьку никто не ждал, и на пару пирожков с картошкой, которыми торговали на Курском вокзале. Именно таким пирожком давилась Женя, присаливая его слезами, когда возле лавочки, на которой она сидела, остановился высокий, подтянутый молодой человек в военной форме. - О чем дева плачешь? О чем слезы льешь? – вдруг тихо пропел он и присел на корточки, подобрав полы шинели. Почему-то эти, до боли знакомые строки, которые Женькина родня старательно выводила на всех семейных праздниках, сидя в обнимку за большим столом, стали последней каплей в ее страданиях по своей непутевой жизни. И она ухватилась за протянутую руку, вцепившись в нее так, что парень поморщился, а потом заревела уже в голос, совершенно не стесняясь тех, кто оглядывался, проходя мимо. Парень, однако, ее вой слушать не стал. Он достал из кармана платок, протянул Жене и скомандовал: - А ну! Отставить слезы! Вытирайся и поехали! - Куда? – Женя от удивления даже плакать перестала. - Сначала ко мне, а там посмотрим! Он подхватил Женины скудные пожитки, ее саму и, загрузив доставшееся добро в такси, отвез будущую свою жену в небольшую двухкомнатную квартиру на окраине Москвы. - Располагайся! - Да ты что?! Нельзя так! - Почему? - Твои родители вернутся и выгонят меня! А тебя отругают! Парень усмехнулся, но невесело. Боль, скользнувшая в этой улыбке, резанула Женю по сердцу. - Что ты? - Да так… Ничего! Не бойся! Никто тебя не выгонит. Я один живу. Родителей у меня нет. Точнее, не так. Отца нет, а мама… Ее не стало два года назад. Поэтому, я сам себе хозяин. - Оно и видно! – Женя прикусила бойкий свой язычок, но было уже поздно. - Ты о чем? – парень нахмурился и его густые, почти сросшиеся на переносице брови, сошлись в одну темную линию. - Да бардак вон какой! Пыли – огород развести можно! У тебя тряпка есть? - Есть! И веник тоже! А то, что бардак… Служба... Я сегодня впервые сюда попал после того, как мама… Договорить ему Женя не дала. Шагнула ближе, закрыла рот ладонью и помотала головой: - Не надо… Не вспоминай сейчас. Больно тебе… Лучше дай мне тряпку, я пол вымою… Так началась их совместная жизнь. Расписались они быстро и Алину из роддома забирал Аркадий на законных основаниях. Это уже потом Алина поняла, что столько любви, сколько ей досталось от Аркадия, получают редко даже родные дети. И для него она всегда была роднее некуда. У отца на руках она засыпала всегда сразу и без капризов. А стоило Аркадию достать с полки любимую книжку и начать читать сказку про аленький цветочек, как уходили любые печали и огорчения. - Ты мой Аленький цветочек, Алиночка! Мое счастье и моя радость! - И мамина! - И мамина, конечно, тоже! Наша! О том, что он ей неродной отец, Алина узнала случайно. Бабушка с маминой стороны, которую Алина лет до двенадцати знать не знала, вдруг вспомнила о том, что у нее есть дочь и внучка и прикатила погостить в столицу. Почему она не появлялась раньше, Алина не знала. Мама никогда особо не рассказывала ей о своей семье, твердя, что самые близкие люди для Алины это родители. - Зачем тебе знать о тех, кто о нас с тобой даже знать не хочет? У тебя есть я, есть папа… Разве мало? - Мне хватит! - Вот и хорошо! Не спрашивай меня ни о чем, доченька. Просто запомни, что больнее, чем самые близкие, родные люди, никто на свете сделать не может. Где тонко – там легче рвется, а такая связь – это всегда… Очень близко и очень крепко, потому и рвать больнее… - А зачем рвать? - Всякое в жизни бывает. Все мы разные, Аленький! И все по-разному смотрим на эту жизнь. Я только хочу, чтобы ты знала – что бы с тобой не случилось, у тебя есть дом и мы с папой! Тебе есть куда идти, понимаешь? - Я знаю! - Алина кивала так уверенно, что Женя была почти спокойна за нее. А зря… Именно эту детскую уверенность в том, что бояться в этом мире ничего не стоит, пока рядом есть те, кто тебя любит, и попыталась пошатнуть Алинкина бабушка. Глядя, как девочка вьюном вьется вокруг Аркадия, мать Жени поймала момент и шепнула внучке: - Что ты его все отцом кличешь? Никто он тебе, поняла? Отчим! Отец у тебя – невесть кто. Даже мать твоя и то небось не знает, от кого тебя прижила. А папка твой, которого ты так называешь, лопух! Чужого дитя тетёшкает, а своих не нажил! Алина, отшатнувшись от той, кому еще накануне была так рада, и ничего не ответила. В глазах вдруг потемнело, мир качнулся раз, потом другой и завертелся вдруг вокруг в бешеной тошнотворной пляске. Женя заглянула в комнату на шум и ахнула. Алина, белая как мел, лежала на полу, раскинув руки. - Мама! Что случилось?! - А я знаю?! Нежные такие стали все – слова не скажи! Что стоишь? Воды неси! Когда Алина очнулась, бабушки в их доме уже не было. - Она… - Уехала, Аленький! И больше никогда сюда не вернется! - Зачем, мама? – Алина, уткнувшись носом в ладонь Жени, дрожала так, что кровать ходила ходуном. Женя, вздохнув, приподняла дочь, посадила ее к себе на колени и, закутав в одеяло, прошептала: - Не знаю… Счастливая я слишком… Наверное, поэтому… Так Алина узнала, что люди, даже самые близкие и родные, могут сходить с ума от зависти. Историю своей матери она узнала в тот же день и, благодаря тому, что Женя ничего не стала скрывать от нее, поняла многое, если не все. - Отца твоего… Настоящего отца, Алинка, я очень любила. - А он? - Не знаю. Мне кажется, что не особо. Я была для него удобным вариантом. Ничего не прошу, не требую, готова отдать все и сразу, лишь бы меня любили… Мне ведь этого всегда не хватало, Аленький. Так уж получилось, что до Аркаши, я и не знала, что такое любовь. Не страсть, от которой искры летят во все стороны и небу жарко становится, а настоящая любовь. Тихая такая, ласковая, которая обнимет и укроет от любой беды и всякой печали. Только с ним я поняла, чего именно искала с самого детства. Меня ведь не любили родители. Так уж получилось. Я ведь третья в семье, да еще и девка. Отец очень о сыне мечтал. А мать почему-то все девочек рожала. На мне споткнулась. Что-то там не задалось, и врачи ей рожать еще запретили. Вот и получилось, что вроде как я виновата. - В чем, мам? Разве от тебя что-то зависело? - Ничего, конечно. Но кого это волновало? Меня назначили виноватой. Надо же было на ком-то злость сорвать. - Не понимаю… - Я тоже. Ни тогда не понимала, ни сейчас. Не мне судить их, конечно, но так нельзя! Дети ведь на этот свет сами не приходят и не просятся. Так, за что? - Ты поэтому домой не вернулась, когда узнала, что меня ждешь? - Нет. Я уехала бы, потому, что идти мне было совершенно некуда. Мать меня из дома выставила, едва я девять классов окончила. Просто собрала мои вещи и отправила в город – учиться. Да только какая могла быть учеба, если есть было нечего? Сестры мои, когда учились, забот не знали. Раз в две недели отец в город ездил и возил «гостинчики». А я за все время, сколько здесь жила, даже банки огурцов и тех не видала. Зачем? Сама же справляюсь… - А ты не справлялась? - Нет. Меня девчата, соседки по общаге подкармливали, пока я все не бросила и на работу не устроилась. Полегче стало. А потом я твоего отца встретила. Думала – вот оно, настоящее. Будет семья, и у меня опора появится. А получилось все наоборот. Опору у меня из-под ног выбили окончательно. И если бы не Аркаша, кто знает, где бы мы сейчас с тобой были… - Он тебя пожалел? - Наверное. Не знаю. Мы никогда не говорили об этом. Нам вообще лишние слова не нужны были. Мы и так все друг о друге понимали. Только, знаешь, что я тебе скажу? - Что? - Даже, если и пожалел, то ничего плохого в этом нет. Раньше на Руси не говорили – «люблю». А говорили – «жалею». Понимаешь? - Кажется, да… А его… Ну моего отца, ты еще видела? - Однажды. Мы с тобой в поликлинику ходили и по дороге его встретили. - И что? - А ничего! Он меня с коляской увидел и на другую сторону улицы перешел. А я обрадовалась. Врать не люблю, ты знаешь. А тут соврала бы. Не сказала бы про тебя ни словечка. У тебя есть отец и ты это знаешь. Лучше его и на свете-то не бывает, поняла? - Мам! Я что, по-твоему, совсем глупая?! Больше они к этому разговору не возвращались. Алина точно знала, что для Аркадия она родная дочь. Потому, что невозможно так любить чужого ребенка. И, даже когда на свет появился ее младший брат, Алина видела – к ней отношение никак не изменилось. Она все тот же Цветочек. Самый нежный и драгоценный, который нужно беречь. И ее берегли. Иногда даже слишком. О том, что она собирается замуж, Алина первым делом сообщила отцу, а не матери. - Пап, ты ее подготовь как-нибудь, ладно? А то она нервничать будет, а ей нельзя! Опять по ночам спать перестанет. - Хитрюга! Хочешь, чтобы все мамины ахи-охи мимо тебя прошли? - Все не пройдут. Но хотя бы половиночка, а? – Алина, ухватив отца под локоть, приноравливалась к его широкому шагу. – Реветь будет… - А как же! И я буду! Каждый день мы дочь замуж выдаем, что ли? И он правда плакал. И когда вел Алину под руку к цветочной арке на берегу озера, где ждал ее жених. И когда танцевал с ней на свадьбе, уже зная, что отмеряно ему совсем немного на эту радость. Отца не стало, когда Мише, сыну Алины, едва исполнился месяц. Он еще успел увидеть внука и попенять Алине за ее слезы. - Не реви, Аленький! Я всегда буду рядом, и ты это знаешь! Не рви мне сердце! Я хочу быть спокоен за тебя! Ты меня что, совсем не любишь, если решила утопить? - Я тебя жалею, папка! Если бы ты знал, как я тебя жалею! – Алина целовала похудевшие руки отца. – Больно тебе? - Нет. Хорошо. Вас увидел и все прошло! Проводив отца Алина на время перебралась к матери. - Мы с тобой поживем, мам. Вовка уехал, и ты совсем одна. - Скоро вернется. Обещает невесту привезти показать. Алинка, мне страшно! - Почему? - А мало ли. А если мы ей не понравимся? - Поверь, мам, она боится так же, как и ты. - Откуда ты знаешь? - А я с ней разговаривала. - Когда?! - Вовка звонил по скайпу, хотел племянника увидеть. Вот тогда и познакомились. - И как она тебе? - Пока сложно сказать. Но похоже, хорошая. Пока мы разговаривали, она Вовчику дважды кружку с чаем меняла. - Заботливая… - И видно, что не на показ это. Просто, как само собой разумеющееся. - А Вовка как? - По-моему – счастлив. Разве это не главное, мам? - Конечно, ты права, Алиночка… Вовка женился через год после ухода отца. И Женя уже без страха обнимала на свадьбе свою невестку. Алина оказалась совершенно права. Сын Евгении был совершенно и неподдельно счастлив. А что еще матери надо? Она немного успокоилась, радуясь тому, что дети пристроены. И сегодняшний демарш дочери был ей совершенно непонятен. От этого становилось не просто страшно, а даже немного жутко. Немного, потому, что Женя понимала – безвыходных ситуаций на свете бывает не так много. Зятя своего она знала и могла уверенно сказать, что обидеть Алину он не мог. Хотя… Чужая душа, как и семья – тот еще секретик. С виду все хорошо, а копни… Главное, что Алина не пошла искать защиты у кого-то, а пришла домой. Женя понимала, что это значит. И готова была сделать все, чтобы ее дочь и дальше понимала – здесь для нее всегда есть место и помощь. Сон не шел. Впрочем, так было всегда, когда Женя нервничала. Она стояла у окна в кухне, грея руки о неизвестно какую по счету чашку с чаем и глядя, как в соседних домах зажигаются одно за другим окна. Люди… Сколько окон – столько и судеб… Собираются на работу или просто не спят, радуются и огорчаются, любят и ненавидят… Все там, за тонкими стеклами… Хрупкое, сложное, и… прекрасное в любом своем проявлении. Потому, что это – жизнь! Пока она есть – все хорошо! Ведь