Истории, которые влияют на нашу жизнь!

Любой свихнется! – сердито проворчала Настя, и направилась было к своему рабочему месту, но тут же застыла, глядя на бедлам, который царил в кабинете. Ящики столов были вывернуты и раскиданы по всему кабинету, а документы белым ковром устилали почти весь пол. - Что за Мамай здесь прошел?! – ахнула Настя, и кинулась вслед за Алиной. Она уже поняла – случилось что-то из ряда вон. Алина девушкой была строгой, любила порядок и иногда даже немного бесила Настю тем, что с маниакальной скрупулезностью проверяла папки с документами в конце рабочей недели. - Зачем ты это делаешь, Алина? – Настя поправляла макияж перед зеркалом, готовясь к очередному свиданию. Пятница была единственным днем, когда она могла позволить себе расслабиться и заняться личной жизнью. Во главу угла Настя ставила карьеру, решив отложить все прочее на потом. Да и серьезных отношений заводить она не хотела. Были у нее для этого свои причины. - Так надо! – коротко отвечала Алина, перебирая бумаги. - Кому? - Мне, в первую очередь. - И охота тебе? Ведь мы в течение недели все делаем как надо. Так, зачем эти проверки? - Был печальный опыт. Озвучивать подробности Алина не спешила, а Настя не настаивала. Не хотела тратить драгоценное время на то, чтобы выслушивать скучную историю о прежнем месте работы Алины. Настя знала, что в компанию Алину привел заместитель директора. Ходили слухи, что брать новенькую не хотели. Причин никто толком не знал, но поглядывали на Алину с интересом. Это что же такого надо было натворить, чтобы тебе «волчий» билет выписали?! Работу в компании Алина все-таки получила, но до поры до времени старалась лишний раз «не отсвечивать». Копалась потихоньку в бумажках, разбиралась со спецификой работы, и помалкивала. И только, когда пришла пора подбивать годовой отчет, показала себя во всей красе. Те ошибки, которые были найдены ею, привели в изумление не только руководство фирмы, но и главного бухгалтера – Лидию Васильевну. - Совсем стара стала! Такое пропустить! – сокрушалась она, просматривая замечания Алины. – И как ты только это нашла?! Откуда такой опыт?! - Я аудитором работала, - коротко ответила Алина. – Не волнуйтесь! Ничего критичного здесь нет. Нужно только внести правки. Так стало известно, где и кем раньше работала Алина, но ясности к ее портрету это не добавило. Собранная, деловая, даже отстраненная немного, она ровно и спокойно общалась с коллегами, делая исключение только для Лидии Васильевны. Та, после истории с отчетом, взяла новенькую под свое крыло. - Не сметь мне Алинку обижать! – пригрозила она притихшей бухгалтерии, которая с превеликим удовольствием перемывала кости Алине, обсуждая ее мифический роман с заместителем директора, который принял столь деятельное участие в ее судьбе. – У нас таких еще не было! Голова светлая – дай Бог каждому! А что до прочего… Не пряник она, чтобы вам всем нравиться! Работать сюда пришла, а не на арене клоуном скакать для вашего развлечения. Цыц, мне! Узнаю, что вредничаете – не обижайтесь потом! И нет у нее никакого романа с Павликом! Не выдумывайте! Нашли тему! Разговоры чуть поутихли, а Алина попробовала поблагодарить Лидию Васильевну за заступничество. - Ой, да оставь ты эти реверансы! Пашка – лопух! Ему такая девушка, как ты, не по зубам. Да и счастлив он в браке! Это я точно знаю! На крестинах младшей дочки его была. Кстати, а вы друг друга откуда знаете? - В школе вместе учились. Почти шесть лет за одной партой просидели. - Понятно. А ты еще и с людьми общаться умеешь, оказывается. - Почему вы так решили? - Да потому, что лет уже сколько прошло с тех пор, как вы с Павлом школу окончили? А ты к однокласснику за помощью обратилась. И он не отказал. Это о многом говорит. Расскажешь, что у тебя приключилось на прежнем месте? - Сложно все было. Фирма от одного хозяина к другому переходила. Меня попросили закрыть глаза на подделку документов. - А ты не смогла… - Нет! Владелец фирмы меня на работу взял, когда я еще в университете училась. Так, подай-принеси. Но на тот момент для меня это было просто спасением. - Почему? - Меня мама одна воспитывала. Папы не стало, когда я еще совсем маленькой была. А мама… Болела она очень. Держалась ради меня. Но организм же у человека не вечный. И к тому времени мама уже сильно сдала. Переживала все, что живем плохо. А мы, на самом деле, не плохо жили. Просто скромно. Доходов-то – ее пенсия да моя стипендия. Ну плюс еще моя зарплата, если можно так ее назвать. Я подрабатывала, как могла. Полы в подъездах мыла по ночам. Небольшие, но деньги. А потом преподаватель мой посоветовал мне сходить на собеседование к его другу, который искал молодых специалистов для своей фирмы. Вот так и я попала туда, где потом проработала почти шесть лет. - А почему так получилось, что фирма эта перешла к другому хозяину? - Компаньоны бизнес не поделили. - А ты крайней осталась… - Можно и так сказать. Тот человек, который меня на работу брал, хотел мне хорошую характеристику дать, но слухи уже пошли, а это сами знаете, как работает. - А скажи-ка мне, девочка, личных мотивов там не было? Отказалась не только бумажки нужные дать новому начальству, когда потребовали? - Нет. Ничего такого. Только деловые отношения. Алина, конечно, лукавила. Лидия Васильевна это видела. Но расспрашивать девушку о том, что до сих пор терзало ей душу, не стала. И так все понятно. Молоденькая, неопытная, получила от жизни по носу так, что любой другой руки опустил бы и под лавку забился. А эта дальше двигается. Работает так, что дым коромыслом. - Мама твоя как себя чувствует? - Спасибо, неплохо! – Алина впервые за весь разговор улыбнулась. – Ей что-то новое прописали. Действует отлично! Так что мама теперь даже на дачу выбирается. Там у нее подруги. Ей там хорошо. - Дача – это замечательно… Ладно! Иди, Алина! Работай. И ничего не бойся! Пока я здесь – тебя никто не тронет. - Спасибо вам… А можно спросить? - Валяй! - Почему? - На тебя внимание обратила? – Лидия Васильевна усмехнулась. – Потому, что ты на меня похожа в молодости. Такая же упертая и любишь все сама проверять. А еще – дочка у меня твоего возраста. Кто же вас, девочки, убережет? Иди, Алиночка. Потом поговорим. Так у Алины появилась подруга. Пусть и старше по возрасту, но Алина чувствовала, что к ней Лидия Васильевна не только по-матерински расположена. Они уважали друг друга как профессионалы, и без всяких обиняков учились одна у другой, делясь опытом. Не раз бывала Лидия и на даче, где почти постоянно жила мама Алины. Они очень тепло общались, но девушка не всегда знала, о чем. Понимала, что есть темы, в которые нос лучше не совать. Вот почему Алина первым делом кинулась в кабинет Лидии Васильевны, когда обнаружила, что несколько документов, которые она сама же и готовила, просто пропали. - Алина? Случилось что-то? – Лидия Васильевна глянула на подопечную и охнула. – Что?! - Беда, Лида. Беда… Они давно уже перешли на «ты», и наедине общались запросто. - Дверь закрой! – скомандовала Лидия. Но в кабинет ворвалась Настя, и Алина вопросительно глянула на начальницу. - Пусть остается. Если из кабинета пропало, то она нужна! – коротко бросила Лидия. Пока Алина закрывала дверь, пока переводила дух и пила воду из стакана, который сунула ей в руки Лидия, Настя не знала, куда себя деть. Ей почему-то было страшно. - Так! Сели, девицы! Тьфу, ты! Оговорочка прям… Но не будем об этом! – Лидия не собиралась терять время. – А думать – будем! Рассказывай, Алина. - Да что рассказывать? Я, как обычно, бумажки решила проверить, и вот… - Хорошо искала? Может, переложила куда? - Нет! Ты же знаешь, как мы учет ведем! Сама эту систему придумала! - Система-системой, но вы же тоже живые люди. Отвлеклась, задумалась, положила не в ту папку… - Алина весь кабинет перевернула… - тихо вмешалась в разговор Настя, уже понимая, насколько серьезно то, что случилось. – Если бы документы были там, она бы их нашла. - Ясно. Вспоминайте теперь, кто мог зайти в кабинет, пока вас там не было? - Никто! – хором ответили девушки, даже не заметив этого. - Ключи только у меня и Алины есть. Еще один у начальника охраны. Если только там кто-то… Но им-то зачем это? Они понятия не имеют что нужно взять, чтобы… - Настя осеклась, и побледнела. - Что с тобой? – Лидия Васильевна нахмурилась. - Это я виновата… - В чем? - Я вчера ключ от кабинета посеяла. Правда, через полчаса мне его охранник принес. У меня брелок заметный, вот он и запомнил, чьи это ключи. Но я в это время из кабинета не выходила. Мы с Алиной вместе были. Чужих не было… - А ему и не надо было при вас это делать. Кто из охранников ключи тебе принес? - Валерий, кажется, его зовут. Я точно не помню. Показать могу. - Хорошо. Ты пока иди, Настя. Алина – останься. Мне нужно тебе еще пару вопросов задать. Когда дверь за Анастасией закрылась, Лидия Васильевна вздохнула. - А если это Настена тебя подставить хочет? - Зачем ей это? - Да мало ли! В этом гадюшнике ни в ком нельзя быть уверенной. - Нет! – Алина покачала головой. – Настя не могла! Пусть мы и не общаемся близко, но я вижу, какая она! - И какая же? – Лидия чуть улыбнулась, глядя, как горячо кинулась на защиту товарки Алина. - Честная. Она не лебезит перед начальством, ошибки свои признавать умеет, с коллективом не заигрывает. Да и незачем ей мне пакостить! - Разве что, просто так, Алиночка! Ты в людях привыкла хорошее видеть. Так тебя мама воспитала. И это прекрасно! Но иногда нужно смотреть глубже. Во всяком человеке намешано всего – и тьмы, и света. И всяк о себе думает прежде, чем о других. И если Насте твоей какой интерес бубновый замаячит, то не факт, что она на твою сторону встанет. Ты же видишь, как она одевается? На какие шиши, спрашивается? Размер ее заработной платы мне хорошо известен. - Ты не права, Лида. - Интересно, в чем? - Мы судим о других по себе. А надо бы иначе. Ты знала, что у Насти отец очень состоятельный человек? - Нет, не знала. Откуда? - Это потому, что вы не общаетесь с Настей. Она и мне не рассказывала, из какой она семьи. Просто я случайно увидела, как отец забирал ее после работы. Вот так и всплыло. - А зачем же тогда она здесь сидит? Золотая молодежь ведь! - Вот поэтому и сидит! Чтобы так про нее не говорили! Хочет сама всего добиться. - Странное желание, учитывая такого родителя. - Ничего странного. Отец у нее очень тяжелый человек. Он отобрал Настю у матери, когда нашел себе новую любовь. Выгнал из дома надоевшую жену, и ребенка у нее отобрал. А потом запретил Насте с мамой видеться. - Сурово… - Подло! Насте было тогда всего пять. И к матери он была очень привязана. А отец даже игрушки все приказал выкинуть, которые мать Настене дарила. Чтобы не напоминали девочке о той, которую прогнали… А потом и вовсе приказал мачеху мамой называть. - Подлец! Ты права! - Просто человек, который от власти голову потерял. Так бывает. Да только мачеха Насте досталась совсем не такая, как он думал. Мало того, что с мамой помогала ребенку встречаться, так еще и, родив двух сыновей, устроила грандиозный скандал, требуя, чтобы только ее дети были в приоритете. Не из вредности, а с дальним прицелом. Отец Насти очень любит свою новую жену. Любой каприз готов исполнить. А потому, дал согласие на то, чтобы Настя жила у матери. Почти десять лет ушло у мачехи Настиной на то, чтобы соединить снова мать и дочь, но она это сделала! - Человек. Или все-таки деньги? - Нет. Там не в финансах дело. Настя обеспечена всегда была так же, как и братья. Тут у ее отца жесткая позиция. Всем детям поровну. И мачеха ее, конечно, это знала. Она общается с Настиной мамой. Они дружат. Бывшая жена и настоящая. Кто-то скажет – сказка, но вот так бывает. И с братьями у Насти тоже отношения хорошие. Когда-то отец в пылу очередной ссоры сказал, что Настя девица и ничего в жизни не добьется. Вот тогда она и решила, что докажет ему, что она не пустышка. Немного по-детски, конечно, но ей это дало хороший толчок. Сейчас ни о чем не жалеет. - С отцом общается, получается? - А почему нет? Какой бы ни был, он все равно ее отец. Но отношения у нее ближе с мачехой. - Господи, вот жизнь проживешь, а ничего о ней так и не узнаешь! Просто сериал какой-то! - Если бы! В сериале все песни пели бы и танцевали от счастья. Как же! Богатая наследница с такой историей! А по факту – не очень-то там прекрасно все. Настя отношений теперь боится, как огня! Все думает, не попадется ли ей такой же человек, как папа. Довериться кому-то боится. И никто: ни мать, ни мачеха, с этим страхом ничего поделать не могут! Вот такой сериал… Настя отчаянно хочет и семью, и ребенка, а этот страх не дает ей жить. Только легкие, ни к чему не обязывающие встречи. И что тут хорошего? - А и правда, нечего… Но ты-то откуда все это знаешь? - Настя сама и рассказала. А тебе я все это доверила, потому, что понимаю – болтать не станешь, а подозревать ее не будешь больше. Настя ни при чем! - Разберемся. А теперь – потопали! - Куда? - К директору! Куда еще-то? Все это очень серьезно, Алиночка. Документы, которые пропали, касаются самого крупного тендера, который когда-то выигрывала компания. Любая проверка сейчас – и нам несдобровать! Руководство должно обо всем знать. - Они тоже могут заподозрить меня или Настю. - Об этом я позабочусь. Не переживай! Если бы ты мне не рассказала того, что я сейчас услышала, то последствия могли бы быть и впрямь плачевными. Идем! Документы найдутся. И виновный понесет ответственность. А девушки узнают, что ключи, который Настя вовсе не теряла, стащил у нее охранник, которому хорошо заплатили. Разбирательство займет немало времени, и еще не раз Алине придется заступаться за Настю, а Лидии за обеих подопечных. Но все разрешится, а у Насти появится настоящая подруга. Именно Алина спустя несколько лет познакомит Настю с лучшим другом своего мужа. И сделает все, чтобы подруга поверила в то, что счастье для нее возможно. И когда перед Пасхой на старенькой даче, принадлежащей Алининой маме, запахнет сдобой, а детские голоса зазвенят в саду, Лидия, которую усадят на веранде, чтобы присматривать за малышней, вдруг вспомнит о старой истории. - А ведь могло бы получиться все совсем иначе! Алина не поверила бы в том, что Настя ее не подставляла, не пришла бы ко мне, не рассказала бы все, как есть. - А ты ей бы не поверила! Такое тоже могло быть, – поддакнула подруге мать Алины, раскрашивающая яйца к празднику вместе со старшей внучкой. Они давно уже перемазались в краске с ног до головы, но продолжали работать, понимая, что гостей будет много. - Да страшно даже подумать! Алинка – молодец! И ты тоже! - А я-то что? - Воспитание чье?! Кто такого ребенка чудного на ноги поднял и в людей верить научил?! И ведь получается, что наука твоя впрок пошла не только Алинке, но и Настене тоже! Не доверься она Алине, и не было бы сейчас всего этого! Ни счастья, ни детворы... - Это точно… - протянула мама Алины, глядя как к крыльцу топают двойняшки Насти, таща сорванные в саду тюльпаны. – Будет нам, чем стол украсить… - Это же выставочные твои! – ахнула Лидия. - Да и Бог с ними! Новые посажу! Ты посмотри, как дети радуются! Настя, а ты чего? Плачешь, что ли?! - Я не успела! – Настя и впрямь ревела, глядя на своих довольных донельзя малышей. – Они клумбу обнесли в минуту! Я хотела их переодеть перед тем, как за стол садиться, и вспомнила, что забыла в машине сумку с детскими вещами. Всего на минутку оставила их. Даже глаз не спускала. Но пока от калитки до клумбы добежала – они уже все успели! Ну как так?! - А вот так! – мама Алины рассмеялась и приняла из рук двойняшек чуть примятые цветы. – Привыкай, мамочка, к тому, что дети – это ураган и буря в одном флаконе. Подумаешь, цветочки! Эти мы в вазочку поставим. А потом я научу их тюльпаны сажать и поливать. - Ты – гений! – кивнула подруге Лидия. – Настя – прекращай реветь! Дети пусть здесь побудут, а ты пойди-ка, лучше, Алине помоги! Я же знаю, что вам пошептаться надо. - Откуда вы… - Не великий секрет! Но меня эта новость не слишком-то радует. В профессиональном смысле, разумеется! У меня-то свой интерес. С кем работать прикажете?! Ты в декрет снова, а Алина одна?! - А она тоже… - Настя поняла, что сболтнула лишнего, и улыбнулась сквозь слезы. – Потерпите немножко! Мы туда и обратно! - Да чтоб вы здоровы были! – Лидия рассмеялась. – Все правильно, девчонки! Хороших людей должно быть много. Автор: Людмила Лаврова.

Вот и весь разговор. Юля давно бы ушла оттуда, но после развода со скудными алиментами от бывшего мужа, которые он всеми правдами и неправдами снизил до минимума, рисковать не стоило. Настя растёт, потребности её растут тоже, а подушку безопасности за годы брака Юля создать не успела, да и не думала, что так получится в жизни. Когда у нас вроде бы всё хорошо, мы не думаем о том, что в один миг обстоятельства могут измениться. И потом, можно откладывать, когда есть с чего. А когда ты только собрался разбогатеть, а у тебя то сахар закончится, то ботинки порвутся, как-то не очень и разбежишься. Такие раздражённые мысли крутились в Юлькиной голове, когда она заходила в подъезд. Так: приготовить ужин на завтра, на сегодня там ещё что-то оставалось, закинуть вещи в стирку, проверить у Насти уроки. Шестой класс, учителя ругаются, что дети совершенно отбились от рук. А так оно и есть. Юля придерживалась принципа "доверяй, но проверяй" и частенько сталкивалась с тем, что слова дочери расходятся с делом. Едва она успела подняться на свой этаж, как дверь соседней квартиры приоткрылась, и оттуда на площадку выскользнула девушка. Совсем молоденькая. Юля, несмотря на усталость и погружённость в собственные проблемы, сразу заметила и дорогой маникюр, и брендовую сумку, и хорошую кожаную обувь. - Здравствуйте. - Быстро на ходу бросила незнакомка и юркнула в закрывающиеся двери лифта. "Принесла нелёгкая". - Обречённо подумала Юля. Квартиру эту постоянно сдавали. Вот и теперь там, похоже, появилась новая квартирантка. Да ещё такая. Теперь начнутся компании, ночные вечеринки с громкой музыкой, воняющий на лестничной клетке в подъезде мусор. Она уже проходила это, когда рядом жили два студента-первокурсника. Но теперь Юля терпеть точно не станет. С участковым после контакта с прежними квартирантами она хорошо знакома, дорогу знает. - Насть! - Крикнула она, заходя в квартиру. - Надеюсь, ты дома? - Я уроки делаю! - Раздалось из комнаты. - Хорошо. - Одобрила Юля. - Только днём ты что делала? Настя вышла из комнаты, сердито посмотрела на мать. - Как что, мам? А кто меня записал к репетитору? На инглиш ходила. - Я забыла, дочь. - Извиняющимся тоном призналась Юля. - Скажи лучше, ты видела, кто теперь в соседней квартире живёт? - Не-а. - Настя помотала головой. - А кто там? - Пока я видела только девушку. - Доложила Юля. - Знаешь, вся такая из себя, с ногтями и кудрями. Днём тихо было? Музыка не грохотала? - Да нет вроде. - Девочка пожала плечами. - Меня тоже не было, а потом ничего, тихо. - Хорошо, если так. - Пробормотала Юля. - Ты голодная? - Гамбургер съела по дороге. - Призналась Настя. - Так что норм. - Желудок испортишь, будет тебе "норм". - Ворчливо отозвалась Юля. - Лучше бы картошки сварила себе, в холодильнике котлеты есть. - Ой, мам, все едят. - Возразила Настя. - Гамбургер - та же котлета. Скоро вообще ничего не надо будет готовить, всё можно будет заказывать. - Это если денег вагон. - Вздохнула Юля. - Например, у таких, как наша новая соседка. Но вскоре ей пришлось убедиться в обратном. * * * * * В один из вечеров, Юля, предварительно отругав Настю за невынесенный мусор, выскочила из дома, чтобы дойти до контейнеров. В нос ударил запах гари. Понятно же откуда. Похоже, новая соседка решила пойти с козырей - сжечь подъезд сразу. Юля решительно позвонила в дверь. За ней раздалось какое-то копошение, но потом замок всё-таки щёлкнул, и Юля внутренне ахнула. Нет, маникюр и одежда никуда не делись, но осунувшееся лицо, волосы собранные в хвостик, синие тени под заплаканными глазами и виноватый взгляд заставили Юлю сменить гнев на милость. - Что тут у тебя? - Картошку жарила. - Всхлипнула девушка. И Юля вдруг поняла, что она совсем молоденькая, буквально вчерашний ребёнок. - Судя по запаху, не жарила, а кремировала ты свою картошку. - Она поставила пакет с мусором у стены. - Хорошо, квартиру не спалила. Показывай. Угли, оставшиеся от картошки, Юля сложила в пакет. Крепко завязала. - Выброшу заодно. - Объяснила она. - Ты в интернете засиделась или в принципе готовить не умеешь? - Не умею. - Призналась соседка. - Наверное, огонь большой был, да? Я включила, оставила. Думала, пожарится, выключу. - Эх ты, переворачивать же надо. Сковорода - не духовка. Она с одной стороны поджаривает. Девушка захлопала глазами, с кончиков ресниц сорвалась слезинка. Юле вдруг стало очень жалко её, такую красивую, но несуразную и растерянную. - Вот что, сейчас мусор отнесу и зайду за тобой. Научу картошку жарить. Давай, кстати, если надо что-то ещё выбросить. - Да я сама... - Девушка окончательно смутилась. - Давай, давай. - Поторопила Юля и напомнила. - Сковородку водой залей, пусть откисает. В квартиру новая соседка вошла осторожно, словно ожидая подвоха. - Настя! - Позвала Юля. - Иди, знакомься. Это... Как зовут-то тебя? - Адель. Аделина. - Ничего себе. Красивое имя. - Юля покачала головой. - Настя, у нас гости. Это Аделина. Давай на кухню. Буду учить вас картошку жарить. - Ну, мам, зачем? - Настя скривилась. - Я ролик снимаю. - Затем. Открой входную дверь. Дочь вздохнула, но послушалась. - Фу, это что? - Вот затем, чтобы больше в подъезде так не пахло. Вместе жарить, а потом и есть картошку оказалось совсем не скучно. Настя развеселилась, а щеки Аделины порозовели. - Так, душа моя. - После ужина Юля посмотрела на девушку.. - Надумаешь что-то готовить, зови, или заходи, научу. - Спасибо. - Аделина улыбнулась. - Я пойду? - Иди. - Разрешила Юля. - Мама, а ты зачем её позвала? - Спросила Настя, когда гостья ушла. - А ты предпочитаешь сгореть или задохнуться, если в соседней квартире начнётся пожар? - Сурово поинтересовалась Юля, а внутри царапнул маленький острый коготок жалости. Что-то было в этой девушке, чего Юля пока не могла понять. Вечером в субботу раздался звонок в дверь. На пороге стояла растерянная и испуганная Аделина. - У вас тоже свет есть. - Протянула она. - И у всех. А у меня почему-то нет... Я что-то сломала, да? - Идём. Рычажок тумблера на счётчике оказался опущен вниз. - Пробки выбило. - Объяснила Юля. - Так бывает, не пугайся ты. Просто в следующий раз сделай вот так. У меня это даже Настя умеет. В следующий месяц Юле пришлось перекрывать в съёмной соседней квартире воду, вызывать слесаря, когда у Аделины случайно захлопнулась дверь, и объяснять, что если уборку производить регулярно, беспорядка вообще можно избежать. Создавалось впечатление, что раньше девушка жила в каком-то вакууме, не соприкасаясь с бытовой реальностью. Даже двенадцатилетняя Настя с удивлением поглядывала на Аделину. В один из таких неудачных дней, после ухода сантехника, Юля вздохнула. - Тебя где растили, дитя? Ты же совершенно не приспособлена к этой жизни. И тогда Аделина заплакала. * * * * * - Я думала, они меня любят... Они сидели на диване, и девушка всё никак не могла успокоиться. Маленькую Адель воспитывали, как принцессу. С раннего возраста - музыка, хореография, иностранные языки. - Я знаю