что-то можно исправить, изменить, переосмыслить. А когда… поздно! И ничего уже не поделаешь! Жена вздохнула и опустила глаза, глянув во двор. Машину Романа она узнала сразу. Зять стоял, запрокинув голову наверх и глядя на ее окна. Она махнула рукой раз, другой и подобралась. Идет… Сейчас главное – не сорваться! Не заистерить попусту, не накинуться с упреками. В ссоре всегда виноваты двое. Это Женя знала очень хорошо. А значит, нужно постараться понять, что случилось, выслушав обе стороны. И это даже хорошо, что Роман приехал сейчас, пока Алина спит. Ведь, выслушай она первой дочь, все было бы гораздо сложнее. Свой ребенок всегда ближе… Женя открыла дверь и покачала головой: - Синий весь! Сколько мерз там? А? - Не знаю. Она здесь? - Да. Спят с Мишенькой. Что ты встал? Проходи! Чай будешь? Чашка, сахар, кипяток… Мысли путаются, а надо бы по полочкам все. - Что стряслось, Рома? - А Алина ничего не сказала? - Нет пока. Она была не в том состоянии, чтобы что-то рассказывать. Ты знаешь, как она на стресс реагирует. - Знаю… Сурок мой… - Вот я и хочу тебя послушать для начала. Объяснишь мне, почему она примчалась среди ночи с ребенком, да еще в таком состоянии? Ее трясло, Рома! Что у вас случилось? - Это я виноват… - Роман опустил голову, не решаясь поднять глаза на тещу. - А поподробнее? - Алина видела… Меня с другой девушкой. Женина рука дрогнула и кипяток, который она наливала в чашку, брызнул на пол, заставив ее отпрыгнуть от стола. - Ничего себе! - Я не буду оправдываться. Это прозвучит глупо. Могу только сказать, что между нами ничего не было. Дурацкая ситуация! И оправдания мне в ней совершенно никакого нет. Сам виноват! - Ну-ка, дорогой зять, расскажи-ка мне все с самого начала и без посыпания головы пеплом. Я сама вулкан включу, если надо будет. Чем больше Женя слушала, тем больше светлело ее лицо. Господи, какое же счастье, что она научилась у Аркадия не рубить с плеча сразу, без разбора! Он всегда настаивал, что человек достоин того, чтобы его хотя бы выслушали, прежде, чем выносить приговор. И сколько раз эта простая истина спасала их брак, Женя даже посчитать не могла. В отличие от мужа, она всегда была взрывной и эмоциональной. И, когда дело доходило до настоящей ссоры, Аркадий обычно говорил: - Так! Расходимся по углам! Два часа на размышления и выпуск пара, а потом будем разговаривать. Роман закончил говорить и Женя взяла его за руку. - А теперь все это ты спокойно расскажешь Алине. И, если она захочет покричать и поругаться, пусть! Главное, не отпускай ее! Понял? - Да. - Тогда, иди! Хотя, нет. Погоди минутку. Женя вышла из кухни, заглянула к дочери и с минуту просто стояла в дверях детской, прислушиваясь к дыханию своих любимых. А потом тихонько вошла и забрала из кроватки внука. Уложив его у себя в спальне, она вернулась к Роману и посмотрела ему в глаза: - Иди! И в следующий раз думай, прежде, чем быть слишком вежливым мальчиком там, где это не надо! У тебя прекрасное воспитание, мой дорогой, но не все это оценивают правильно. Некоторые думают, что ты даешь надежду на что-то большее, чем простая вежливость в их адрес. - Следующего раза не будет! – Роман обнял тещу и закрыл за собой дверь детской. А Женя ушла к себе, прилегла рядом с внуком и тихонько поглаживая спинку спящего Миши, прошептала: - А что? Умный, красивый, успешный! Конечно, на него охотницы найдутся! И сделают все так, чтобы мама твоя сбежала куда подальше! Подумаешь, в щечку эта кикимора его поцеловала! Глупости какие! Эх, Мишаня, иногда хорошее воспитание для мальчика может закончиться большими проблемами! Не смог отпихнуть эту мымру! Конечно, не смог! Потому, что папка у тебя – мужчина... А мужчины с девочками не дерутся. Хотя иногда не мешало бы! Ты меня не слушай, маленький, я просто очень сержусь сейчас... А мама папу твоего очень любит... Ох, дети... Ну, да ничего! Помирятся! Куда денутся! В отличие от твоей бабушки, мамочка у тебя, мой хороший, умная женщина! Это потому, что и у нее воспитание было хорошим! Дедушка твой постарался. Сначала меня воспитал, а потом и маму твою, за что огромное ему спасибо! Жаль, Мишенька, что ты его так и не узнал… Вот, кто научил бы тебя всему-всему… И как в мячик играть, и как рыбку ловить, и как сказки слушать… Знаешь, какая сказка была у мамы любимой? Про аленький цветочек… Хочешь, расскажу? Когда Алина заглянула в комнату матери спустя пару часов, Женя сладко спала рядом с внуком. - Давай не будем их будить? Ладно? – Роман обнял жену и улыбнулся, почувствовав, как та прильнула к нему. - Давай… - Ты на меня еще сердишься? - Очень! Будешь теперь вымаливать у меня прощение! - На коленях? Или так, пешком постою? - Пошути мне еще! Джентльмен! Не мог даме дорогу указать? И направление задать? - Не мог… Ты же знаешь… - Ой, молчи! Все я знаю! Только видеть такого больше не хочу, понял? - Куда уж понятнее! Аленький, а хочешь, я тебе завтрак приготовлю? - Хочу! И кофейку свари. Твоего, фирменного! Пойдем! Буду выдавать тебе индульгенцию, так уж и быть! Дверь в спальню закрылась, Мишка причмокнул во сне, а Женя улыбнулась. Вот и хорошо! Вот и ладно! Так и должно быть… Тихий смех донесся с кухни и Женя снова зажмурилась. Хорошим будет день… Правильным… Автор: Людмила Лаврова.

Муж пришёл вечером под окошко, - они все приходили, и ждали, пока жены покажут спеленатых младенцев. И, конечно, разглядеть таким образом своего отпрыска было совершенно невозможно, но сам факт того, что показали! Что он родился, что он есть! Счастье, нередко пьяное, переполняло мужиков, стоящих под окнами роддома. Тамара тоже показала Васе свёрток. Она хотела рассказать ему всё, поделиться тем, что сказал врач, но не могла. Не в окошко же кричать, что дочка проживёт всего пару дней. Хоть бы сам догадался, сходил бы к врачу, или позвонил. Узнал. Свидания в родильном доме в те годы были категорически запрещены, к врачам тоже без особой нужды не совались. Так и не мог Вася ничего узнать о дочке до выписки. А до того дня она могла не дожить. И сердце Тамары разрывалось на части от страха за дочь, и от жалости к мужу, которому всего и дан краткий кусок счастья – увидеть сверток в окне. А потом будет страшная новость как обухом по голове. Ольга дожила до выписки, и уже дома Тамара, рыдая, рассказала мужу всё. Василий смотрел на синеву, покрывающую кожу девочки, и хмурился. - Вась, ты чего молчишь-то? – всхлипнула жена. - А чего говорить-то? Как будет. Тамара таскала Ольку по врачам постоянно, без особого, в прочем, толку. Врачи старались быть корректными, но удивление так и лезло на их умные лбы. Так и выпирало. А однажды она встретила того самого педиатра из родильного дома. Ольге к тому моменту было пять лет. Тамара была уверена, он не хотел. У него, видимо, просто вырвалось, но кому от этого легче? - А она у вас до сих пор не умерла, что ли? – воскликнул доктор. Тамара положила ладони на Олины уши и твердо сказала: - Разрешите, мы пройдём! Так они и жили. Удивляли медицину. Я познакомилась с Ольгой, когда мы оказались в одном классе. Кроме болезненной синевы у Ольги были некрасивые черты лица. Фигура тоже была нелепой – это выяснилось, как только девочки начали формироваться. У всех округлялись формы, а у Ольги – нет. И вся она была какой-то несуразно длинной, ровной, ноги иксом. Синие губы и ногти. Ольга завидовала нам – мы вовсю крутили амуры с мальчиками. На неё никто не смотрел. Она завидовала молча, но мне всегда было очень жаль Ольгу, и я старалась поддержать её, как только могла. Дружила, хоть мне этого совсем и не хотелось. Ходила с Ольгой вместе домой. - Чего ты киснешь? – как-то спросила я её. - У вас есть шансы выйти замуж и нарожать детей. А я ничего этого не смогу. - Боже мой, Ольга, ты такая глупая! Ты сможешь всё на свете, потому, что тебя не будут отвлекать муж с детьми. - Яна, да я умереть могу. В любой момент. Врачи уже устали удивляться, почему я всё ещё живу. - Я книжку умную читала. По анатомии. – сообщила я Ольге, понизив голос. – Там написано, что кто угодно может. - Что? – округлила Ольга свои маленькие глаза с синими тенями под ними. - Умереть в любой момент. Мы дошли до её дома, - мой был дальше. Я легко помахала Ольге ручкой, выдохнула, и побежала к себе. Меня уже ждал у подъезда Серёжка, мы собирались в кино. К выпускному Ольга всё ещё была жива. И десятью годами позднее тоже. Мы увиделись с ней в следующий раз, когда нам было по тридцать лет. Встретились у её дальней родственницы и моей подруги Жанны. Когда я пришла, они пили пиво. Жанкин муж уехал в рейс, детей она спихнула маме – девичник, лепота! Ольга со стаканом пива в руке смотрелась диковато. Как балерина с куском торта. - Э-э… ты пьёшь, что ли? – не особо вежливо поинтересовалась я. - Ну, да. - А как же твоё сердце? Ольга не менялась. Она была точно такой, как я её помнила. Худой, нелепой, некрасивой. С извечной синевой. - А что сердце? – она подняла бокал, протягивая его для тоста. – За сердце! Мы сидели, пили, Ольга не отставала. Болтали обо всем и ни о чем. Мы с Жанной обсудили наших мужиков. Ольге было некого обсуждать, и это было бы совсем грустно, но мы щедро позволили ей обсудить наших. Жалко, что ли? Когда вечером мы с ней вышли на улицу, я спросила: - Ну, правда, как ты чувствуешь-то себя? - Знаешь… когда чувствую плохо, говорю себе: всё фигня, ничего у меня не болит! Это просто игры моего ума. Я разглядывала Ольгу. Девушку, которая рвала шаблоны, прожив отведенные ей два дня, и много-много больше. И продолжая жить. Хорошо бы, если игры ума… но эта её синева. Как же она ей не шла. Кому вообще идут признаки порока сердца? Мы расстались, даже обнялись перед тем, как разойтись в разные стороны. Я больше не видела Ольгу, но часто слышу о ней от Жанны. И если информация всегда была однотипной и важной в своей краткости: «Жива», то с некоторых пор всё изменилось.Оля встретила Витю! Бог его знает, где она его взяла. Тамара, вместо того, чтобы обрадоваться за дочь, побежала по родственникам и соседям с криком: «Караул, аферисты, помогите, убивают!» Ольга собралась со своим Витей на курорт, и Тамара билась в истерике. Она воспринимала все дни Ольгиной жизни, сверх отпущенных двух, как подарок от Господа, и вот теперь её хрупкая, больная, драгоценная доченька едет с каким-то аферюгой на море. Как пить дать, обратно не вернётся. - Мама, мне сорок пять лет. Опомнись! Василий, читая газетку о окна, только усмехнулся в седые усы. - А ты чего это ржёшь? Ты на моей стороне, или где?! - Я молчу-молчу. – продолжая усмехаться, заверил жену Василий. - Это ты её рожал двенадцать часов? Тебе сказали страшное, когда ты её прижимал к сердцу? Не ты и не тебе! Вот и молчи. - Так то когда было… выросла дочка. Ты поезжай, Оль! Отдохни как следует. Жена только руками всплеснула. Все родственники, призванные к спасению от афериста, оказались на стороне Ольги. Тамаре ничего не оставалось, как смириться. Пыхтя и сопя от возмущения, но пришлось. Оля приехала с моря загоревшая и посветлевшая лицом. Даже синева сдалась – стала бледнее. Тамара не верила своим глазам. Надо же… живая вернулась. А главное, счастливая какая! Оля переехала к Вите. В сорок пять лет она всё-таки вышла замуж. Счастлива и очень любима. Они подумывают взять малыша на усыновление – рисковать настолько Ольгиным здоровьем, чтобы пытаться завести своих детей, Виктор отказался наотрез. А мы с Жанной только пожимаем плечами, потому, что удивляемся этой истории. Но в душе очень рады за нашу подругу. Живи долго, Ольга! Ты заслужила своё счастье.