испанский, французский, а на английском вообще свободно разговариваю. - Всхлипывая, рассказывала она. - И училась в частной школе. Скрипка, фортепиано... Аделина занималась верховой ездой, играла в большой теннис, посещала с мамой модные показы, путешествовала с отцом. Девочка никогда не касалась никаких бытовых вопросов. Готовили и убирали в доме специально нанятые люди. И лет до шестнадцати Адель вообще не задумывалась о подобных вещах. Умная и способная девочка мечтала поступить в университет, строить карьеру, встретить своего принца. Но уже на её шестнадцатом дне рождения родители заговорили о будущем дочери совсем в другом разрезе. Партнёр отца, внезапно овдовевший, искал жену. Это был бы перспективный и очень выгодный сторонам брак. - Ему больше сорока, представляете? - Адель вскинула на Юлю полный слёз взгляд. - Ближе к пятидесяти уже. Я говорила, что не хочу, а они убеждали, что я в шоколаде буду всю жизнь, что я привыкла к такой жизни, и никакой мальчишка мне не сможет обеспечить подобный уровень. Я поняла, что никто не хочет меня слушать. Стала деньги откладывать на отдельную карту. В университет поступила. Папа за мной водителя присылал, чтобы я не встречалась ни с кем, чтобы однокурсники даже не приближались. Я делала вид, что почти согласна. А незадолго до восемнадцатилетия перевелась на заочное отделение и сбежала. Уехала. - Искали? - Сочувственно спросила Юля. Адель кивнула. - Даже нашли. Только сделать уже ничего не смогли, восемнадцать исполнилось. Отец кричал, что я их опозорила, что если так решила, то он ни копейки не даст больше, чтобы я не обращалась к ним за помощью. Хорошо, хоть деньги были. Квартиру пришлось снять попроще. На работу меня взяли из-за того, что я языки знаю, но временно. Я ведь учусь ещё... Поэтому экономить надо. Мне трудно это. Много надо уметь. Вы не злитесь, что я у вас постоянно всё спрашиваю, мне не у кого больше. - Да я не злюсь. - Юля, как ребёнка, погладила её по голове. - Вот что, будешь заниматься с Настей английским? Что-то с репетитором у неё не очень складывается. Ей ездить никуда не надо, мне спокойнее, и тебе лишняя копейка. Согласна? А научиться, научишься. Жизнь быстро учит, девочка. * * * * * Юля оказалась права. Ещё два года прожила Адель на съёмной квартире рядом с ними. И всё это время она относилась к девушке, как к старшей дочери. Настя после общения с Аделиной, которая, к слову, оказалась очень неплохим репетитором, перестала огрызаться, когда Юля пыталась приучать её к домашним делам. Адель же постепенно научилась всему тому, что для неё раньше было чуждо и страшно, постепенно превращаясь из испуганного заплаканного подростка в спокойную, уверенную в себе девушку. А через некоторое время дела у Аделины неожиданно пошли на лад, и она переехала сначала в центр города, а потом, закончив университет, в зарубежный филиал, оставившей её в штате фирмы. Сама Юля, глядя на молоденькую соседку, неожиданно тоже решилась на перемены, уйдя с ненавистной работы и найдя новую, почти с той же зарплатой, но с удобным графиком и отличным руководством. И с тех пор, возвращаясь домой, она думала о чём угодно, но только не о незаконченных в офисе делах. - Мама, Адель сообщение прислала! - Настя встретила Юлю у двери. - Она нас в гости зовёт на каникулах. Мамочка, поедем, пожалуйста! Ты только посмотри, как там красиво! Какое море! Дочь потащила её к ноутбуку. Юля быстро пробежала глазами сообщение. "Марк говорит, что я отличная хозяйка..." Так, хорошо. "Всё благодаря тебе, Юля..." Да ладно, не жалко. "Очень жду вас с Настей. Скучаю..." С экрана улыбалась загорелая и счастливая Адель. Молодой симпатичный мужчина рядом с ней, наверняка, имел прямое отношение к этой улыбке. - Обязательно поедем. - Пообещала она Насте, глядя на фотографию прошедшей долгий путь от маленькой неумехи до уверенной в себе женщины Аделины. И улыбнулась тоже. Автор: Йошкин Дом.

Девушка осталась в поле одна. Ярко светило солнце, было жарко, она приложила руку козырьком к глазам и огляделась. Улыбка с ее лица не исчезала – глаза горели счастьем. Наконец, она решила – в каком направлении двигаться, стянула жакетку, засунула ее в чемодан, а потом сняла сандалии, взяв их в руку, отправилась по полевой дороге вперёд. Ноги утопали в мягкой прохладной пыли, как в мыльной пене. Она перехватывала чемодан и сандалии из руки в руку и шла по направлению в село, которое, где-то там – дальше вот по этой дороге. Так ей говорили. В жарком небе звенящей точкой висел жаворонок, трещали сверчки, пахло травами и цветами. Она вертела головой, в ее ушах прыгали дешёвые сережки с красным камушком, а в глазах отражались стайки белых берёз и голубое небо с ватными облаками. В перелеске она увидела кустики земляники, остановилась, поставила чемодан, набрала пригоршню ягод в ладонь и все сразу высыпала в рот. От блаженного вкуса закрыла глаза, подавила ягоды языком. За лесом – копны свежего сена, плотные, ладные. Дорога лежала широко, распахнув чащу в обе стороны. И сердце билось в предвкушении чего-то хорошего. А дальше показались и крыши домов, спрятавшиеся за огородные изгороди, сарайки и плодовые деревца. Одна улица, один порядок изб вдоль дороги. Девушка остановилась, перевязала косынку, убрав выбившиеся волосы поаккуратнее, надела обувку, подхватила чемодан и пошла ещё быстрее. Номеров домов тут не было. За частоколом одного из дворов склонилась над грядой старушка. – Здравствуйте! – звонко окликнула ее девушка. Старушка распрямилась, поправила запястьем косынку, щурясь посмотрела на девушку. – И тебе не хворать! – А Вы не подскажите, где тут дом Кузнецовых? – Так тута, почитай, одни Кузнецовы и живут. Тебе кого надо-то? – Я Димы Кузнецова невеста. Мне б узнать, где мама его живет. – Димы? –старушка задумалась, – Ааа...Так это Митьки что ль? – Ой, не знаю... – Хороша невеста – не знает, как жениха звать! Ты мне мозги не крути. В армии Митька. Служит он. – Так знаю я, – кивнула девушка радостно, – Знаю. Он осенью вернётся. А мне велел домой к нему ехать, к маме его. Вот я и приехала. В гости...а может и насовсем. – Как это? Сама что ли? – Ага... – Во даёт! А Надежда-то знает? – Кто? – Надежда – мать Митькина. Знает ли? – Он обещал написать ей. И все же скажите мне, где она живёт, пожалуйста. – Так чего говорить-то? Вон ее дом под шифером, – старуха показала рукой. Девушка поблагодарила, подхватила чемодан и направилась к указанному дому. А старушке уж было и не до прополки. Она из-под ладони наблюдала за гостьей. Это ж надо! Вот времена! Девки сами к парням в дом приезжают без стыда и совести. Что теперь Надежда-то? Как встретит? Ох и резкая она бабенка, замкнутая и грубоватая. А тут... И право – ненормальная девка. А девушка вошла в калитку указанного дома. Ей навстречу с лаем выскочила дворовая чёрно-белая собачонка, но, подбежав ближе, завиляла пушистым хвостом. Девушка наклонилась, протянула руку. – Здорово! Ты Гулька, да? Гу-улька? – она потрепала собаку по голове, – Мне Дима о тебе рассказывал. Она понюхала жёлтые цветы у крыльца, оставила чемодан под лестницей и, впорхнув по пологим ступеням, стукнула в дверь. Но за дверью никто не отозвался, тогда она постучала громче. Послышалось шарканье ног, ворчание. – Кого черти... Поспать не дадут... Дверь открыла заспанная женщина в накинутом на плечи цветастом платке, светлой самошитой рубахе. Пучок волос ее съехал на плечо, из него торчали шпильки. Она с удивлением смотрела на гостью. – Здравствуйте, тетя Надя, а я – Лиза. Вот приехала, – она схватила хозяйку за руку и затрясла ею. Повисла пауза. Хозяйка автоматически убрала руку, поправила волосы за ухо, обнаружила беспорядок, начала вынимать шпильки, сунула на скорую руку их в рот. Так, со сжатыми губами, и спросила: – Какая Лиза? – Лиза! – повторила девушка, как будто это имя и должно было всё разъяснить. – Слышу, что Лиза. Кто нужен-то тебе? – она вставляла шпильки в закрученные волосы, ворчала, – Ходют тут. А у нас покос, встали в рань, а теперь ты мне весь сон сбила! Насмарку день. Разе усну теперь? Кого тебе надо-то? – хозяйка была уверена: девушка ошиблась адресом. – Вас. Я невеста сына Вашего – Димы. Хозяйка бросила руки, уставилась на девушку молча. Та хватилась, положила чемодан на крыльцо, открыла его и извлекла конверт. – Вот, – протянула женщине, а потом передумала, достала из конверта лист и протянула опять, – Вот, тут и адрес – деревня Беляевка. Хозяйка молча взяла конверт, развернула вчетверо сложенный исписанный лист, сдвинула брови, пробежала глазами. – Митька что ль пишет? – тихо пробормотала. Почерк беглый, мелкий. – Да, он. Понимаете, он написать Вам хотел, а я училище закончила, – затараторила гостья, – А у меня нет никого. Вот он и велел к матери своей ехать. Все равно, говорит, поженимся, так уж жди дома у меня, немного осталось. Матери помоги. А как вернусь... А я ведь без дела сидеть не буду, я помогу Вам по хозяйству. Я всё могу. Вы не смотрите, что детдомовская. Нас там всему научили, я даже доить пробовала... Я... – Да помолчи ты! Девушка примолкла, смотрела на женщину растерянно. – Ты что, сама к моему Митьке поехала? – Ага, – тихо кивнула девушка, уже понимая, что матери жениха это не нравится. – Сумасшедшая. Сбрендила совсем – ехать к чужому парню! А если обманет? – Не-ет, – замотала головой девчонка, – Дима очень хороший. – Хороший..., – повторила мать, – Все они ... хорошие. А где вы познакомились-то? Они так и стояли в дверях, нарушать тихий ход своего обычного дня хозяйка не спешила. Девушка рассказывала с явным удовольствием. – А они канал у нас в городе рыли осенью, а мы там с девчонками ... Случайно, в общем. Они несколько дней его рыли, у них командир знаете какой строгий! Ого-го! Не забалуешь. Но когда их на отдых отпускали, мы и познакомились. Там танк стоит, ну, памятник в парке. И скамеек много. Мы с девчонками репетировали там перед Днём комсомола. Вот и... – И чего? Ходили ходили, да и выходили? Девчонка хлопала глазами. Нос ее был немного конопат и облуплен на солнышке, но вообще она была очень мила. – Ладно, заходь. В ногах правды нет, – хозяйка сделала шаг назад, запустила в дом гостью. В сенях было темно, здесь не было окон и когда закрылись двери, повисла чернота. – Ой! Я ничего не вижу, – смеясь, воскликнула девушка, – С солнышка, да как в яму... Надежду слова эти задели, и она разозлилась на девчонку ещё больше. Они вошли в светлую кухню. Девчонка поставила чемодан, огляделась с улыбкой как-то по-хозяйски. – Просто диву даюсь, – качала головой мать, – Какие вы нынче... Так познакомились, и чего? Сразу женится предложил? А ты и побежала... Надежда, шаркая вязаными носками по половицам, начала убирать на столе, зажгла плитку, зазвенела посудой. Девушка Лиза огляделась, постеснялась пройти далеко, села у двери на свой чемодан. Она уж поняла, что матери Митя о ней не сообщил, хоть и обещал в письме, но ничего страшного в этом она не видела. Все равно ж он осенью приедет. – Нет, я не сразу, я уж потом. Мы зимой на курсы ходили в клуб Красной армии. И опять с ним встретились. Вообще-то, я конечно из-за него туда и пошла. Они там тоже чего-то делали. Он же рукастый у Вас, Дима-то. Ремонтировали они что-то. – Димитрий-то? И то верно... Ну, однажды свет у нас на ферме вырубило, а он там крутился мальчонкой ещё. Залез в рубильник, да и разобрался, дал свет. Удивились тогда бабы-то. Малой, а... Как он сейчас-то там? Чай, исхудал? – Да, худощавый, конечно. Ну, ничего. Были б кости, а домой приедет, мы с вами откормим его, – она встала, наклонилась к окну, – Боже мой! Какие цветы у вас вот эти сиреневые! Скажите, а как они называются? – А почём мне знать. Растут и растут, мать моя ещё садила. Ишь, ты ...откормим ... Деловая какая, – пробурчала Надежда, – Ну, и чего дальше-то у вас было? – Дальше? А потом мы переписывались всю весну. Вот в письме он и велел к себе домой ехать. Мне все равно некуда, а он сказал тут у вас и работу найти можно. Я на швею вообще-то училась. Шить могу. Знаете, какие мы модели шили! Ооо! Хотите, мы Вам платье сошьем? Такое, что вся деревня упадёт. Я могу... – Да погоди ты со своим платьем! У меня уж голова от тебя трещит! – Надежда стояла посреди своей серой кухни, махала рукой, – Ты чего ж это думала, что можно вот так в чужой дом завалиться: "Здрасьте, я жить тут буду!"? Или ты дурочка совсем? Где это видано, чтоб девка до свадьбы сама к парню в дом приезжала. Ещё и в постель к нему прыгни. Давай... Девушка Лиза расстроилась. Она помолчала, а потом стянула косынку и взъерошила себе пальцами волосы, словно стряхивая растерянность. – Да я, собственно... Не думала. Его же нет здесь, так... Разве я в постель? – она подняла наивные глаза на мать жениха. Та со злобой махнула рукой, отвернулась, напряжённо спросила: – Было у вас чё? Девчонка молчала, Надежду обернулась, спросила громче: – Было чё, спрашиваю? – Чего? – девчонка моргала глазами. – Ты дурочку-то из себя не строй! Обрюхатил он тебя? Глаза девушки округлились, лицо вытянулось. – Да Вы что-о! Не-ет. Нет, конечно. Мы же... Мы... , – она, стесняясь, опустила глаза, – Мы только поцеловались один разок и всё. Надежда выдохнула, но в голове все равно ничего не прояснилось. – Ох, ты, горе мне горе, – вздыхала она, – Садись давай! – она вынимала из печи хлеб, на столе уж стояла круглая картошка, лежало сало. Лиза присела за стол. – Вы не беспокойтесь, я не голодная. Я на вокзале в буфете перекусила перед автобусом. – Денег что ли много? – грубо спросила хозяйка. – Нет, не много. Немножечко только, – девушка опять погрустнела. Надежда села напротив девчонки, глянула с осуждением. Та не ела, просто сидела, сложив руки, смотрела в пол. Стало ее жаль, глупышку. Вспомнила Надежда, как сама пришла в дом к будущему мужу, как смотрели на нее свекровь с золовками. От воспоминаний этих аж передёрнуло, и она сказала уже мягче: – Ну, ешь, давай, ешь. Чай, путь-то не близкий, уж в автобусе растряслося всё, – сказала она, разглаживая клеенку. Девушка протянула руку, взяла самую маленькую картошину, начала чистить на стол, потом сунула ее в рот целиком. – А сама-то откуда будешь? – спросила мать. – Я-то? – обрадовалась вопросу девчонка, начала жевать быстрее, – Я из Иванова, – сглотнула,– У нас там большой детдом, хороший. Воспитатели хорошие были, вожатая... Все думают, раз детдомовка, так битая, а у нас не так было. Мы дружим с ребятами нашими, переписываемся. У меня, знаете, подружка оттуда, Галька, так она вообще с женихом заочно познакомилась. Мы однажды открытки писали в армию из детдома. Ну, там... Желали всего на День Победы. А он возьми и ответь. А она – ему. Так она даже в училище поступать не стала, она сразу к нему поехала. А он военный. – Вот и ты так решила, да? – Я? Нет, что Вы. Я просто случайно Диму полюбила. Он добрый такой, нежный, он цветы мне рвал... А когда в клубе были, всегда нам помогал. Вот Клавдия Ивановна говорит: где б скамейки взять для занятий, а он – раз, и нашел. – Влюбилась ты, видать. – Да-а, – она кивнула, – Я Диму очень-очень люблю. Вот увидите, – она посмотрела на подоконник, – А можно я приемник включу? От рассказов этой гостьи уж и так было шумно, но приемник включить разрешила. Надежда привыкла сидеть одна, в тишине. Дом ее сейчас совсем опустел, и она привяла как-то в последнее время. Даже на Пасху убралась нехотя и не чередом. В последнее время замкнулась она в себе, горевала по рано умершему мужу, по уехавшему служить сыну. Димка из армии написал всего трижды, и письма эти были какие-то короткие, скучные и тоскливые. Он хандрил, жаловался на трудности, ждал окончания службы. А в последнем третьем письме вообще писал, что хочет завербоваться на север, и думает – стоит ли ехать домой. Надежда загоревала ещё больше. И сейчас Надежда понимала, почему он писал так редко – ему было кому писать. Мать удивлялась изменениям в сыне. Все, что рассказывала эта Лиза, удивляло. Вот, что с парнем делает любовь! Она позволила девчонке остаться, велела располагаться в большой комнате, на диване. И пока та радостно чирикала, задавала вопросы, летала по комнате, всё думала о случившемся. Сирота? Это значит помощи ждать неоткуда. Вон и сандалии на девке рублёвые. Все ляжет опять на ее плечи. А может ещё и пить девчонка начнет. Сейчас, вроде, не похоже на то... Да кто их разберёт. Хорошие мамаши детей не бросают. А если Митька отругает мать? Скажет, пошутил, мол, с девкой, а она и приехала. А ты мать, с дуру, в дом пустила. Вот теперь и расхлебывай. Господи, и что делать-то ей?! Но пока Надежда решила к девчонке присмотреться. Прогнать-то ведь всегда успеется. Правда потихоньку забиралась в свой тайник меж простынями – проверяла, все ль там не месте. А гостье спокойно не сиделось. Она ходила за Надеждой по пятам. – Пушистая какая морковка! Надо же! Я прополю. А тут у вас что? – А тут цыплята. Подросли уж. Да чего-то лысеет один, – переживала о своем Надежда, – Взяла на свою голову! – Ой, а можно я их кормить буду. А этого особенно. У нас тетя Дуся таких измельчёным пером кормила. Давайте я измельчу попробую... – Пробуй. Надоели они мне... Надежда смотрела на гостью и удивлялась. Чему радуется? А девушка улыбалась. Ей всё нравилось, всё восхищало: и широкий просторный двор, и куры, и поросята, и зелёные незрелые яблоки, и чистая вода из колодца. – Эх, как красиво тут у вас! Природа необычайная, воздух чистый! – Да-а... , – вот уж и Надежда глазела по сторонам, разглядывала горизонты – такие знакомые, надоевшие, за делами да невзгодами жизненными давным давно позабытые, – У нас благодать! Прошло пару дней. И так и не решила Надежда, как быть дальше. На покосе бабоньки приставали: – Надьк, а кто-й-то там у тебя? Мария сказывала, невеста Митькина. – Квартирантка! Не дело-то не говорите. В армии он. Какая невеста? У него этих невест ещё будет... Бабы судачили, а Надежда отмалчивалась. Приедет Митька – разберётся. И получше невесты есть. А эта – ни кола, ни двора... Один чемодан всего и добра-то. Да и сама уж больно глупа. Все б ей цветочками восхищаться. А жизнь-то – она ведь не цветочками выстлана. Но почему-то после косьбы ноги понесли домой с радостью. Усталая, раскрасневшаяся она шагнула во двор. Елизавета там играла с собачкой, называла ее как-то по-своему. – Тёть Надь, устала? Я все, что сказали Вы, сделала. Сейчас покормлю Вас. – Да балуйся уж. Чай, я не безрукая, – махнула рукой Надежда, и почему-то приятно было быть такой любезной. Даже не полезла в простыни – проверять тайник. – А давайте вечером на речку прогуляемся. Так хочется! – Прогуляемся, прогуляемся... Стирать буду, вот и прогуляемся – белье прополощем. Стирку начали, когда Надежда отдохнула. Лиза шустро наносила воды, а стирая половину расплескала. – Да что ж за стирка у нас! Купание! – Зато весело! Смотрите, смотрите, и петух в пену залез! – Лиза смеялась в голос, громко и заливисто, Надежда качала головой, но улыбалась тоже. Из соседнего двора подглядывал мальчишка лет семи, Лизавета уж подружилась и с ним. – А почему вы Белку Гулькой зовёте? – спросил он ее. – Белку? Нет, она Гулька. Ты чего-то путаешь. Мне Дима много рассказывал про собаку. На четвертый день Лизавета заявила. – Тёть Надь, а я в совхоз на работу устраиваюсь. – Чего-о? – В правление ходила. Берут меня. На полевые работы пока. Но только с понедельника. – Вот ведь быстрая! Не успела приехать... А не думала ты, что Митька мой от ворот поворот тебе даст? – Нет, не думала... Он не даст. Он любит меня. – Ох, девка! Жизни ты не знаешь! А она и не такие кренделя завинчивает. Погодила бы... – А давайте я вам новые занавески сошью. Сатинчик у вас там есть славный. Давайте... – Да какие шторки! Погодить надо... А вечером полоскали белье тоже по-особенному. Лиза наполоскалась, а потом болтала ногами в прохладной воде, сидя на мостках. – Тёть Надь, садитесь тоже. Ну, садитесь. Ногам хорошо так. И Надежда сдалась, тоже села на край, опустила ноги, их охватила прохлада, и усталость ушла сразу, как будто вода в реке текла целительная. Вечерний туман уже поднимался над водой, но она ещё светлела сквозь него. Они сидели на мостках. Пахло сыростью, мокрой осокой и сладкими кувшинками. И странное дело – Надежде сейчас казалось всё здесь просторней и бесконечный, чем было раньше. А Елизавета фантазировала, что течет эта вода до самого горизонта, а потом и за горизонт, до самого море, а из него – в океан. Потом подскочила, поднялась по откосу в высокую траву. Сорвала один цветок, потом второй, третий, рвала еще и ещё. – Это Вам, – протянула букет Надежде. – Зачем они мне? –букет благоухал сладко и пряно. – Просто Вы – такая красивая... Цветы Вам идут. И это... Занавески б пошить. Сатинчик у вас там есть славный. Давайте... – Да шей уже... приставучая ... А в поле опять бабы пристали. – Так квартирантка твоя и в правлении сказала, что за Митьку твово замуж выходить приехала. Во девки дают! Сами в руки падают. – Да, приехала! Так она ж не сама. Это он ей велел. Так и сказал – езжай к матери, она примет. И мне велел... Не было у них ничего, нече языки точить. Скромная девчонка, славная такая, веселая. Сирота просто. А мне чего? Куска хлеба чё ли жаль? Она собирала скошенную траву, привычно вилами набрасывала стог. Отвечала привычно грубо, наотмашь. И было ей хорошо, что она нынче не одна, что появилась и у ней – нежданная дочка. На следующий день открыли большой сундук – искали старое кружево для занавесок. – Было где-то. Точно помню, – перекладывала отрезы материи Надежда. – Ух, ты! Это ж фотки, – Лиза вытащила из сундука темно-зеленый тяжёлый альбом. – Да-а... Уж и забыла, что сюда положила. А, вот и кружево! Говорю же –есть. Только вишь...