Жили молодые Богдановы в небольшом городке. И хотя совсем недавно город считался поселком, в нем активно развивалась промышленность. Строились заводы и фабрики. Здесь была хорошая больница и школа. Иван работал водителем, Марья трудилась на молочном заводе. Красавицы дочки родились в семье одна за другой. Первой была Дуняша, затем Натка, а следом и Зинка появились. Не так легко было одевать трех девчонок в красивые платья, а все ж старались мать с отцом наряжать дочек. Чаще всего новое платье покупалось Дуне. Если выпадала возможность два наряда пошить, то еще и Ната получала новенькое. Зина же всегда донашивала за сестрами. Хорошо, что характер у младшенькой был, как у мальчишки. Все равно ей было, что носить. Заплаток много, так это ж еще и лучше. Не станет матушка бранить за дырки на старой одежде. После Зинё целым ничего не оставалось, такой уж проказницей она была. Матери частенько приходилось штопать ее одежду. Латаные-перелатанные платья Марья не выбрасывала, даже когда Зина из них вырастала. Отстирывала, отглаживала и складывала в комод – за несколько лет их немало накопилось. Старшие дочки уже в школу пошли, когда у Богдановых родилась Люба. Всех девочек нежно любил отец, а в Любаше души не чаял. Чудо какой хорошенькой получилась Любаша – мордашка кругленькая, румяная, глазки лучистые, светло-зеленые, как весенняя листва. Ладненькая девчоночка была -загляденье просто. Веселая, ласковая, нрав покладистый. Старшие дочки Ивана частенько переругивались между собой. В чем-то они и соперницами были, могли ссориться из-за мелочей, а вот с Любашей такого не было. Последнюю конфетку младшенькой, сладкий петушок девчоночке, ласковое слово ей. Любаша платила близким той же любовью, что они давали ей. Всегда улыбалась, слушалась, ни на кого зла не таила. Вот только не знал никто, что тоска одна Любкино сердечко съедала. Хуже горькой редьки надоели ей старые латаные платья от старших сестер. Новенькое-то девчонке не шили и не покупали. - Мам, а мне, когда платье из ситца купят? – спросила Любаша, когда новое нарядное чудо лимонно-желтого цвета получила Дуняша. - А на кой тебе платье покупать? – засмеялась матушка. – Дуняшка вырастет, Натке отдаст, Натка вырастет, Зинке перейдет. Ну а после Зинки все платья твои. Не расстраивайся дружочек, твои сёстры так быстро растут, что обновки не успеваем покупать. Загрустила Любаша, губешки задрожали у нее. Это ж сколько ждать ей платьице, да и сколько заплаток на нем появится после сестер, особенно после Зины. - Отчего ж такая мордашка печальная у моего котенка? – ласково спросила Марья, коснувшись пальцем кончика дочкиного носа. - Очень хочется мне платьице из ситца. Только новое! Только мое, а не после сестёр, - произнесла со вздохом девочка. - Да у тебя ж платьев целый комод! И ситцевые, и какие хочешь, - засмеялась Марья, - уж не тебе печалиться, родная. Мать напекла сладких булочек и прикрыла их полотенцем, чтобы до ужина не зачерствели. На кухне пахло просто бесподобно, но Марья никому не давала выпечку, чтобы до вечера не растаскали. А любимице своей Любаше все-таки дала самую румяную булочку. Очень ей хотелось побаловать дочку – а то, чего ж она грустит попусту? Взяла Любаша гостинец и поблагодарила матушку. Не стала больше просить, знала ведь, что матери и отцу не так просто четырем дочкам угодить. Да и стыдно ей было капризничать, ведь и балуют её все. Дуню мать поругать может, Натке порой отец пальцем грозит, вот и Зине попадает. А ее, Любашу, никто в жизни не бранил, даже сёстры. Но глядела она на сестер и вздыхала. Ох, было б у нее зеленое ситцевое платье, как у Дуни – легкое, воздушное. Чтобы разлеталось на ветру и глаз радовало. Или Наткино голубенькое, что перешло средней сестре от старшей и сохраняло прежнюю свежесть и красоту. Но увы, оставался у Любаши целый комод одежды – выцветшей, с заплатками, а то и дырками. *** Своего десятого дня рождения в мае 1940 года девочка ждала с нетерпением. До этого она все уши прожужжала отцу и матери, какой подарок хотела бы получить – платьице ситцевое, новенькое, легкое, в цветочек. - А я тебе куклу какую красивую купил месяц назад, вот и ждал подарок этого дня! - сказал отец. Он протянул дочке презент. Кукла была бесподобная. Сестры, которые стояли рядом, так и ахнули от восхищения. А еще радовались, предвкушая то счастье, которое вот-вот промелькнет в зеленых глазах Любаши. Куклу доставили из столицы. Там есть магазин со всякими интересными вещами для детей. И Дунька, и Натка, и Зинка ни разу не были в Москве. И магазина этого не видели, хотя всей душой этого желали. Только слышали о нём. Слезы и обида блеснули в Любашиных глазах. Не сумела скрыть она разочарование, увидев чудесную куклу вместо желанного подарка. - Что с тобой, душенька? – растерянно спросил отец. Кинулись к девочке встревоженные мать с отцом. Сестры с недоумением поглядывали друг на друга. А Любаша плакала уже навзрыд. Никогда не капризничала она, на ревела от обиды. А тут дала волю слезам, еще и поскуливала, аж завывала. - Тебе не понравилась кукла? – с изумлением спросила мать. При этом понимала она, что даже не самый прекрасный подарок никогда не вызвал бы у дочери таких страданий. В чем же дело было. - Я платье хочу! Новое и красивое! – плакала дочка. - Ты чего, Любочка? У тебя целый комод этих платьев, - рассмеялась Натка, - подрастешь, и мое голубое заберешь. - Даже я его носить не стану, сразу тебе отдам, - кивнула Зина. - Я достану ситец, и мать пошьет тебе платье, - сказал Иван. - Много ситца, много платьев будет, слышишь, дочка? Любаша кивнула. Услышав обещание отца, девочка поверила и вроде как даже успокоилась. Знала она, что, если папка говорит что-то, значит все так и будет. Вот только ежедневные хлопоты отвлекли Ивана, да и Марья не напоминала. Потому очень нескоро выполнил отец свое обещание. Тот самый день, когда принес Иван большущий отрез нового ситца и торжественно вручил дочери, Любаша помнила всю жизнь. Затаив дыхание, девочка разглядывала ткань. - Папа, - прошептала Люба, не веря своим глазам. Она трогала ситец – до чего он был мягкий, легкий, просто чудо! - Это, дочка, ситец, тебе на платье, - произнес отец с улыбкой, - ты уж прости меня, никак уразуметь не мог, что девчонке новенькое платьице хочется. Все казалось, что нет толку в новых нарядах, если их от сестер у тебя много. - Спасибо, папа, - тихо произнесла девочка, - а когда мы сможем пошить мне платье? - Пойдем завтра к портнихе и договоримся с ней, - вмешалась в разговор Марья, - будет у тебя ситцевое платье, самое красивое и модное. Покашливал отец, стоя рядом, всё не знал, как сказать дочке еще об одном подарке для нее. Он говорил о том, что теперь будут у девочки платья, обещал ей и синие, и зеленые, и в цветочек наряды. А потом показал ей еще один свёрток. Она была большая и стояла в углу. - Красные сапожки! – воскликнула девочка, доставая чудесные сапоги на небольшом каблучке. Сердце её просто замерло от счастье. Обладать такими бесподобными сапогами – что может быть прекраснее? А еще знать, что скоро у неё будет ситцевое платье – ох, слишком много счастья для одного дня. Свои красные сапоги Любаша не носила. Матушка всё не позволяла – то грязь на улице, то повода нет такую красоту носить. Люба расстраивалась, но все же не спорила. Даже то, что сапожки лежали у нее в шкафчике, радовало сердце. К портнихе в тот день мать не повела дочку. Знакомая швея приболела, нужно было подождать. А потом и вовсе времени не стало – Марья заболела и долго не могла оправиться. А как выздоровела, так повседневные хлопоты затянули её с головой. **** А вскоре немцы вступили на советскую землю. Совсем другие мысли теперь были у людей. Ивана на фронт забрали – одна теперь управлялась Марья. Тяжело ей было, а уж потом еще труднее пришлось, ведь пришла ей похоронка на мужа спустя полтора месяца. Горе в семье было таким сильным, что казалось, будто никогда больше вдова Ивана и его дочери не смогут радоваться. Любаша, которая всегда раньше улыбалась и жизни радовалась, теперь же она постоянно грустила, была напряжена, думала о чем-то своем. Однажды Люба завела с матерью разговор. Надо бы пошить, наконец, ей платье из ситца. Уж почти два года лежит без дела материал. Разве ж это дело? - Как же можешь ты о нарядах думать, когда и года не прошло, как отец погиб? – возмутилась Марья. Никогда раньше не бранила она младшую дочь, а тут напустилась рассержено. - Да хоть бы в память о папе пошили уже! – воскликнула Люба. – Он подарил мне ситец, чтобы платье у меня было. Чего же мы ждем, почему папину волю не уважим? - Нет теперь ему дела до земных дел, - резко ответила Марья, - а ситец будет лежать, сколько нужно. Вот закончится война, будет тебе платье. Сейчас не время щеголять, ни у кого обновок нету. Не знаем, что завтра есть будем. Ситуация на фронте обострялась, в местную больницу привозили раненых. Требовались медикаменты, худо обстояло дело с марлей, ватой и бинтами. Руководители предприятий, фабрик и школ обращались к работникам с призывом помочь больнице. Принимались самые разные ткани, которые можно было использовать для пошива простыней для раненых и раскроя на бинты. Дуня была уже взрослой, она работала санитаркой в больнице. С горечью в голосе рассказывала она матери и сестрам об острой нехватке перевязочных материалов. - Я уже отнесла туда все наши старые вещи, - вздохнула девушка, - принимают всё, даже самое старье, лишь бы было чистое. - Нам больше нечего отдать, - развела руками Марья. Она работала на молокозаводе. Последние месяцы женщина трудилась ни износ. Все пищевые предприятия функционировали в усиленном режиме, ведь их задачей было кормить солдат. Однако несмотря на жуткую, непрестанную усталость, Марья оставалась заботливой матерью для своих дочерей. А ещё в её душе оставалось место милосердию. Понимала она, что в военное время людям не до красоты и баловства. Раненые солдаты нуждались в медицинской помощи, но и простые люди, далёкие от медицины, помогали бойцам чем могли. В ту ночь Марья долго не могла уснуть, всё думала о своем покойном муже. А еще о тысячах солдат и о нехватке марли и бинтов. Поэтому к утру, так и не сомкнув глаз, женщина приняла решение. Она взяла тот самый ситец, что Иван покупал Любаше на платье и отдала старшей дочери. - Отнеси это в больницу, там эта ткань нужнее, - шепнула она Дуняше. Как поняла Дуня, что сунула