на накидушки. Они сели рядышком, решили полистать фотоальбом. – Это мама моя с папой, а вот и я маленькая... Ох, выгорела карточка -то. Она у меня на комоде стояла. А это муж мой, Царство небесное, батя Митькин. А вот и Митька малой еще. А тут уж в школе их фотографировали. Ох, и шебутной он был... Надежда когда-то убрала этот альбом подальше, от навалившейся тоски, а теперь размякла, ушла в свои воспоминания и не заметила, как оцепенела Лизавета. Девушка встала, молча подошла к дивану, вытащила из-за него чемодан, начала складывать вещи. – Лизавет, – не сразу обратила на нее внимание Надежда, – Ты чего это? Лиза повернулась к ней резко, как солдат по команде, и отрапортовала: – Дорогая тетя Надя, простите меня, пожалуйста. Ошиблась я. Ввела Вас в заблуждение. – Ошиблась? В чем это? Не пойму че-то я, Лиз ... – Это не Дима, – она махнула рукой на альбом, – Ваш сын – не мой Дима. Мой совсем другой. Я ничего не понимаю, – она бухнулась на диван, закрыла лицо руками и заплакала. – Как это? – Надежда переводила глаза с фоток сына на плачущую девушку, – Как не твой? – она подхватила альбом, села с Лизой рядом, совала ей фотографии, – Посмотри-ка вот – может тут узнаешь? Он здоровым стал, как подрос, посмотри-ка... Симпатичный он парень-то, глянь-ка на эту... Лиза отвела руки от лица, жалостливо смотрела на фотографии, а потом перевела взгляд на Надежду. – Теть Надь, мне ехать надо. А занавески я так и не сшила... Уж замерила всё, а не сшила. – Да брось ты с этими занавесками! – Надежда только сейчас всё поняла, – И чего теперь? – Поеду. Когда автобус-то? – Неуж уедешь? А может... А чего... Оставайся, может и с моим Митькой слюбится. А? Они посмотрели в глаза друг другу. Лизины глаза были полны жалости, а в глазах Надежды – растерянность. – Да что Вы, тёть Надь, – она хлопнула себя по коленям, – Не пойму, как так вышло. Деревня Беляевка, Дмитрий Кузнецов... – Лиз, так у твоего этого ... и мать – Надежда? – Мать? Нет. Мне Ваше имя соседка сказала, вон из того дома старушка. А он только мамой называл, да и всё. – Ой-ошеньки! Вот ты ... – Надежда уж хотела начать ругаться, но тут взглянула на Лизавету. Та сидела бледная, несчастная, – Лиз, а может всё-таки с моим Митькой... Он простой парень, смотришь и... Ведь ты уж, как дочка мне. Свыклась я... Лиза замотала головой, и Надежда уж и сама поняла, что говорит не дело. Нужно было помочь девчонке. – А нут-ка, письмецо-то дай ... Лиза, хлюпая носом, достала письмо. Надежда воткнулась в него носом. – Надо же, и почерк схож. Тоже мельчит... Где тута? А... Беляевка... Вота, – Надежда шевелила губами, читала, а потом откинулась назад, – Ооо, Лиза. Так ведь поняла я... Это другая Беляевка. Две у нас в краю-то пермском. Только в другом районе. Не туда ты приехала. Ошиблась ты, девка. Вот и всё. Вон и дом – девятый ведь у нас, а тут сорок седьмой. Нет у нас таких. Лизавета смотрела на нее с надеждой, уходила горечь. – Да-а. А там тебя встретят уж получше мОего. Там ждут тебя. И жених приедет. Уж он-то матери сообщил, наверное. Не горюй, Лиза. Найдешь ты жениха своего. А поехать и завтра можно, куда спешить-то... – Тёть Надь, а можно я сегодня поеду? Уж не могу я... – Ну, как нельзя-то? Только ... Только собрать-то тебя как? Спешить надо. Надежда скоренько собрала провиант, а потом побежала к соседу – Ивану Кузьмичу. Работал он когда-то водителем грузовика, все дороги знал. Потом она юркнула в свой тайник, в тяжёлые налаженные простыни – взяла денег. – Держи..., – сунула деньги и записку Кузьмича. – Ой, да что Вы... Я и так... Ведь я чужая Вам совсем. Свалилась, как снег на голову... – Бери бери. Тебе ещё такую дорогу ехать. Запомни – район Октябрьский, рядом большое село Нефёдовка. Кузьмич все вот тут подробно тебе написал. Надежда вызвалась провожать Лизу до автобуса. Они пошли через перелесок, полем. Вышли на дорогу. На то самое место, куда приехала Лиза. А когда вдали на горе показался пылящий автобус, Лизавета бросилась ей на грудь. – Тёть Надь, как жалко мне, что не Вы Димы моего мама. Вот бы здорово было... – Ну, чего ж делать-то? Так уж ... Дай Бог, чтоб повезло тебе в жизни, девонька! Надежда возвращалась домой, захотелось вдруг снять тапки, пойти как Лизавета босиком по пыльной дороге. Солнце уже клонилось к закату, сквозь деревья били розовые лучи, зайчиками плясали на высокой траве. Было так грустно, что случилась эта ошибка, но на душе было легко. Крупные ромашки, колокольчики, какие-то красные цветочки росли на обочине. Красивые, а раньше не замечала... Надежда не удержалась – набрала букет. Теперь уж она точно верила, что будет и у нее когда-нибудь славная невестка. Желательно вот точно такая же, как Лизавета. – Ты откуда это босиком-то? – соседка баба Маня встретила ее у своей калитки. – Лизу провожала. Держи, баб Мань, – она протянула букет. – Куда мне! У меня от них голова болит,– ответила баба Маня, но руки протянула, букет взяла, – А куда Лиза-то? – Куда? Счастье свое искать. И найдет, я думаю, – Надежда устало упала на скамью, сзади над забором склонялись сиреневые цветы, – Баб Мань, а ты не знаешь, как эти цветы называются? – Цветы-то? Да кто их знает... Растут да растут... А тебе зачем? – Да так... Хорошо тут у нас. Ведь правда? До того хорошо! Баба Маня сунула нос в букет, вдохнула их аромат. – И то верно... Хорошо ... *** Послесловие Следующей весной получила Надежда по почте посылку. А в ней – новые занавески с кружевом. (Автор Рассеянный хореограф )

-Нам машину надо чинить, – напомнил муж. – Сама же на дачу просишься, урожай нужно собирать. -На электричке можно. -На электричке. Каждый деть туда-сюда не наездишься. -Ничего, там поживу. -Поживёт она… А домом кто будет заниматься, я? И так на работе как проклятый… Раньше муж никогда не упрекал Люду за то, что она не работает, сам так решил: детьми надо было заниматься, домом, а зарплата у Люды копеечная была. Ну а потом какое уже возвращение, когда столько лет прошло? Да и дети только-только съехали, было чем заниматься Люде. А теперь вот, значит, как? -Что-нибудь придумаю, – обиделась Люда. И придумала. На даче у них был новый сосед, Николай. И в городе жили они недалеко. Люда позвонила и договорилась, что он её будет до дачи подбрасывать, когда сам соберётся. А муж пусть возится со своей машиной сколько влезет: сам удочки себе дорогущие купил, станок этот дурацкий, а её кофемашиной попрекает! -Ну а чего ты хочешь? – сказала подруга Анька, которая всё знала лучше всех. – Любовь живёт три года, а у вас уже девять раз по три, я, вон, за это время четырёх мужей сменила. Тут только отвоёвывать личное пространство. Обещал тебя содержать? Пусть содержит. Кофемашина в наше время не предмет роскоши, а необходимость. Кстати, тебе же запрещали кофе пить? -Ой, да ну эти запреты! От кофе у меня давление не скачет, оно от мужа, который денег для меня пожалел, скачет. -Как знаешь. Я тоже пью галлонами, ты знаешь. Но вот Машка и не пила, вроде… Помолчали. Маши не было уже год, а рана так и не затянулась. Такая молодая, такая талантливая… Тоже с давлением маялась, но кто же знал, что вот так. -Я с Николаем договорилась, будет меня на дачу возить. А муж пусть пока машину чинит. Подкопим денег, купит запчасть свою. Правда же? -Правда… У Николая была интересная профессия: хедхантер. Люда и не слышала про такую. Николай рассказывал, а она только удивлялась. -Надо же, интересная у вас жизнь. -Может, на ты уже? -Можно, – согласилась Люда. И удивилась лёгкому движению в груди, словно бабочка крылом махнула. Николай был в разводе, старший сын у него был пилот, а младший – артист балета, тоже интересные профессии. Они и по дороге разговаривали, и пока на даче были, чай вместе пили. Вроде ничего такого в этом и не было, но мужу Люда про эти разговоры не рассказывала. И что бегать решила, потому что Николай бегает, тоже не сказала. -Ну какой бегать с твоими коленями? -Ничего, потихоньку. -А завтрак кто мне готовить будет? -Ты сам бутерброд не можешь себе сделать? -Я не хочу бутерброд, что за привычка сухомятничать! -Омлет ты тоже в состоянии приготовить. -И зачем мне тогда такая жена? -Не нравится – ищи другую! Сказала и испугалась. Никогда они с мужем в подобных тонах не разговаривали. Видимо, права Анька – любовь давно прошла, а как дети съехали, всё и открылось. Раньше забота о детях создавала видимость любви, а теперь детям только деньги нужны, да редкие звонки вечерами. А с мужем ничего их и не связывает больше, даже дача им для разного нужна: Люда овощи выращивала, ягоду для варенья, а он ради бани и рыбалки туда ездил. Люда баню не любила, ей там плохо было – давление это… После этой ссоры муж с Людой долго сквозь зубы разговаривал, а она даже обрадовалась, что бегать стала: в любой напряжённый момент можно было из дома сбежать, чтобы не смотреть на его недовольное лицо. Через две недели, правда, муж попытался помириться: купил ей браслет, чтобы за пульсом следить. -Сам же жаловался, что денег нет, – напомнила Люда. -Мне его в магазин обратно сдать? -Не надо… Бегать Люде нравилось. И энергии больше появилось, так что на даче и без помощи мужа справлялась. И задумалась: а, может, ей работу найти? Тогда не будет муж её упрекать, и о разводе можно смелее думать. О работе решила поговорить с Николаем: пусть профессиональным взглядом оценит, есть ли у неё какие шансы. -Ну, шансы всегда есть. Ты работала кем? -В клубе, организатором. -Ну да, в клубах сейчас сильно всё поменялось. А интернет, программы там – с этим как? -Спрашиваешь! Я троих детей вырастила, с ними всему научишься. -Так, может, с детьми работать? Кружок какой вести? Сейчас столько центров развития – точно можно что-то подходящее найти. Люда этой идеей загорелась. Николай составил ей резюме, посоветовал, куда отправить. Люда даже Аньке не рассказала, боялась, что она на смех её поднимет. А когда пригласили на собеседование, так разнервничалась, что позвонила Николаю. Он дал ей рекомендации и велел успокоиться. Предложил отвезти. И Люда согласилась. -Взяли! – радостно сообщила она. – Представляешь, взяли! И сама не поняла, как обняла его. -Это повод отпраздновать, – сказал Николай. – Едем в ресторан. В ресторане Люда давно не была. И было это непривычно, любопытно и очень страшно. Понимала: что-то не то делает, но остановиться не могла. -Я рад, что стал твоим соседом, – признался Николай. – Сначала я был немного обескуражен таким… Необычным предложением. Знаешь, мы же вроде не были друзьями там или что-то вроде того, а ты так легко попросилась ездить со мной. Но потом я этому даже порадовался. Его слова обидели Люду, хотя она и не подала вида. О чём он, что ему, жалко, что ли, подбросить её до дачи? Да она же сама приезжала к его дому, никаких затруднений не создавала. -Теперь я уверен, что это было знаком судьбы! Ты знаешь, в последние годы всё как-то не ладилось: вроде всё есть, но от этого всего тошно до чёртиков, понимаешь? Уверен, что понимаешь. Вот бывшая никогда меня не понимала. Слушай, что-то я волнуюсь, давай возьмём бутылочку. Ты какое предпочитаешь: белое или красное? -У меня давление, мне нельзя… -Ой, да один раз можно. Знаешь: кто не курит и не пьёт, тот здоровенький помрёт! Люде вдруг захотелось домой. И как можно скорее: вот если бы существовал телепорт, чтобы не приходилось ничего объяснять этому самодовольному Николаю. И как она раньше этого не замечала? Говорит только о себе, а её вообще не слушает! Как бы сбежать отсюда? Подруга всегда выручит! Под столом Люда набрала сообщение Аньке. Та перезвонила через пять минут и завопила: -Я сломала ногу, быстро приезжай! Николай предлагал подвезти, но Люда сказала, что на такси будет удобнее. -А я так надеялась, что у тебя будет с ним интрижка, – вздохнула Аня. -Что за глупости, я не такая. Ты знаешь. -Ага. А сама жаловалась на мужа. -Ничего я не жаловалась. Ладно, ты знаешь, я домой поеду. Муж был уже дома и очень довольный. -Люда, пляши: я починил машину! Представляешь? Смогу снова ездить на дачу. Удочки опробую… Красота! Может, прямо завтра сгоняем? -Завтра я не могу. Меня на работу взяли, – ответила Люда и запустила кофемашину. -Опять кофе? Ещё и вечером. Люда, ну у тебя же сосуды… -И что? Сосуды у всех. Я люблю кофе, ты знаешь. -А я тебя. И не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Как с Машей. Губы у мужа задрожали. Люда никогда его таким не видела. -Да о чём ты? -О том. Бег этот. На огороде вкалываешь. Кофе пьёшь. Совсем не следишь за здоровьем. Дети уехали, а мне страшно остаться… Без тебя. -Господи! Чего ты напридумывал? Вот глупенький. Ладно, если хочешь, я буду пить кофе без кофеина, тебя это устроит? Но бегать я не перестану, это же полезно для здоровья. А с дачей – тут только от тебя зависит, будешь мне помогать или нет. От посадок не откажусь, ради чего дача тогда? Правда, как теперь с работой успевать... -Что за работа такая? Анька твоя опять, что ли, придумала? -Почему Анька? – обиделась Люда. – Я сама. Жаловался, что денег не хватает: вот, пожалуйста, буду тоже деньги зарабатывать. -Ну ты даёшь! Ладно, что – работа дело хорошее. Я тут подумал: может, лодку… -Никаких лодок! – перебила Люда. – Сам знаешь – папа утонул на лодке. Не разрешу! А то, ты знаешь, я тоже боюсь одна. На том и порешили. Жизнь только начиналась. Новая, другая, о которой Люда и не мечтала. И хорошо, что глупостей она не успела наделать. Автор: Здравствуй, грусть!

Оттуда на неё смотрела до смешного разукрашенная тётя не первой свежести с высоким начёсом из сухих волос. Под подбородком у неё был навязан газовый платок и узел впереди должен был походить на розочку. Ярко-зелёное бархатное платье было в точности таким же переливчатым и кричащим, как голова важного селезня. Ещё со времён далёкой молодости всё яркое приводило Любу в восторг. Собственно, с этого платья и началась их с Вовой семейная жизнь - именно в нём она ставила подпись в загсе. К сожалению, если молодость прощала Любе безвкусицу, выдвигая на первый план гладкое персиковое лицо, сияние глаз и блеск здоровых волос, то возраст глубоко за сорок был более капризен, требователен и строг. Все сотрудницы и подруги видели это и смеялись за её спиной, а иногда и в лоб могли пошутить, придумывая Любе потешные клички, но с Любы критика отскакивала, как с гуся вода. Она по-прежнему считала, что чем ярче и эффектнее, тем красивее, а другие ей просто завидуют. Деревня! Что с них взять! Сами-то ничего краше халатов в бабушкин цветочек и не носят! — Нет, тебе правда нравится? - вновь просияла Люба, не поняв сарказма, и ещё разок крутнулась перед зеркалом. — Ещё как! Каждое утро, когда ты намыливаешься в выходу, взгляну на тебя и думаю - как меня только угораздило взять в жёны такое чудо. И он засмеялся, прихлопнув себя по круглому твёрдому животу. Люба подозрительно сощурила свои густо и ярко накрашенные глаза и муж осёкся, прокашлявшись. — Да шучу я, шучу, красавица ты у меня. Иди уже. Люба кинула свои рабочие туфли в тряпичную сумку собственного пошива, ибо на улице было слякотно, туфельки жалко, пшикнулась раз пять простенькой туалетной водой "Ландыш" и была такова. Уже на пороге она обула свои умопомрачительные красные галоши с каблуком в пять сантиметров, с довольно высоким голенищем на манер полусапог, служившие поводом для неиссякаемого количества шуток односельчан. Кем её только не называли: и Шапокляк, и Штукатурка, но в конце концов остановились на самом очевидном - Калоша. Ведь Люба никогда не расставалась со своими красными не убиенными галошами, а Калошей прозвали её на старый манер. О кличке этой знали все от мала до велика: и соседи, и дети, и муж, но только не сама Люба. В глаза Любу никому не хотелось обижать грубо, ведь была она бабой доброй, простой, пусть и с чудинкой, поэтому и прощались ей папуасские крайности. — Ландышем завоняло, знамо, Любка тут прошлась, - принюхалась к воздуху Катя, одна из молодых доярок. - Тётя Люба! Вы тут? — Да она не слышит, в конце второго ряда стоит, корову щупает да целуется с ней. Ха-ха-ха! — В калошах своих? — Ну, конечно! Будет она тебе по амбару в туфельках ходить. Каблучки красных галош Любы застучали в сторону сплетниц. — Так, девочки, надеваем противогазы, сейчас будет ландышевая атака, - пробубнила под нос работница Катя. Женщины похихикали в последний раз и придали своим лицам выражения крайней серьёзности. Они поили коров после утреннего выпаса. — Всем доброе утро, - пропела Люба. Из-под рабочего серого халата выглядывало её изумрудное платье, а на шее свисал по плечам стетоскоп. На фоне не накрашенных блеклых работниц она казалась себе истинной красавицей. — Доброе, Люба. Как чувствует себя пятнадцатый номер? — Стоматит всё-таки, - сокрушённо качнула головой Люба и клацнула языком: - Лечить буду. Надо Фёдору сказать, чтобы сено ей давал самое отборное, предварительно ошпаренное кипятком, и её на второй выпас не гнать, а то нащипается опять колючек. Пойду я, девочки, работы прорва. — Ага, давай. Люба покачала бёдрами к выходу, а доярки молча наблюдали, как колышется на амбарном сквозняке её высокая причёска. — Ну, совсем ку-ку, кто носит платья на такую работу? Только навоз мешает подолом, - заметила Катя. — Оставь её. Чем бы дитя ни тешилось... Работаем дальше. На небольшой ферме Люба была ветврачом. Под её ответственностью находились тридцать коров и около сорока овец. В её обязанности входило лечение животных, профилактика заболеваний и заполнение большого объёма документации. Самые приятные и яркие моменты - это видеть, как выздоровевшее животное резво направляется к выходу, на свежий воздух, с какой жадностью и наслаждением оно срывает на ходу первый пучок зелёной травы... Жизнь победила. Опасность забыта и отброшена в прошлое. Зелёные луга и тёплое солнце - корова щиплет траву и греет бок под лучами полудня. У коровы второе рождение. Люба вырвала её из лап смерти. Люба дала ей шанс новую жизнь. Самое же яркое и удивительное событие на ферме - это роды. Люба помогала коровам растелиться, принимала маленькое, ещё мокрое, но уже мычащее создание себе на руки. В такие моменты круговорот жизни и смерти осознавался ею с крайней ясностью. Одни умuрают, а в это же время другие, совсем крохотные и беззащитные, появляются на свет. Как-то Люба оставила свои измазанные в грязь красные галоши около крыльца, а сама переобулась в туфли - на улице в тот день было слишком слякотно, не хотелось идти через весь коридор до своего кабинета и подкидывать лишней работы уборщице. Катя, проходя мимо, увидела их и решила подшутить - спрятала галоши за доски в пристройку, где хранились всякие поломанные вещицы. Довольно потирая ручки, она вернулась к работе. Через какое-то время Любу вызвали в коровники. Она бросила заполнять документы, вышла на крыльцо и недоумённо остановилась. — А где галоши мои? — Почем мне знать? - пожал плечами мужик, - может ты их в другом месте сняла? — Да нет же, здесь оставила... — Пошли быстрей в чём есть, там у коровы слюна изо рта, должно быть, съела чё-йт не то. Пришлось Любе побегать по коровьему навозу в туфельках. Чувствовала Люба, что местами навоз достигает неприкрытых щиколоток, ноги пачкались и жижа заливалась внутрь под стельку, но было не до этого - корова явно чем-то подавилась. Люба нащупала ком в её пищеводе и пыталась протолкнуть его при помощи массажа. Ком не поддавался и Любе пришлось делать проталкивание через рот. Часа полтора Люба ходила по ферме мрачнее тучи, ставила вакцины овцам и игнорировала смешки по поводу её грязных ног, хлюпающих в мокрых туфлях. Перед тем, как уйти домой, она полчаса безуспешно пыталась отыскать свои любимые красные галоши. На следующий день Люба явилась на работу в мужниных сапогах, доходивших ей до самого колена. Пропавшие галоши нарушили её внутренний покой и это отразилось на внешнем виде: вместо привычной юбки или платья Люба была в штанах, потому что подол юбки путался в высоком голенище сапога, причёска её тоже как-то пошатнулась, стала не такой задорной, к тому же Люба не стала красить губы красной помадой - без любимых галош ей всё было не то. По амбару Люба ходила ничем неприметной поступью - без каблуков померк её шарм, как внешний, так и внутренний. — Даже жалко её, бедняжку, - покачала головой одна из работниц. - И какому дураку понадобились эти красные галоши? Катя похихикала, прикрыв рот ладошкой: - да пусть пострадает маленько, может хоть на человека станет похожа, а то как попугай. — Тю-ю-ю... - с укором взглянула на неё сотрудница, - чему радуешься, не пойму? Или тебе только тогда хорошо, когда другому человеку плохо? Разве она делала тебе когда-то гадости? Добрее надо быть! Катя горделиво выпрямилась и пошла, отклячив зад, за кормами, кинув по-вредному: — Хм! А я до её галош ни при чём! И Калоша эта тоже мне совсем не интересна! Блекла Люба день ото дня, даже муж забил тревогу и по утрам с беспокойством спрашивал: — А что же ты, Любаша, губки алым цветом не красишь? И в платьицах я давненько тебя не видел? — Нет настроения, - хмурилась Люба. Близилось двадцать первое октября, день рождения Любы. Муж расстарался и накупил Любе подарков: сапожки чёрные резиновые, как лаковые, высотой в три четверти, с небольшим каблуком, и набор духов заказал навороченных, в пробниках. Ещё торт купил, чтобы жена на работе угостила сотрудников. Подарил он ей всё утром, когда Люба прихорашивалась перед зеркалом. — Ты духами по очереди пшикайся, и которые тебе больше понравятся - запомни. Я тебе их на Новый Год подарю. Ну, чего ты, Любаш? Улыбнись-ка! Может, поярче платье наденешь? То зелёное? Оно тебе так идёт! — В котором от меня кутюрье рыдают от зависти? — Запомнила! Да нравишься ты мне Любаша такая, какая есть, а народ пусть подавится сплетнями. — Какими сплетнями? Обо мне? - подняла брови Люба. Вид у неё сегодня был строгий: штаны чёрные, серый свитер и пучок на голове вместо фирменного начёса. Ради праздника Люба отложила траур по пропавшим галошам и накрасила губы красной помадой. — Забудь. - пожалел о сказанном муж. - Так тебе подарки понравились? — Очень. Духи прям вкусные, даже поливаться такими жалко, для фермы-то. - сказала она, щедро пшикаясь новыми духами. — Э-эх, не жалей, ничего не жалей, Люба! Из таких маленьких мелочей и состоит наша жизнь! - обнял её муж и крепко поцеловал, - ты иди, а я начну готовить потихоньку, специально выходной выпросил. Дети вечером прибудут. Он вручил Любе торт и та почавкала на работу по привычной грязи. В одной руке висел торт в переплетённой верёвками коробке, в другой - вышитая сумка с туфлями. — Боже мой... Чем пахнет так хорошо? - жадно принюхалась к воздуху подошедшая к работницам Катя. — У Любы духи новые, прошлась тут минуту назад. День рождения у неё, муж одарил обновками. — У-у-у... - промычала Катя. В обед Люба угощала всех тортиком. К Кате она относилась всегда с особенной ласковостью, ценила её хорошенькое лицо. — Вот, держи, Катюша, скушай за моё здоровьице. — Поздравляю вас! - смущённо оскалилась Катя. - Как себя чувствуете? Изменились вы... — А! Не страшно, - махнула Люба. Выходя из своего кабинета домой, Люба обо что-то споткнулась... Её красные галоши! Чистенькие, блестящие... Вот счастье-то! Люба и сама не поняла, как ей удалось так быстро их надеть - мгновение назад на