ей мать, сердце её болезненно сжалось. Знала она, что это ситец, который был куплен Любаше на платье. Но ни минуты не раздумывая, приняла девушка ткань. Больнице она нужнее, а девчонка еще нагуляется в красивых платьях, когда мирные времена настанут. Как узнала Люба, что ситец мать и сестра отдали в больницу, расплакалась. Кинулась на кровать и рыдала долго-долго. Ведь пока лежал белоснежный материал у матери в шкафу, оставалась у девушки надежда. Она как маячок освещала её душу, открывая путь к радости. Теперь же этого маячка не было. А еще это был папин подарок. Впрочем, не сердилась девушка на маму и Дуняшу. Знала ведь, что поступок их продиктован благородством, а не намерением её обделить. И всё же жизнь без мечты стала совсем унылой. Не оставалось больше ничего, что могло бы радовать Любу в те страшные, голодные военные годы. Очень не хватало еды. Снизилось количество хлеба, исчезло мясо и сахар. Но однажды Марья позвала дочерей на ужин. Девушки так и ахнули от того изобилия, что мать выставила на стол. была тушенка, картошка и сахарница была наполнена доверху. А еще печенье в вазочке. - Мама, ну откуда это? – удивилась Любаша и почувствовала, как неприятный холодок пробегает по ее коже. - Я продала твои красные сапоги, - сухо ответила мать, - они лежат без дела уже несколько лет. Куда тебе их носить? Да и малы уже. Зато мы будем сыты. Любаша поймала себя на мысли, что ей уже не больно. После того, как разрушилась её мечта ситцевом платье, девушка будто перестала чувствовать боль.. *** Кончилась война, и наступили совсем другие времена. И всё же было тяжело. Советским людям предстояло восстанавливать страну, по-прежнему в цене был упорный труд. Строились заводы, фабрики, магазины. Только прилавки наполнялись товаром не сразу. В первую очередь привозили продукты питания, вещи первой необходимости. Любаша пошла работать в ясли няней. Одновременно она училась в педагогическом училище. Мечты о ситцевом платье будто бы канули в прошлом. Девушка носила добротный шерстяной костюм. Он был почти новый – его купила соседка, но вещь оказалась ей не по размеру. - Какая красота, - произнесла мать, любуясь Любашей, - тебе очень к лицу. Шерстяной костюм будто бы придавливал ее к земле, заставлял думать о серьезном и тягостном. Девушка училась, работала. Закончив педучилище, она стала учительницей. Вскоре Любаша познакомилась с Виктором, который работал на химзаводе. Молодые люди сначала дружили, затем поженились. Новой семье выделили квартиру от предприятия, где работал супруг. Первое время все было хорошо, но вскоре Виктор начал попивать. И ругалась с ним жена, и по-хорошему разговаривала, а всё без толку. Не думала Любаша о том, чтобы развестись. Страшное это было что-то – развод. А на работе что скажут? А мать, разве, поймет? Потому и мучилась Люба с мужем, периодически пытаясь воздействовать на него. - Почему я не могу получить свою зарплату? – возмутился Виктор, которому в кассе предприятия отказали в выдаче денег. - Я договорилась, чтобы твою зарплату отдавали мне, - спокойно ответила Любаша, - все знают, что ты деньги пропиваешь, а потом прогуливаешь смены. - И что я теперь даже выпить после работы не могу? – выкрикнул муж, страшно раздосадованный. - Не можешь, - произнесла Люба, - пьяница мне в доме не нужен. Меньше стал пить Виктор, когда деньги в кошелек жены перетекли. А потом у супругов родилась маленькая Танечка. И тогда муж, вроде как, за ум взялся. Вновь училась Любаша быть счастливой. Глядя в светлые глазенки любимой доченьки, Люба радовалась и мечтала. А однажды, прогуливаясь с коляской мимо универсама, загляделась на манекен. «Она похожа на меня, - подумала вдруг Любаша, - и платье у нее такое славное, мне бы точно пошло». Платье на витрине не продавалось, зато в магазине был ситец. Не раздумывая ни секунды, Люба купила потрясающе красивую ткань – белую в мелкий цветочек. - Зачем это тебе? – удивился муж, глядя на кусок ткани, который жена выложила из сумки. - Я хочу сшить себе платье из ситца, -с улыбкой произнесла Любаша. Как же хорошо и легко ей было в тот момент! Виктор пожал плечами. Женщин этих не поймешь – какие-то глупости их радуют. Всё некогда было Любе ткань в ателье отнести и сшить, наконец, платье из ситца. Много проблем навалилось, еще и Виктор за старое взялся. Жена с ним ругалась, грозила разводом, а всё без толку. Даже жалобу написала на супруга и прямо на завод отнесла. Пропесочили безответственного мужа, как следует, и вновь стали его зарплату Любаше отдавать. Но всё тянуло Виктора пить и веселиться с друзьями. - Отдай деньги, – требовал муж, возмущенный тем, что жена мешает ему выпить. - Не дам, - покачала головой Люба, - и не проси. Тебе что, друзья дороже, чем жена с дочкой? Пробубнил что-то невнятное Виктор, добавил, что семьей дорожит, а всё равно уже одна нога уже в ботинке была. Махнула на него рукой Любаша, пошла дочку кормить. - Не дашь? – угрожающе прокричал муж. – Ну так сама виновата, тебе же хуже будет. Пока кормила Люба Таню на кухне, прошел Виктор в комнату прямо в обуви. Вроде как деньги искал. Однако Любаша знала, что никаких денег он не найдет – жена надежно все спрятала. Усмехнулась она, услышав, как хлопнула входная дверь. Подумала, что без денег не напьется муженек. А еще задумалась о том, что надо бы до ателье дойти. «Покормлю Танюшку и пойдем с ней гулять, да зайду к портнихе, - подумала Люба. - Хоть радость на душе появится». Пошла она в комнату и ахнула. Перевернул там все супруг, когда заначку искал. Деньги-то он не нашел, а вот ситец забрал. Как потом оказалось, Виктор продал ткань, чтобы хватило на выпивку. Он и понять не мог, почему жена была в таком бешенстве от его поступка. И хотя понимал Виктор, что поступил плохо, а все ж не недоумевал, почему жена так остро отреагировала. После сбивчивых объяснений Любы он пообещал, что непременно купит ей точно такую же ткань завтра. Муж обнял жену и постарался успокоить. - Завтра я зайду в магазин по пути с работы, - пообещал Виктор, - мы купим ткань и сошьем тебе платье. Любаша вроде как даже успокоилась. Ей показалось, что достучалась она до своего безответственного мужа. Вот только на следующий день Виктор не пришел домой. Сначала Люба думала, что супруг вновь пустился во все тяжкие. Ведь она как раз дала ему деньги на то, чтобы купить ткань. Но не пришел Виктор ни в семь вечера, ни в десять, ни ночью. Не появился он и под утро. Вскоре стало известно о беде. Накануне вечером мужчина вышел с работы и, действительно, отправился в магазин. Но у него схватило сердце, и он упал на землю. Прохожие доставили Виктора в больницу, где он умер, так и не придя в себя. *** После долгих лет вдовства Люба вышла второй раз замуж. Станислав Чупатов был ответственным и серьезным человеком. Он стал заботливым, внимательным отцом Тане, заботился о Любаше и был на хорошем счету на работе. У супругов появились общие дети. Когда Тане было двенадцать лет в семье родилась Ольга, а еще через год Степан. Все они жили дружной семьей. Люба давно уже одевалась в строгие платья и солидные костюмы. Учителю полагалось выглядеть так, чтобы вызывать уважение. Куда бы она могла пойти в легком воздушном платье? В магазинах появились красивые платья для девочек. Любе хотелось наряжать дочку, но Таня не проявляла особого интереса к нарядам. Девочка занималась спортом и предпочитала брючки, шорты. Единственным платьем, в котором можно было увидеть Таню, была школьная форма. По разным причинам семья никак не могла выехать на море. То отпуск не совпадал у супругов, то у Степки ветрянка, то у Любы заболела мать. Но однажды Стас заявил о том, что летом их семья непременно отправится на курорт. - В этом году меня ничто не остановит, - твердо произнес мужчина, обнимая жену, - моя жена еще ни разу в жизни не видела Ялту, разве так можно? Любаша рассмеялась. Она и сама была не прочь понежиться на морском бережку. И ребятам полезно будет погреться на солнышке. - Можно начинать собираться? – весело поинтересовалась жена. – Отпуск через два месяца, нам пора хотя бы купить чемодан. Стас кивнул. Он сказал, что чемодан купит завтра. А пока… - Любаш, я не знаю, понравится ли тебе эта вещь, - со смущением произнес мужчина, - но я увидел это в магазине и решил, что обязательно хочу поехать с тобой на море. Люба была заинтригована. Что же такого её муж увидеть в магазине, что заставило его задуматься о поездке на курорт? - Оно было на манекене и не продавалось, - сказал Стас, - но ты же знаешь меня. Если я захочу, никакая продавщица меня не переспорит. Пришлось даже позвать заведующую. - Стас, я не понимаю, - растерянно произнесла Любаша, - покажи уже, что ты там купил? Муж протянул Любе сверток. Почему-то ее руки задрожали, хотя она понятия не имела, что внутри. Непослушными пальцами распаковала она упаковку, и на ее руках оказалось прелестное светло-зеленое платье из легкой воздушной ткани. - Платье из ситца, - прошептала Люба, и в глазах ее появились слезы. Да как же это могло случиться? Она столько лет мечтала о нем, плакала… Порой Любаша находилась совсем близко к мечте, а потом мечты рушились. Сколько раз она уже могла купить или сшить его? Но почему-то такое простое желание много лет оказывалось недоступным. - Ты постоянно в строгом костюме, много работаешь и очень устаешь, - улыбнулся Стас, - а дома удобный халат, и снова у тебя работа, только по дому, забота о нас. А я хочу увидеть тебя легкой, порхающей… - Обязательно увидишь, - тихо произнесла Люба, смахивая слезы. Стас был немного смущен. Он не мог понять, почему его простой подарок привел жену в такое волнение. Но он видел, что платье безумно понравилось Любаше. *** Платье пришлось Любе впору. Оно совсем не походило на легкое ситцевое чудо из ее старой детской мечты, и все это было именно оно! Любаша постоянно трогала его, гладила. Порой ей казалось, что ткань пахнет как во времена её детства, когда она и сестры были совсем юными, и был жив отец. Всей семьей Чупатовы отправились на море. С радостью Люба надевала светло-зеленое платье из ситца. В нем она чувствовала себя легкой, совсем юной, будто не было за плечами долгих лет войны, тяжелой работы, вдовства и тревог. Рядом с ней был любимый человек и дети. Может быть, платье из ситца и не было уж так сильно ей нужно. Однако, дотянувшись до мечты, Любаша вдруг поняла, что стала по-настоящему счастливой. Автор: Хельга.