ней были подаренные мужем сапоги и тут - бац! - любимые галошики! Сотрудницы, выходя вместе с ней, только диву дивились: преобразилась на глазах их ветврач Люба! Засияла, спину выпрямила, даже волосы стали как-то пышнее. — Это всё, девочки, мои галоши! Они волшебные! - стучала рядом с ними каблучками Люба. — Очень рада, что вы их нашли! И ещё раз поздравляю! - скалилась Катя, похожая на симпатичную лоснистую выдрочку. — Я тоже, Катюша! Я тоже! Дома мать и приехавшие дочери обливались подаренными отцом духами. Люба, к радости мужа, нарядилась ярко и броско, на голове наворотила невообразимое, а уж лицо как накрасила - чисто пёстрая бабочка. Любил он её такую - яркую, весёлую и задорную, с чудинкой в кругу родных, с морщинкой между бровей на работе в тот момент, когда она со стетоскопом склонялась над заболевшим животным... Люба у него славная... Не зря на ветврача выучилась. Говорят, если человек любит животных, то он уже по определению хороший и добрый. Автор, как и её муж, не может отвечать в этом плане за всех, но к Любе это правило применимо на все сто. — О, девочки, смотрите: Люба пришла на работу в привычном наряде. Ну, красота же! Работницы, опустив головы, захихикали. —Правильно, пусть мажется, как хочет, лишь бы счастливая была. С такими, как она, и мир кажется светлее, да и пахнет она теперь чудно! — Да... - протянула Катя, - интересная женщина наша тёть Люба, а, главное, добрая, коровок любит. — Да она вообще всех любит. Даже тебя, вредину! Видела я кое-что в день её рождения... - с намёком прищурилась толстощёкая работница. — Эй! Не расскажешь?.. - проскулила с мольбой Катя. Женщина улыбнулась. —Ну тебя. Живи. Автор: Анна Елизарова. Пишите свое мнение об этом рассказе в комментариях 👍 И ожидайте новый рассказ совсем скоро ☺

- Мама, эта ещё красивее! - Раздаётся восторженное. - Мамочка, они все разные! Я обожаю смотреть, как моя дочь познаёт мир. С таким азартом, желанием и восторгом, что мне иногда кажется, что он тесен для неё. Я сама всегда была слишком послушной, слишком старательной, слишком мамино-папиной девочкой, боявшейся сделать что-то не так. А Динка всегда была собой: самостоятельной, уверенной и непоседливой. Когда она родилась, мы оба были очень рады, но Женя смотрел на наше глазастое чудо с такой нежностью, что я готова была влюбиться в него ещё раз заново. И дачу эту тоже купил Женя, в подарок мне и Динке. - Сделаем здесь всё так, как ты захочешь. - Сказал он, довольно оглядывая не новый, но ещё крепкий дом. И мы сделали. В нём не было никаких вывезенных туда за ненадобностью старых вещей. Дом дышал хлопком и деревом. Занавески на окнах и такая же скатерть на большом деревянном столе из светлого льна придавали ему простой, но в то же время парадно-сдержанный вид. Мы с Женей полюбили это место всем сердцем, и вот уже несколько лет уезжаем сюда на все долгие новогодние праздники. Динка поймала очередную снежинку и повторила. - Давай не будем разбирать ёлку, пожалуйста. - Папа приедет вечером, спросим у него. Хорошо? -Хорошо! - Подпрыгивает на санках мой повеселевший ребёнок. Я качаю головой. Да уж, хорошо. Дочь слишком хорошо знает, что скажет папа. Но едва мы переступаем порог, окунувшись в живое каминное тепло, запахи хвои, мёда, имбирного печенья, как мне тоже начинает нравиться идея, не разбирать ёлку подольше. Она стоит в углу, красивая, увешанная переливающимися гирляндами, неуклюже склеенными дочерью игрушками, и настоящими стеклянными шариками. Это единственное, что мы привезли сюда из моего детского прошлого. Просто потому, что сейчас таких уже нет. - Зачем разбирать? - Удивляется Женя. - Впереди ещё Старый Новый год. - Это как? - Глаза дочери светятся любопытством. Он начинает объяснять, рассказывая Динке о традициях и особенностях праздника. - Жень, попроще. - Прошу я. - Мама, я всё поняла. - Дочь хмурит свои светлые бровки. - Я уже большая. - Большая? - Уточняю я. - Значит, и сказки читать не надо? - Надо! Надо! - Взрослые тоже любят сказки. - Шепчет мне Женя. Это тоже особенность нашего дома. Мы читаем и в городе. Но здесь, на ковре у камина любая сказка становится в тысячу раз волшебнее. И одной мы никогда не ограничивались. Иногда Женя сам начинал сочинять продолжение. - Папа, ещё! А дальше? - Динка прижимается к нему, боясь пропустить хоть слово. - А дальше лиса не съела колобка, мачеха не обижала Золушку, Красная шапочка не встретила волка... - Ну, пап, не так! - Спорит дочь. - Если так, как ты придумал, тогда и сказки не будет. - Видишь. - Назидательно поднимает палец Женя и смотрит на меня. - Сказки без проблем не бывает. Надо, чтобы и страшно немного, и трудности. - Но только немного. - Замечаю я. - А самое главное, чтобы конец обязательно был счастливым. - Или его совсем не было. - Шутит Женя. - Представляешь, как здорово: бесконечная сказка. - Здорово! Здорово! - Прыгает рядом Динка. А утром пьяняще уютный и любимый запах кофе, полосы солнечного света на полу и морозное ярко-голубое небо. - На горку? - Женя в своём свитере с оленями словно сошёл с рекламного постера. Я немного горжусь. Сама выбирала ему этот новогодний подарок. Хотела купить такие же себе и Дине, но подумала и купила просто со снежинками. - На горку! На горку! Папа, а пожарь мне хрустящую булочку. Муж целует Динку и засовывает в тостер кусочки белого хлеба. И ещё один день счастья, звенящего смеха, пушистых снежных вихрей, поднимаемых полозьями санок. День горячего чая, уютного треска поленьев и новой сказки. * * * * * - Мамочка, где папа? - Динкино личико полно горестной тревоги. А я не знаю, что ей сказать. Потому что мы уже сняли с ёлки игрушки, осторожно обернули бумагой и сложили в прочный ящик стеклянные сокровища. И даже аккуратно смотали нити лампочек, а Жени всё нет. Он абсолютно точно выехал из города. Звонил и спрашивал, надо ли что-нибудь купить. Я звоню сама, но телефон выключен. Мы с Динкой не находим себе места. Она почти плачет, а я пытаюсь шутить и тормошить её. - Почитаем сказку? - Спрашиваю я. Дочь мотает головой. - С папой. Мама, позвони ему. - Я звонила, малышка. Папа, наверное, занят. - Папа обещал, что приедет. - Динка удивлённо смотрела на меня. - Он никогда не обманывает. - Да, папа не обманывает. Дина, если не хочешь сказку, может быть, мультики? - Нет. - Дочь всхлипывает. "Может быть, всё же отвлечётся". - Мелькнула мысль, и я щёлкнула пультом телевизора. "Эта страшная авария унесла несколько жизней..." Всё произошло на дороге по направлению к даче. Как зачарованная я смотрела на экран, где горели перевёрнутые машины. Вон та, кажется, наша. Женька. Женечка. Куда же теперь звонить? - Мама, что это? Я торопливо нажала на кнопку. Экран погас. - Это страшный фильм, котёнок. Детям такое смотреть нельзя. - Мамочка, я передумала. Расскажи сказку. Сказку. Господи! Пожалуйста, помоги! Я даже не знала, о чём просить Его. Руки тряслись, голос тоже. - Мама, мне страшно. Я мельком глянула в зеркало. Понятно, почему испугалась Динка. Моё лицо ещё никогда не было таким безжизненным и бледным. - Не бойся, доченька. Я сейчас расскажу тебе сказку. Я заговорила, потому что абсолютно не знала, что мне делать дальше. Дыхание сбивалось, мысли путались, мне было так страшно, как не было никогда в жизни. - В одном королевстве жил король. Жил со своей королевой и их маленькой дочкой. - Как наш папа. Да, мам? - Как наш папа. Король был очень красивый и добрый. Но однажды... Я лихорадочно думала, как продолжить свою сказку, если Женя вдруг никогда не вернётся, какое путешествие или приключение придумать для Динки, чтобы только не сказать правду. И вдруг звонок с незнакомого номера. - Юль, это я! - Голос мужа словно прорывался из глухого снежного плена. - Юля, я еду. Вернее, меня сейчас привезут. Здесь очень плохая связь по трассе, ты же знаешь. Я не спрашивала ничего. Ни где он едет, ни почему и кто его везёт. Самое главное, что это был Женин голос, а значит, король в любом случае вернётся в своё королевство. Спасибо, Господи! От пережитого страха, от нервного возбуждения и накатившего сквозь слёзы облегчения я вдруг начала плести невесть что про огнедышащих драконов, каких-то колдуний и лошадей в железных доспехах. Дочь слушала внимательно и удивлённо. - Это очень странная сказка. - Сказала она наконец. - У папы получается гораздо лучше. А ты, мамочка, совсем не умеешь придумывать. Ой, папа! Я не слышала, какую сказку рассказывал ей Женя о своих синяках и ссадинах, потому что плакала на крыльце. - Юль, ты с ума сошла! - Муж набросил плед мне на плечи. - Идём скорее домой. - Женя, я видела нашу машину. Она горела. - Не нашу, Юль. Правда, от нашей тоже мало что осталось. Врачи сказали, в рубашке родился. Отпускать не хотели. Меня эти ребята, что сейчас привезли, из салона вытащили. Я без сознания был. Хорошо, что быстро в себя пришёл. Иначе бы в больницу увезли. - В больницу всё равно надо, Жень. - Они тоже так сказали. Надо. И не только в больницу. В полицию, в страховую... - Если бы мы тогда сразу разобрали эту ёлку. Сейчас не пришлось бы ехать. - Дело не в ёлке. Помнишь, как Динка сказала? Если бы всё было так, как мы придумали, то не получилось бы сказки. - Но это слишком жестокое испытание. - Я же жив... - Вы где? - Толкается в дверь Динка. - Папа, а что было дальше? Опять горят поленья в камине. Женя морщится, устраиваясь рядом с Динкой на ковре. Надо завтра гнать его в больницу. Позвонить родителям, чтобы забрали нас с дачи. Я слушаю негромкий рассказ мужа, дочкин смех и радуюсь тому, что у нашей сказки счастливый конец. Хотя почему конец? Завтра будет новый зимний день. И запах кофе, и поджаристый ломтик хлеба, светлая скатерть на столе и ждущие следующего Нового года игрушки. И мы ещё больше будем ценить то, что ежедневно происходит с нами. Потому что простая жизнь и есть самая лучшая и волшебная в мире сказка.