Матери сообщать не хотелось. Примчится, конечно, сразу, издалека приедет, но сердце свое надорвёт. Алексей жалел мать, а женат он не был. С девушкой жили, но расстались не так давно. Решил из ситуации выкарабкаться самостоятельно. Он прислушался. В палете он явно был не один. – Здесь есть кто-то? – спросил он. – Да, есть. Я думал Вы спите. Я сосед ваш, меня Сергей звать. А Вы Алексей, я знаю. – Мы с Вами вдвоем? – Да, это двухместная палата. Две кровати, окно, стол, санузел. Если что-то надо, не стесняйтесь, я помогу. – Попить бы. Алексей услышал скрип койки, шарканье больничных тапок, а потом звук наливаемой воды. Это было не скоро. Вероятно, рядом был человек пожилой, возможно старик. Он взял Алексея за плечо, потом за руку и дал стакан. – А который сейчас час? - спросил он потом. – Вечер. Уже темно. Но за окном красиво очень. Снег серебрится под фонарём. Не кружит, тихо падает. Прохожие скользят. Зима, – вероятно его собеседник стоял у окна. – Знаю. Убедился. Гололёд меня сюда и привёл. Чёртов гололёд! – Ничего, врачи сказали, видеть будете. Потерпите чуток. Погода не может быть виноватой в людских бедах. Она сама по себе. Сергей сказал это так спокойно и умиротворённо, что злость Алексея на непредвиденный на дороге гололёд и правда улеглась. Он уснул. Проснулись они утром, когда пришла медсестра. Она заставила Алексея встать, помогла сделать необходимые утренние процедуры, подготовила к обходу. Соседом занималась меньше. Тот, видимо, справлялся сам, не требовал большой заботы медсестры. А вот врач наоборот – у койки Алексея не задержался, а с соседом беседовал долго. Из услышанного Алексей понял, что у Сергея какая-то опухоль в голове, и она влияет на зрение. Это всё, что он понял из разговора. А когда спросил потом Сергея, тот сказал, что какая-то дрянь завелась в мозгах. Больше Алексей не спрашивал о болезни. Почувствовал – не хочет сосед об этом говорить. К Сергею приходила жена, помогала при необходимости и Алексею тоже. Угощала домашним невероятно вкусным борщом и пирожками. Женщина она была тихая, старалась не мешать, даже разговаривала с мужем потихоньку. Иногда соседу звонили сын и дочь. Алексей о случившемся сообщил только на работу, велел там не суетиться, он справится. Уже немного и сам ориентировался в палате и санузле. Он звонил матери и врал, что всё у него хорошо. Сосед не вмешивался – всё понимал. Вечерами от скуки Сергей рассказывал Алексею о том, что происходит за окном. – Вон речку видно. Смотри-ка, рыбак на кромку вышел. Рискует брат, лед-то некрепкий ещё. А какой лес густой за рекой, Алексей, Вы не представляете! Или... – Ох, Лёш, сегодня все ветки деревьев в инее, они такие хрупкие. И облака плывут медленно и важно. Сказочная картина. – Сергей, Вам бы книги писать. Не пробовали? - хоть рассказы соседа и были несколько грубоваты, но он так ярко и подробно описывал то, что происходит за окном. – Неет, – засмеялся собеседник, – Многое в жизни пробовал, но это – нет, – а потом добавил, – Может и зря. Этот мир стоит описывать. Сергей долгие годы работал шахтером. Рано вышел на пенсию и переехал с семьёй поближе к малой родине. Писателем он точно не был, но рассказывал практически литературно. Они вместе стояли у окна, держась за подоконник. – Вон, смотри-ка, влюбленные гуляют на мосту. Холодно видать – он свой шарф на неё повязал. Бережёт. Вон пацаны с горки катаются, кто – на санках, кто – на картонках. Все в снегу, сорванцы. От этих рассказов было тепло. И казалось Алексею, что это он сам, стоя у окна, всё видит. Мир, и правда, стоит того, чтоб его видеть. Это Алексей почувствовал именно сейчас, именно благодаря рассказам соседа. Глаза ныли, беспокоили, заставляя думать и переживать о будущем своём зрении. Он нервничал, жаловался соседу, сомневался в выздоровлении. А он должен видеть этот иней, этот закат, этих пацанов. Должен. Он только начинал свой жизненный путь. Повязку не снимали четыре дня. Утром на четвёртый день Сергея выписали. За ним приехала жена, в очередной раз угостив домашним Алексея. Они простились по-доброму. Хорошие люди. А после обеда Алексею, наконец, сняли повязку с одного глаза. Голова немного кружилась. Медсестра помогала ему дойти до палаты. Она одной рукой открыла палатную дверь, и, придерживая Алексея, направилась к кровати. Он смотрел в пол, но вот случайно поднял единственный глаз на окно и застыл на месте – окно упиралось в рядом стоящее серое высокое здание, в глухую стену без окон. – Что с Вами? Вам плохо? Алексей смотрел в окно. – Это моя палата? А разве у нас не река под окном? Мне Сергей говорил, что там, за окном, видит реку, парк, мост ... Медсестра тихо покачала головой и ответила: — Ваш сосед ничего не мог видеть. Он несколько лет уже слепой. — Зачем же он все это говорил мне? — Вероятно, чтобы поддержать Вас, — вздохнула медсестра, – У Сергея Иваныча онкология, к сожалению домой его выписали от того, что помочь ему врачи уже не в силах, – она развела руками и задумчиво добавила, – А ещё, возможно, он исполнил свою мечту. С Вами он был зрячим. Вечером Алексей стоял у окна один, смотрел в глухую серую стену и ... видел всё: и реку, и лес, и облака. И весь этот мир, на необычайную красоту которого никогда не обращал внимания. Теперь его жизнь будет другая ... Автор: Рассеянный хореограф.

С годами чувства не слабели, а только крепли на зависть окружающим. За семь лет между ними ни разу не пробежала черная кошка. Единственное, что Стас посматривая вокруг, понемногу, глубоко в себе начал мучиться вечным спутником семейного счастья-ревностью. Будучи по природе человеком выдержанным Стас не позволял этому пороку выплеснуться наружу давя все сомнения в себе. Хотя кто знает, какие бури бушевали в глубине души подводника, видя восхищенные взгляды мужчин направленные на жену, и слушая комплименты и любезности сослуживцев на праздничных саммитах. Но тем не менее внешне заметно не было, и даже Лариса сомнений и тревоги мужа не замечала, да и не хотела. А вот Стас незаметно созревал, прямо как прыщ перед тем, как лопнуть. Корабль уходил в море на контрольный выход. Схема отработанная и привычная. Десять дней тревог и нервотрепки плюс десять бессонных ночей. Рано утром Стас попрощался с женой, поцеловал спящего сына, и пообещав вернуться через десять суток отправился выполнять конституционный долг. Моря выдались нелегкие, то тут, то там намертво отказывалась работать мат.часть. Стас служил в механических силах и порядком намучился днем и ночью латая капризную технику. Тем обиднее было решение старшего на выходе командира дивизии на седьмой день идти в базу, по причине массовой неисправности технической части корабля. Злость и раздражение Стаса скрашивала лишь одна мысль: теплый бок жены стал на три дня ближе. А так, как на мужское достоинство и силу соскучившийся каплей не жаловался, то весь путь домой провел на подъеме, рисуя в мыслях одну картину за другой. По традиции в базу вернулись поздно вечером. Когда чехарда с выводом ГЭУ закончилась, Стас даже не опрокинув традиционную стопку спирта за прибытие, словно жеребец поскакал домой. Смакуя процесс возложения головы на пышную грудь законной супруги Стас домчался до дома, рывком поднялся на третий этаж и затормозил перед родной дверью. Было начало второго ночи. Мои спять-подумал Стас. Не ждут и представил как неслышно разденется и запрыгнет в постель к Ларисе, удивление той, и все последующее безобразие: Как можно аккуратнее вставив ключ дрожащий от нетерпения Стас тихонько повернул его и протиснулся в прихожую. Механиком каплей был отменным, замок регулярно смазывал, и тот его не подвел. К большому разочарованию жена судя по всему не спала. Из за неплотно прикрытой двери спальни падал луч света и что-то слышалось. Что именно Стас не понял, и не раздеваясь, даже не снимая фуражки на цыпочках подкрался поближе. Под ложечкой засосало. Сквозь створ двери его глазам предстала картина не снившаяся даже в самом страшном сне. Горел ночник. На его супружеском ложе бесстыдно раскинув ноги и раскидав по подушке белокурые волосы лежала женщина. Все остальное закрывала фигура обнаженного мужчины ритмично задиравшего зад к потолку. Женщина стонала во весь голос, его жена стонала как, как никогда не стонала с ним. Стас был убит на месте. Вся жизнь рухнула в одночасье. Сколько он простоял в полу парализованном состоянии неизвестно. Но когда Стас очнулся за свои поступки он уже не отвечал. В милицейский протоколах это называется: в состоянии тяжелого душевного потрясения. Охваченный пламенем мщения за поруганную супружескую честь Стас начал судорожно искать кобуру на поясе. Ее естественно не было. Кортика тоже. Стас ринулся на кухню. Первое, что попало под руку была вилка. Красивая мельхиоровая вилка из набора подаренного им на свадьбу. Зажав в крепкой офицерской руке неуставное холодное оружие Стас метнулся обратно к спальне. Ворвавшись как торнадо в обитель изменщицы, перехватив для верности вилку второй рукой, униженный офицер от души размахнулся и: Рука оскорбленного военного не дрогнула. Вилка описав широкую дугу почти полностью погрузилась аккурат посередине движущихся ляжек прелюбодея. Описать раздавшийся после удара крик я не решусь. Ветеран войны приехавший в гости к сыну, в квартиру по соседству, переживший блокадный Ленинград и штурм Берлина рассказывал, что проснулся с криком Бомбы!!! и поднял на ноги всю семью. Причем в отсутствии бомбежки и пострадавших его убеждали всей семьей минут сорок. И хотя спать он потом лег, но в отсутствии погибших и разрушений сомневался до самого отъезда. У соседей сверху описались дети, и чуть не наложили в штаны родители по причине непередаваемого ультразвукового воздействия. А овчарка других соседей выла до утра, оплакивая чью-то собачью жизнь. Оставив орудие мщения торчать в анусе осквернителя, Стас резко развернулся и почти строевым шагом вышел из спальни. У него оставалось одно желание: покинуть ставший чужим дом, хорошенько надраться и утром забрать вещи. О содеянном Стас как то не задумывался. На удивление в прихожей уже горел свет. И еще в ней стояла Лариса собственной персоной, в домашнем халатике и с полотенцем на голове. Красивая и соблазнительная. Для потерявшего все жизненные ориентиры Стаса потрясений на этот вечер оказалось достаточно. Со стороны это напоминало детскую игру замри. Онемению Стас не подвергся, но слова из себя выдавил с большим трудом. — А там кто? Дрожащая рука показала неопределенно назад. — Да твой брат Сережка с женой. Его же к нам перевели. Я им спальню уступила, пока тебя нет. А сама с сыном. . Да, что за крики-то там? — Я: понимаешь: тут: вилка: — А я мыться ходила. Днем напор слабый, а ночью ничего. Слушай Стасик, у них кажется что-то случилось: — Ага, -только и сказал Стас и грохнулся в обморок. . То, что брат переводится к ним, что у него жена тоже блондинка, что приехать они должны были именно сейчас Стас конечно помнил, но красная пелена упавшая на глаза заслонила все, да и кто бы мог подумать! В итоге все закончилось лучше, чем можно было ожидать. Задницу Сереже заштопали. Военврач в госпитале с трудом выдернув вилку долго выражал восхищение богатырским ударом, а закончив операцию похлопал Сергея по филейной части и обрадовал: — Геморроя не будет никогда! У тебя там труба, без сучков и задоринок. Нефтепровод! Помолчал, и хмыкнув записал в журнале, что больной сел на гвоздь. Сидеть на стуле по человечески Сергей разучился надолго. Первое время плакал, когда шел в гальюн по большой нужде, и рыдал когда возвращался. Потом привык. Сейчас и не помнит наверное времена, когда сравнивал унитаз с электрическим стулом. Сережиной жене Лене расклинившиеся ноги сводили четыре медсестры и хирург. Свели с трудом. А заикалась она всего три месяца. Да и то только в постели. В общем все закончилось хорошо. Как говориться малой кровью. Ячейка общества не распалась, семья сохранена. Жизнь продолжалась. Стас и Лариса так-же гуляли держась за руки и воркуя словно голуби. Солнце так-же светило, и корабли так-же уходили в море. Вот только Лариса стала убирать по шкафам все острое, вплоть до зубочистки, а Стас приходя домой звонил в дверь по пять минут, и ждал пока ему откроют. Что касается Сергея и его жены, то они хоть и простили Стаса, но ночевать у брата никогда больше не оставались… (Автор: Из сети)

- Сынок, иди обедать! – Нина уже в который раз пыталась отвлечь ребенка от гаджетов. - Кирилл, ты слышал, что мама сказала? – муж решил подключиться и попытаться докричаться до сына. - Ну что вам? – парень оторвал недовольное лицо от гаджета и подошел к столу. - Иди обедать! - в один голос крикнули родители. - Фу, суп! Сами его ешьте. Как надоело повторять – я не ем эту вашу еду для бедных. Закажи бургер, не хочу эту твою дурацкую стряпню есть. Сколько раз просил – не готовь мне, я могу сам себе доставку заказать. - Знаешь что? – отец угрожающе встал из – за стола, сжимая кулаки. - Сереж, присядь, я сама! – Нина положила руку на плечо мужа, чтоб успокоить его, и вышла из – за стола. - Пошли! – скомандовала она сыну. - Ну чего тебе снова? Вы достали уже – то подойди, то выйди. – капризничал сын. Пока он с возмущением шел в свою комнату, Нина достала из шкафа его спортивную сумку, бросила в нее спортивный костюм, кроссовки и теплый свитер. - Ты чего делаешь? – удивился Кирилл, глядя на мать. - Собираю твои вещи. Ты переезжаешь. На неделю одной смены вещей тебе хватит? Хотя, ты ж недалеко… - Чего? Я никуда не поеду! – выкрикнул мальчик. - Правильно, ты пешком пойдешь. У нас тут в соседнем доме семья живет, у них там то ли семь, то ли восемь детей в двушке. Поедешь к ним, в гости, на перевоспитание. - Ты не поняла, что ли? Я никуда не поеду! - А я тебя и не спрашивала! Все! Выметайся! Нина смотрела, как сын уныло плелся по двору, волоча по земле спортивную сумку, стоимость которой была равна половине месячного дохода семьи, живущей по соседству. Семья эта была известна на весь район. Как и чем они зарабатывали, не знал никто. С матерью семейства Нина сама училась в школе. И в то время ситуация была ничем не лучше. Неподалеку от квартиры, где в детстве жила Нина с родителями, был частный дом, в котором ютилась многодетная неблагополучная семья. Дети, вечно грязные и голодные, пытались учиться в школе, но условий для этого не было никаких. Сердобольные соседи постоянно собирали вещи, продукты, обувь и относили в ту семью. Большую часть этой «гуманитарной помощи» родители благополучно пропивали. Периодически семью навещала социальная служба и забирала детей. Однако, по каким-то причинам их возвращали домой через некоторое время. Из той семьи с Ниной в классе училась одна девочка, Валя. Училась слабо, особых усилий не прикладывала, а жизнь родителей считала вполне нормальной. В отличие от старшего брата, Валя не стремилась к другой жизни, учиться или как – то менять к лучшему условия проживания. Старший брат Вали – единственный в семье хорошо учился в школе, повзрослев не пил и не курил, много работал. В общем, он был примером того, как круто можно изменить свою судьбу. Как сложилась жизнь остальных детей в той семье, Нина не знала. Вернувшись в родной город после получения высшего образования, она услышала краем уха, что вся семья куда-то переехала. Осталась только Валя, которая к тому времени уже сама была замужем и успела нарожать детей. По странному совпадению, Валя с мужем поселились в соседнем доме. Один из сыновей Вали учился в одном классе с Кириллом. Видимо, мальчик пошел в своего дядю. Старательный, умный, трудолюбивый мальчик, он был лучшим учеником в классе сына. На каждом собрании учителя пели ему хвалебные оды, особенно подчеркивая то, в каких условиях жил ребенок. Пока Кирилл учился в начальной школе, Нина не особо внимательно следила за другими детьми и их успехами, однако, чем старше становился сын, тем обиднее становилось видеть его равнодушное отношение ко всем ее стараниям. Кирилл рос слабым и болезненным мальчиком, с самого рождения отличался очень плохим аппетитом, поэтому был безумно избирателен в еде. Порой Нине приходилось буквально устраивать танцы с бубном, чтоб сын съел хоть что-то. Такая избирательность сохранилась и в подростковом возрасте. Нине частенько приходилось готовить отдельно для себя с мужем и сыну. Обычные супы или котлеты сын не переносил на дух. Каждый раз Нине приходилось придумывать что-то особенное. Когда сын подрос, начал частенько заказывать доставку с вредной едой. Приходилось мириться, так как Кирюша мог из вредности объявить голодовку, добиваясь своего. На фоне всего этого Нина все чаще стала обращать внимание на семью одноклассницы. Ее дети, точное число которых, казалось, не знала даже сама Валя, отличались изумительным аппетитом. Пока Нина бегала по врачам, стараясь поднять у вечно болеющего Кирилла гемоглобин, медсестра с удивлением замечала, что у детей Вали этот показатель был на высоком уровне. - Вот смотрю на вас – вы и питание специальное покупаете, и препараты железа сыну даете. И все без толку. А есть тут у нас одна семейка, так там пятеро детей. Живут на одной лапше пустой. И знаете, щеки у всех детей, как яблоки. Да и анализы, как из книжки, – замечательные. Из всех малышей, что на нашем участке, это самые здоровые дети. Удивительно, мамаша вообще безалаберная, папашка пьет не просыхая. К ним домой приходится ходить, чтоб прививки поставить. - Да я знаю эту семью. Эта мамашка со мной в классе училась, и сама она в такой же семье выросла. Видимо, решила повторить. - Вам «повезло», на второе поколение любуетесь. Нина искренне удивлялась, как дети, которые питаются, как попало, не болеют, имеют прекрасный аппетит, и всегда веселы. Однажды зимой, когда Кирилл лежал в больнице с очередной пневмонией, так как его продуло в школе, Нина подошла к окну и увидела играющих детей Валентины. Где была Валя - неизвестно, но все пятеро ее отпрысков, в возрасте от двух до восьми лет, копошились на детской площадке. В осенних куртках, некоторые без шапок, в тонких колготках они спокойно бегали по сугробам и играли в снежки. Кроме этих малышей, на улице не было детей, так как поднималась метель и крепчал морозец. Спустя два часа Нина готова была сама выйти на улицу и загнать детей домой. В итоге, поняв, что за детьми никто не следит, Нина решила все же отвести ребятишек к маме. Наспех собрав пакет с фруктами и печеньем, она вышла на улицу. - Ребятки, а вы не замерзли гулять так долго? - Нет. Мамка сказала гулять, пока она не позовет. Она генеральную уборку делает. И еще не звала нас. - Может, она забыла? Давайте я вас до дома провожу, - предложила Нина, рассматривая плохо одетых ребятишек. - Хорошо. – старший мальчик, ровесник Кирилла, был удивительно похож на своего дядю, единственного брата Вали, который вырвался из нищеты и сейчас был довольно успешным. Подойдя к квартире бывшей одноклассницы, Нина услышала громкую музыку, которая доносилась из-за двери. Достучаться не получилось, пришлось входить самостоятельно. Дети, словно цыплята, притаились за спиной тети, боясь, что мать начнет ругать их за самовольное возвращение. - Валя! Валентина! Ты дома? – Нина пыталась рассмотреть что-то в квартире, окна которой были завешены каким – то подобием штор. В дальней комнате, на кровати, спала Валентина, не обращая внимания на громкую музыку. Нина решила первым делом угостить детей принесенным гостинцем, а затем поговорить с их матерью. - Ребята, мойте руки и за стол, я вас угостить хочу. - Нам ничего не надо, у нас все есть. – быстро отрапортовал старший мальчик заранее заученной скороговоркой. - Так я вас просто угостить хочу. Если хотите, я маме ничего не скажу, - заговорщицким тоном проговорила Нина, выкладывая на стол печенье. В небольшой двухкомнатной квартире не было никаких условий для детей. Даже кроватей не было. В углу одной комнаты стоял большой диван, рядом с которым стопкой лежали старые матрасы. В другой комнате на кровати спала Валя. Очевидно, что «генеральную уборку» Валя решила не делать. Да и про детей, похоже, забыла. - Валя, проснись. Валь, я детей привела. Ты что ж не смотришь за ними? - А? Чего? Какие дети? Пусть гуляют, на улице тепло. – промямлила женщина, не открывая глаз. - Валь, там метель. Я привела ребят. Что же они у тебя раздетые бегают, простудятся ведь. - Ничего им не будет. Я все детство пробегала в резиновых сапогах. Ничего ж, выросла. - Неужели ты своим детям того же желаешь? – ахнула Нина. - Слушай, а ты чего приперлась – то? Тебя кто звал? Тебе какое дело до моих детей. – наконец, Валя села. - Да мне никакого дела, жалко их, холодно на улице. Видя, что Валентина снова завалилась спать, Нина с сожалением посмотрела на детей и отправилась домой. Дома она перебрала вещи сына, отобрала те, что могли подойти ребятишкам Вали, сбегала в магазин, купила несколько шапочек, шарфов. Вечером, снова увидев детей на площадке, она пригласила их к себе. - А нам не разрешают к чужим в гости ходить. – старший мальчик снова выступил вперед, защищая младших. - Ну какая же я вам чужая? Я с вашей мамой в школе училась. Вот, хочу вас в гости позвать, чаем напоить. У меня сын твой ровесник. Может, подружитесь. Кирилл отказался играть с гостями, закрывшись в своей комнате. - Я с ЭТИМИ не собираюсь играть! Меня потом ребята засмеют. Мама! Чтоб я больше не видел, как ты их в дом приводишь! Нине было стыдно за сына. Однако, напоить детей чаем и накормить ужином она все же решилась. Перед тем, как увести ребят домой, она предложила им забрать вещи, которые заранее приготовила. Младшие обрадовались обновкам, а старший мальчик отказался наотрез. На протяжении следующих нескольких недель Нина периодически старалась помогать семье Валентины. А когда сын пошел в школу, пыталась подружить его со старшим Валиным мальчиком, Игорьком. Несмотря на полное отсутствие условий для учебы, Игорек был самым сильным учеником в классе, постоянно участвовал во всевозможных спортивных соревнованиях, олимпиадах. Казалось, все, за что мальчик брался, удавалось удивительно легко. Да и остальные дети в этой семье показывали неплохие результаты в учебе. Дома с ними никто, естественно, не занимался. Репетиторов не нанимал. Мало того, даже в школу ребят собирали добрые люди, так как Валентина в последние годы стала пить все сильнее, а муж ее и вовсе пропал. Кирилл же, несмотря на просьбы матери, считал ниже своего достоинства дружить с такими детьми. - Мам, у него даже нормального телефона нет. Одевается, как нищий. Да еще и ботаник. Ты хочешь, чтоб надо мной ребята смеялись? – отмахивался сын, когда мама заводила разговор об Игоре. - Зато он отличник, капитан школьной сборной по лыжам и легкой атлетике. А на олимпиадах всегда призовые места занимает, - уточнила мама. - А, ну да, еще и ботан! Идеальное сочетание! Мам, отстань от меня, не буду я с ним общаться. И братьев, и сестер его не води к нам. Не хватало, чтоб мои друзья увидели, как ты это клоповник домой таскаешь! - Кирилл, прекрати. Это хорошие, чистые дети. - Ой, знаю я, какие они чистые. У них даже спать негде. Живут как в сарае. Несмотря на то, что девочки старались поддерживать в квартире порядок, мать постоянно приводила собутыльников, которые устраивали драки и снова превращали квартиру в бедлам. Нина смотрела на семью подруги и ее брала зависть. Живет в свое удовольствие, ни о чем не переживает. Ей плевать, что дети голодные и плохо одетые. Главное – нашла себе на бутылку, и жизнь удалась. А Нина боролась с плохим аппетитом сына, лежала в больницах с кучей его болячек, а когда сын пошел в школу, отдавала денег репетиторам, чтоб Кирилл хотя бы успевал на тройки. Причем в том же Игорьке Нина видела настоящее стремление к росту и развитию. А в своем сыне замечала только потребительство. - Сереж, мы растим трутня какого – то! У нас ребенок ни к чему не стремится. Он же и кровать за собой толком не умеет заправлять. Если я ему обед не приготовила, он не догадается себе приготовить что-то из того, что в холодильнике есть. А если я прошу хотя бы мусор вынести – слышу миллион возмущений о том, что он мне не раб. Вот где мы с тобой ошиблись? Почему та же Валя вообще воспитанием детей не занимается, а они растут такими умничками? - Так у нее и брат такой был. Может дети в него пошли. - Дай то бог. Но мне обидно, почему мои старания летят в пустоту? - Может, нашему сынуле ремня прописать и без телефона оставить на недельку? - Ты думаешь, поможет? - Ну, попробовать – то всегда можно. Или Вальке на перевоспитание отправить! – засмеялся супруг. После слов мужа Нина задумалась. - Послушай, а может и правда его на денек к ним отправить, чтоб посмотрел, как живут дети в других семьях? Он же не верит, что не все родители могут тратиться на детей, как мы на него. Ему кажется, что его, несчастного, во всем ограничивают. Айфон устаревший купили и кроссовки всего за пять тысяч. А надо за десять. - Ага, сейчас отправим его к Вальке, потом вшей выводить месяц будем. - Да нет там никаких вшей. Хорошие там детки. Чистенькие. Следят за собой, дома стараются прибираться. Я смотрю на них – душа радуется, что стремятся к лучшему, даже ничего не имея. А мой? Ленивец без цели в жизни! В это время у мужа зазвонил телефон. - Пап, ну ты где? – недовольный тон сына было слышно даже сидящей рядом Нине. - Дома, а что? - Ты что, не можешь приехать меня из школы забрать? Я что, должен пешком тащиться? - Тебе четырнадцать, дойдешь! - Не пойду! Скинь мне денег на такси. - Пешком дойдешь, ножками! – рявкнул муж и положил трубку. Спустя полчаса недовольный сын пришел домой. Бросив в коридоре обувь и портфель, он демонстративно закрылся в своей комнате, хлопнув дверью так, что со стены упала картина. - Я ему сейчас! – вставая, начал закипать муж. - Подожди, пусть побесится. Сам выйдет. Он в школе не ел, мне учительница сказала. Голод не тетка – выгонит. Однако, даже через час сын не подавал признаков раскаяния. Материнское сердце Нины не выдержало, и она решила сама позвать сына обедать. - Кирилл, сынок, иди обедать. Тишина. - Кирилл, мама зовет, ты не слышишь? - Кирюша, все остынет! – Нина понимала, что Кирилл в очередной раз проверяет ее на прочность. - Я сейчас его телефоном гвоздь забью для той картины, что со стены упала! – взрывной характер мужа не выдерживал поведения сына – подростка. - Подожди, я сама. Нина встала и пошла в комнату сына. Увидев мать, парень демонстративно отвернулся к стенке. Нина собрала его вещи, выхватила из рук телефон и спокойно вернулась в кухню. - Отдай телефон, быстро! Это моя собственность, ты не имеешь права. - Телефон покупала я. Теперь решила его продать. А тебе куплю кнопочный. И то, если будешь себя вести хорошо. - О, репрессии! Старый добрый совковский метод! – сарказм сына выводил из себя даже Нину, но она решила идти до конца. - Да, репрессии. Раз ты не понимаешь слов, не ценишь нас с отцом, не слушаешься, не хочешь учиться, мы решили тебя отправить на пару дней пожить к Игорьку. - Куда? К этому блохастому? Ну, нет! Я сейчас в полицию позвоню! – выдал Кирилл. - С чего? С мобильной ложки? – съязвил отец, держа в руках телефон сына. - Я никуда не пойду! – завыл паренек. - Пойдешь. Посмотришь, как живут дети в других семьях. Где нет условий для жизни, нет достаточного питания, нет даже стола, чтоб уроки выучить. И при этом дети стараются. Без репетиторов пятерки получают. - Отлично! Можете не продолжать свои нравоучения! Я сам уйду, чтоб только вас не слушать! – Кирилл схватил сумку и вышел на улицу. Нина смотрела, как он шел через площадку, волоча сумку по грязи. - Делаем ставки, господа! Я думаю, на часок хватит нашего отпрыска! – весело заметил муж. - Мне кажется, на пару часов. – тихо сказала Нина, заметив, что сын поравнялся с Игорьком, который вел из садика младшую сестренку. Было видно, что парень поздоровался с ее сыном, но Кирилл не ответил. Весь вечер Нина провела, как иголках. Пришлось отменить репетиторов, уроки были не выучены, а за окном становилось темно. – Сереж, пошли, поищем его. Вдруг беда случилась? - Пойдем. Что-то заигрался наш мальчик в самостоятельность. В это время на телефон Нины пришло сообщение. «Кирилл у нас, не волнуйтесь за него. Игорь». - Сереж, постой, похоже он нас впервые послушался. Сообщение пришло от Игорька. Он пишет, что Кирилл у них. Сын вернулся поздно ночью. Тихий, молчаливый. Извинившись за то, что его долго не было, быстро почистил зубы, переоделся и лег спать. Нина решила ничего не спрашивать у сына. Утром Кирилл молча позавтракал, собрал портфель и ушел в школу пешком. Такого не было уже давно. Обычно он устраивал концерт, требуя отвезти его. После школы Кирилл также пришел домой пешком. На этот раз, решил сам рассказать, что с ним было накануне. - Я по району нашему шатался. Игорек меня несколько раз видел, потом к себе позвал. Мам, как так можно жить? Они ужинали пустыми макаронами. Игорь сам готовил и маленьких кормил. Уроки помогал средним делать. Меня накормил тоже. Не пожалел еды, хотя у самих ничего нет… - Ты же не ешь макароны. - Он их вкусно приготовил. – выкрутился сын, но Нина знала, что Кирилл ничего не ел весь день и, похоже, готов был съесть что угодно. - А вечером они спать легли на пол, на матрасы. Даже без постельного белья! У них одеял всего три, а детей пять! Игорь предложил на его «кровати» лечь. Я решил домой пойти. А вы почему меня не искали? - Игорь написал, что ты у них. - Вот же он врун! Я ж попросил не говорить тебе. - Видимо он решил, что я буду волноваться. - А я и хотел, чтоб ты волновалась. - А что ж до утра у них не остался? Кирилл замолчал. Нина видела, что он собирается с мыслями и решает, говорить ли матери. -Сын, что случилось? - Мне стало страшно. Ночью пришла их мать. Пьяная. Начала кричать, всех разбудила. Игорь в кухню ее отвел, но она так орала! Потом слышно было, что она разбила что-то. Мам, как же так можно жить? Там же дети маленькие, а она так кричит? Я собрался и ушел домой. Мам, простите меня... Я постараюсь хорошо учиться. Я… это, двойку получил. Но я ее исправлю! Мне Игорь помочь обещал. - Значит, не такой уж он и плохой. - Нет. Он вообще классный. Так за братишками и сестренками смотрит. Мам, я ему оставил вещи, которые ты положила. У меня есть другие. А у него даже спортивного костюма нет. Можно? - Можно. Сын ушел в свою комнату, а Нина с мужем переглянулись и молча улыбнулись. Оказывается, иногда полезно узнать, как живут другие. Автор: Ольга Брюс.

Нина погладила рукой коробку с красками. Да, Мотя смог. Почти сумел растоптать её желания, возможности, веру в себя. Он столько раз повторял ей, что она бездарна, что годна только на то, чтобы сидеть дома, рожать детей и обслуживать гения. Гений - это он, Матвей Дерябин, призёр одного из престижных творческих молодёжных конкурсов. Правда, журналисты потом написали, что главным спонсором мероприятия выступал холдинг его дяди, но на эту заметку мало кто обратил внимание. И замуж за него Нина вышла маме назло. Потому что влюбилась и не хотела слушать её, в общем-то справедливые, доводы. А когда родился Илюшка, Матвей и вовсе решил, что Нина теперь никуда не денется. "Распоясался", как мама говорит. Только Нина вдруг разозлилась неожиданно. Забрала Илюшку и подала на развод. Упрямая же, как коза. Он кричал, что слезами умоется. Нина, конечно же, не он, не Матвей. Она и умывалась. Сидела и ревела, когда Илюшка засыпал. Только плакала не из-за Моти, и даже не из-за развода, сама толком не знала из-за чего. Просто горько было и обидно как-то. Даже если она и коза, козам, им, наверное, тоже бывает обидно. - Так что прекращай coпли на кулак мотать. - Мама строго посмотрела на Нину. - И начинай жить заново. - Это как? - Вот так. - Мама подвинула к ней папку с листами. - Бери, и пиши. Кроме тебя самой из этого болота доставать мою дочь некому. - Мам, ты смеёшься? Когда мне писать? Илюшка каждую минуту внимания требует. Не до акварелей сейчас. - Илюшка теперь твоего внимания будет требовать всю оставшуюся жизнь. Ну, ближайшие семнадцать лет, так точно. - Отрезала мама. - Но это вообще не повод похоронить себя заживо под гнётом материнства. - А ты? - Что я? - Ты сама со мной носилась, как с писаной торбой. Не похоронилась же. - Теперь с Илюшкой буду носиться. Опыт есть. - Невозмутимо сообщила мама. - А ты в себя приходи, поняла? Если из декрета раньше надумаешь выйти, я свой график под твой подстрою. Справимся. Последние несколько лет мама работала грумером. Началось всё с их старенького пуделёныша Федьки, Фердинанда второго, а потом мама вдруг обнаружила, что у неё хорошо получается стричь собак, закончила специальные курсы, и сейчас от клиентов у неё отбоя не было. Мама тоже была упрямой. Нина это знала. Поэтому вздохнула и положила покупки в ящик комода. - Не вздумай держать это там. - Мама нахмурилась. - Я, между прочим, почти последние деньги отдала. - Почти последние. - Усмехнулась Нина. - Делать тебе нечего, мамочка. * * * * * Она стояла у окна, бездумно смотрела на огни ночного города. Спать не хотелось. Мама забрала Илюшку как раз затем, чтобы она выспалась, но сон не шёл. Подумав, открыла комод, достала бумагу и акварель. Коснулась мокрой кистью листа, набрала каплю краски, смотрела, как растекается цвет. Волокна бумаги принимали его отзывчиво и благодарно. Через некоторое время Нина поняла, что ничегошеньки у неё не получается. С досадой скомкала лист, на глаза навернулись слёзы. Прав был Мотя. Она бездарность. У неё ничего никогда не получится. Или получится? Нина достала новый лист, решительно набрала чёрной краски на кисть и принялась писать. На бумаге постепенно проступали контуры, погружённых во тьму домов, вспыхивали ярко освещённые окна и теплился чуть расплывающийся тусклый свет уличных фонарей. - Здорово. Молодец. - Похвалила мама, увидев работу дочери. - Я же говорила, что ты зря не веришь в себя. - Ну и, мам? - Нина спрятала рисунок в комод. - Я послушала тебя. Только зачем всё это? Какой смысл? Кому нужна моя мазня? - В первую очередь тебе самой. - Мама, уложила Илюшку в кроватку. - Поглядывай ночью, он что-то кашлял вчера. А если художнику необходимо подтверждение его таланта, он должен идти в массы. - Какие массы, мама? - Нина дотронулась до лба сынишки. - Температуры не было? - Не было. А выйти в массы просто. Для начала встань на "мостике". "Мостиком" в городе называли место близ старого моста, что-то вроде Арбата, где собирались продавцы картин и сувениров. - Мам, ты пошутила сейчас? - Не пошутила. "Мостик" сразу покажет, достойны ли внимания твои работы. Если людям понравятся, если будут покупать, значит... - Ничего не значит. В нашем городе зарплаты такие, что людям не до картин. - А ты высокую цену не ставь. Тебе ведь важно понять, будут ли нравиться людям твои картины. - За бесценок, может быть, и будут. - Вздохнула Нина. - А вот это не так. Люди не готовы платить за искусство, если оно им не нравится. Даже мало не готовы, понимаешь? - Понимаю. Но всё равно это бред. - На слабо тебя брать? - Бесполезно. Не помнишь, что ли? - Помню. Но на "мостик" я бы всё равно вышла. Просто, чтобы самой себе ответить на этот вопрос. - Мама, а мой мольберт... - В кладовке стоит. На "мостике" никто не обратил на Нину внимания. Она встала с краю, ближе ко входу в парк. Достала краски. Дома нарисовала ещё несколько работ, закрепила их на большом листе. А сейчас принялась выписывать часть фигурной ограды парка и синее небо между ещё голыми ветвями деревьев. - А ночной город сколько стоит? - Спросила какая-то девушка, удержав за рукав своего парня. Нина назвала цену. - Миш, давай купим. - Попросила девушка. - Ну можно. - Парень вгляделся в рисунок. - Только, а где же имя автора? Обычно подписывают. - Зачем? - Нина смутилась немного. - А вдруг через полвека ваши картины будут цениться, как полотна Сурикова или Айвазовского. Кто знает. Вы нам подпишете? - Хорошо. - Улыбнулась Нина. - Если как Суриков. Она набрала на кисточку белой краски и сделала несколько штрихов в углу листа. - Что это? Козлик? - Воскликнула девушка. - Коза. - Улыбнулась Нина. - Мама иногда зовёт меня так. Молодые люди рассмеялись, поблагодарили Нину и пошли дальше, весёлые и счастливые. Они с Мотей когда-то тоже были такими. Её рисунки неожиданно начали неплохо продаваться. Теперь Нина без напоминаний рисовала в углу листа маленькую козочку. Но однажды к ней подошли двое мужчин. Одного Нина знала. Другие продавцы называли его Санёк. Он тоже продавал картины на "мостике". - Слышь, Коза. - Тихо и мрачно сказал Санёк. - Ты чего нам, честным художникам, цену сбиваешь? - Я, конечно, понимаю, что искусство бесценно. - Нина прищурилась. - Но здесь каждый устанавливает цену сам. - Умная. - Хрипло рявкнул второй. - Скажи спасибо, что вообще пустили тебя сюда. А ты с хорошими людьми так поступаешь. - Вот что. - Санёк зыркнул по сторонам. - Ты сюда больше не приходишь, и мы забываем твою дерзость. - А если нет? - Тогда пожалеешь. - Они развернулись и отошли. - Не пойду туда больше. - Нина сидела напротив мамы. - Всё, что мне для себя нужно было, я поняла. Твоё задание выполнила. - Ну и зря. По-моему, у тебя неплохо получается. - Нет, не зря. - Она посмотрела на играющего на ковре сына. - Я знаю, что делаю, мама. В жизни есть кое-что поважнее собственных амбиций. - Ну, дело твоё. * * * * * Двое мужчин смотрели на лежащий перед ними рисунок. - Вот видишь значок? Козочка. Эта девушка приходила на местный развал со своими работами. Но её уже давно никто не видел там. - Жаль, она могла бы участвовать в нашем конкурсе. Хорошие работы, самобытные, в них душа есть. - Не только. Техника тоже неплохая. Можно было бы поработать ещё, но сам знаешь, иногда учить - только портить. Дочь с парнем своим принесли. Сначала эту, потом ещё одну. А потом, говорит, сколько ни ходили мимо... Нина с Илюшей не спеша шли по парку, наслаждаясь тёплым весенним днём. Солнце припекало совершенно по-летнему. Илюшка вспотел в своей тонкой, но тёплой шапочке и теперь капризничал. Нина остановилась, чтобы поправить его одежду. - Это вы? - Раздался радостный девичий голос. - Это я. - На всякий случай уточнила Нина, вглядываясь в девушку. - Мы с моим парнем покупали у вас картину, помните? Ночной город. Вы нам ещё козочку нарисовали. - Помню. - Улыбнувшись, действительно вспомнила Нина. - Ваш молодой человек ещё намекал, что я буду знаменитой, как Суриков. - Точно. - Обрадовалась девушка. - Мы потом ещё один пейзаж покупали. Хорошо, что я вас встретила. Знаете, сейчас проходит конкурс молодых художников, и мой отец в числе организаторов. Он очень жалел, что вы не принимаете в нём участие. Ему понравились ваши картины. Вот что, держите буклет с условиями. Она достала из сумочки рекламку. - Работы принимаются до десятого апреля. Если захотите принять участие, позвоните моему отцу и привозите рисунки. Акварелей не так много, у вас хороший шанс на победу. И можно я запишу ваш номер, чтобы потом не потерять? - И ты ещё думаешь? - Мама смотрела на Нину пристально и вопрошающе. - Это шанс, девочка. Так почему им не воспользоваться? - Мама, но я не хочу никому и ничего доказывать. - А ты не доказывай. Просто сделай это для себя. Посмотри, тебя уже узнают на улицах. Это успех, дочь. - Всё шутишь. - И в мыслях не было. А через некоторое время она с удивлением разглядывала макет собственной странички в каталоге конкурса. - Как будем подписывать? - Спросил редактор и смутился. - Дело в том, что из-за подписи, вас за глаза называют просто Козой. Псевдонимы допустимы. - Зачем псевдоним? Моя фамилия имеет отношение к моему знаку. Козинцева. Козинцева Нина. Я больше не Дерябина. - Конкурсант Дерябин, кстати, тоже участвует. - Простите, мне это не интересно. Матвей хмуро рассматривал каталог. В этот раз он даже в тройку не вошёл. Ох уж эти независимые конкурсы. Проводят все, кому не лень. И Нина. Интересно, кто её надоумил вылезти со своим знаком козы и своими никому не нужными акварелями. Знал бы, что придётся пересечься здесь, отказался бы. - Нина, простите. - Услышал он. Покосился. К его бывшей жене подходил высокий и весьма привлекательный мужчина - Наше издательство планирует выпустить календарь на следующий год. Хотелось бы воспользоваться вашими картинами как иллюстрациями. Может быть, обсудим такую возможность и дальнейшее сотрудничество. Она что-то ответила. Дальше Матвей не слышал, они отошли в сторону. Он раздражённо вышел из здания. А люди продолжали рассматривать картины, подолгу задерживаясь у тех, где в уголке наивно и упрямо одновременно притягивал их взгляды маленький забавный знак козы... (Автор Йошкин Дом)