-Да милочка, уж будь добра... Игорёчку, вот грибочков набрала, насолила как он любит, вареньице из крУжовнику, ты уж передай ему, будь добра. Сыночек мой, Игорёк, Любичка, от добрая душа, - обращается ко второй проводнице старушка и вытирает кончиком платка слезящиеся глаза, - помогает мне, гостинцы Игорёчку передаёт. Занят он, не приедет никак, но в каждом письме обещает, что вот с делами расквитается и приедет, обязательно приедет. Большой человек, Игорёчеку меня, денежку каждый месяц мне присылает, я бы отправила назад, да что-то с адресом напутала, да и ругается Игорёчек, говорит, чтобы я себе что купила. Вот крышу отремонтировала, всё благодаря ему, сыночку моему Игорёчку. Старушка повернулась к Любе. -Любичка, ты уж скажи Игорёчку, чтобы он не перетруждался сильно, скажи милая. На вот тебе, за труды. Старушка сунула в руку проводницы трёшку и быстро, будто незаметно, перекрестила её. Люба взяла старушкину сумку, сходила, выставила всё что она передала, вернулась назад и отдала назад сумку. -Всё доставлю тётя Нюра, не волнуйся. -Спасибо, спасибо тебе Любичка. Сыночку привет, обними его от меня, Любичка. Нечто сам ходит? -Сам, тёть Нюра, да ещё и заранее приходит, ждёт, волнуется, а как же, всем приятно получить подарочек от матушки. Плачет от радости, просит, прямо наказывает чтобы я передавала тебе приветы, и чтобы следила за тобой, вот бы тяжёлое ты не таскала и не перетруждалась. — Вот сыночек, вот Игорёчек, заботливый какой. В детстве было сядет, прижмётся ко мне и давай нахваливать меня давай благодарить что я ему в мамы досталась, а не тётка чужая, сердитая. Игорёчек мой... Ладно, девушки пойду я. Скажи Любичка, Игорёчеку, что не надо мне денег никаких, пусть сами хорошо питаются... -Не послушает, тёть Нюра, он же у вас вон какой, Игорёчек -то. -Он такой да... Тётя Нюра улыбается девушки - проводницы запрыгивают в вагон и машут ей рукой. Переделав все дела, сидят в своём купе, Люба открывает баночку грибочков, что передала тётя Нюра Игорёчеку своему сыночку. -Люб, ты чего? -Что? Сегодня себе оставлю, грибы люблю, а тётя Нюра грибы знатные солит. -Ты что? Это же сыну её...этому как его...Игорёчеку. Деньги зачем со старухи взяла, я от тебя такого не ожидала, попрошусь я от тебя...не хочу с такой работать. -С какой такой? Тааак, что тут, носки тёть Нюра повязала, Юрке заберу, как раз его размер...Ешь грибы, вкусные. -Да иди ты бессовестная, я к начальнику поезда пойду. -Иди, иди, конечно, - уплетая грибы говорит Люба, Любичка, как ласково называла её тётя Нюра. Вторая проводница не вытерпела и вышла из купе, а Любичка невозмутимо продолжила есть грибы. На следующей станции, когда была большая остановка, к Любе подошла старшая проводница. -Любаня, хватит над девкой измываться. -Что, пожаловалась, что я тёть Нюрины грибы съела? -Расскажи ей. -Нет, тебе по секрету сказала, а она...Судить сразу кинулась, нет бы спросила. -Люба, ну откуда она знает, расскажи...А то я расскажу. -Не смей, пусть думает, что я подлая такая, деньги с бабки беру, передачку её сжираю, для Игорёчека... -Любань, ну хватит тебе, со стороны, особенно когда не знаешь, это не очень выглядит... Разговор этот слышала, та вторая проводница, поняла девушка что не так что-то и действительно ей сказали, что Люба честная и хорошая девушка...А она сразу судить начала, нехорошо получилось. Надя, так звали вторую девушку, бочком вошла в купе, где лежала Люба, в тех самых носках, связанных тётей Нюрой для Игорёчека и которые так бесцеремонно Люба решила отдать своему жениху Юре, а теперь вон надела и лежит в них. - Лето, а ты носки нацепила, - произнесла Надя. -Ноги мёрзнут, - буркнула Люба. -Вообще -то они тебе большие, ты же Юрке хотела. И девчонки засмеялись. Уже поздно вечером Люба рассказал историю. Лет пять назад, когда Люба только начинала работать, ходила вдоль поезда старушка, с клетчатой сумкой на колёсиках и что-то просила у проводниц те отмахивались от бабушки, как от назойливой мухи. Наконец дошла она и до Любы. Рассказала, что в Москве, живёт её сын, большой начальник он, вот мать ему посылочку передать хочет, адреса нет, только телефон, а как она из своей деревни позвонит, вот приезжает, просит всех передачу Игорьку отвезти, да сказать, что у матери всё хорошо... Раньше брали, а теперь вот не хотят, она и деньги сулила, но нет... Люба, добрая душа возьми и согласись помочь бабушке. Старые проводники покрутили пальцем у виска. Мол, сначала поинтересоваться надо было, почему никто не берётся помочь старушке. Приехав в Москву, Люба первым делом побежала на поиски телефона, чтобы позвонить сыну тёти Нюры, Игорёчеку. Трубку долго не брали, а потом какая -то визгливая женщина начала орать чтобы Люба прекратила хулиганить. У Любы были данные Игоря Степановича, сына тёти Нюры, она пошла в справочную и девушке дали адрес и номер телефона. Трубку сразу же взяли, мужской голос подтвердил, что да, это он Игорь Степанович Солонцов. Но как только Люба начала говорить про его маму, сразу же разъединили. Люба опять и опять набирала номер, там постоянно сбрасывали. С шестого раза девушка дозвонилась. Мужской голос устало спросил её, где она находится. Через полчаса, что по меркам большого города очень быстро, перед Любой стоял взрослый, представительный дядька. В пальто с каракулевым воротником и шапке из бобрика. -Ну что у вас? — Вот, мама ваша передала, она просила... -Знаете девушка, никогда, слышите, никогда не смейте меня беспокоить. Не берите у неё ничего, вернее так, берите и.…не знаю, выкидывайте, сами съедайте продавайте, отдавайте... Не беспокойте меня, слышите? Я так подозреваю она не раз ещё к вам обратиться, что же это такое, а? Третий раз номер придётся менять, нет, это какое-то безобразие... Люба стояла разинув рот, она ничего не понимала. -Она...она мама же ваша... -Девушка, ну вот зачем вы лезете не в своё дело, ну что за такое, всё, не смейте мне больше звонить и беспокоить, а иначе я вызову милицию, я пожалуюсь вашему начальству, что это вообще такое? Занимайтесь своими делами... -Знаете, а это я пожалуюсь вашему начальству, с вами быстро разберутся, ещё поди и коммунист, а мать родную... -Она мне не мать... -Что? -Она мачеха. Своих детей нет, вот ко мне пристала. -Она...вас ...воспитывала? -И что теперь? Я отплатил ей сполна, дал денег, сказал не беспокоить...Всё, мне некогда, надеюсь я удовлетворил ваше любопытство? Прощайте и не смейте, слышите, даже не смейте...что это вообще такое, форменное безобразие. Люба стояла и смотрела в след "Игорёчеку" из глаз её катились слёзы. Тётю Нюру она увидела сразу, стояла в стороне, ждала, когда Люба освободиться и.…у девушки не хватило смелости сказать правду. Она бодрым голосом сообщила что сын очень обрадовался передачке, просил не беспокоиться, сказа что нельзя ему звонить на большой должности, он сам...напишет письмо. В следующий раз отправит через Любу, с водителем своим. С тех пор так и повелось, раз в месяц, с пенсии приходит тётя Нюра с посылкой для Игорёчека, суёт трёшку Любе. Та берёт передачку, если есть возможность продаёт её, через знакомых бабушек, а что? С руками отрывают, денежки собирает, вкладывают туда ту же трёшку, пишет письмо для тёти Нюры и отдаёт вырученные деньги и письмо от "сына Игорёчека" старушке. -Куда так много-то, Любичка, он что там, с ума сошёл? -Нормально, тётя Нюра, он хорошо получает, а вам помощь какая к пенсии-то, десять рублей на дороге что ли валяются, вот молодец у вас какой Игорёчек. -Да, Любичка, ты права... Тихонько вызнала Люба всю старушкину историю. -Я, Любичка, красотой особливой не отличалась, в девках засиделась, уже думала не будет мне счастья, как посватался вдовец, у него уже дети взрослые были, старше меня, а один...Один махонький, три годика, от второй жены остался, она от горячки она умерла. Выбора особого не было, вот я и пошла замуж за вдовца. Степан Силуянович нрава крутого был, боялись мы с Игорёчеком его, он, мой хорошенький, всё около меня тёрся. Старшие -то взрослые, не признали меня, а этот, что воробушек прижмётся и сидит. Мамкой сразу меня звать начал, Степан Силуянович детей мне родить не разрешил, вот Игорёчек и был мне светом в окне. Сама вырастила, выучила, вдвоём с ним как остались, старшие дети налетели, с дому нас погнали, всё раздербанили, наследство -то, Игорёчеку ничего и не оставили. Ну ничего, мы выжили, выучила его, большим человеком стал... Люба еле сдерживала слёзы. Вот же подлец, она так хотела наказать этого Игорёчека, рассказала маме дома. Та велела не лезть, а поддерживать дальше старушку. -Врать нехорошо, да Люба, но и надежду у человека отнимать не надо сколько там ей осталось? Пусть в твёрдой уверенности живёт, что нужна кому -то, вот, своему Игорёчеку... Так Люба и начала письма писать, типа от Игоря. Теперь уже и Надя помогала Любе, вместе сочиняли истории в письмах, вместе реализовывали товар, рискуя оказаться спекулянтами. Но однажды тётя Нюра не пришла и второй месяц её нет, и третий. Люба вспомнила название деревни, из которой приходила старушка и в выходные отправилась туда. Быстро нашла нужный домик. Её заметила соседка, тоже старая бабушка. -Любичка? -Что? -Ты Любичка? -Да. -Идём в дом, Нюра говорила, что племянница внучатая приедет. Она велела документы тебе отдать на дом, ты наследница, там в сельсовет надо сходить... - Подождите, подождите, какой дом, какие документы? Где тётя Нюра? -Так схоронили, почитай три месяца. Люба заплакала, сама от себя не ожидала что привяжется к незнакомому по сути человек. -Поплачь, поплачь милая, она, тётка твоя, любила тебя, всё рассказывала про свою Любичку... В чистой и уютной горнице тикали часы, нарушая тишину, Люба сидела и смотрела на семейный портрет, что стоял на комоде, покрытом белой, ажурной скатертью. Там молодая совсем тётя Нюра, рядом с ней взрослый мужчина, на коленях у тёти Нюры примостился малыш, в котором Люба едва узнала Игорёчика. Она потянула ящик комода, сверху лежала тетрадь, с чёрной, клеёнчатой обложкой. На тетради белый конверт, на котором чётким, каллиграфическим почерком, было выведено два слова, для Любички. Дорогая моя Любичка, прости девочка, но так получилось, что ближе тебя у меня никого нет. Спасибо тебе что не бросила полусумасшедшую бабку одну. Я знаю, что не нужна Игорю, я просто надеялась, что сердце его оттает, но нет. К стрости тоска так одолела, что не было сил, у всех внуки, дети, а я одна. Раньше, когда был молодой, он приезжал ко мне, мог Игорёчек, приезжал и детишек привозил, а потом всё, сказал, что больше не приедет. Раньше я всегда передавала ему передачки, по привычке, а потом мне велели не таскаться, никто брать не будет, мол, начальство ругается, но я всё равно шла, дая, я знаю, как это выглядит... Сумасшедшая бабка всё носит и носит какому-то несуществующему Игорёчеку передачки... Я дарю тебе этот домик, пусть будет память обо мне, Игорю он не нужен, а ещё, Любичка, там в нижнем ящике, в коробке, это тебе, на свадьбу с твоим Юрой, добрая ты душа, Люба, а таким тяжело на свете живётся. Вспоминай меня хоть иногда. Всем я сказала, что ты моя племянница, уж прости что навязалась в родню. Твоя тётя Нюра. Конечно, в коробочке лежали деньги, все те, что привозила тёте Нюре Люба от "Игорёчека". Люба спросила у соседки сообщили ли сыну. -Он и слушать не хочет, сказал не надо ничего, как вытаскала, вынянчила его Нюра, как дети малые были, так мамкали бегали вместе с женой, а потом видишь ты...не нужна стала. Хорошо хоть ты нашлась, Любичка... Она же Нюра, с тремя классами образования была, а всю жизнь учительшей проработала в селе детей грамоте учила, письму о как... Люба всё же постаралась донести до Игоря что тёти Нюры больше нет, но всё оказалось тщетно. В семье Любы поминают старушку, все думают, что это родственница, тётя Нюра. -Хорошая она была, моя тётя Нюра, - вспоминает совершенно седая Любичка, -добрая и большой души человек. С тремя классами образования была, а почерк был, будто каллиграфии училась специально, не то, что нынешние, как курица лапой калякают. Большой души была тётушка моя, только Любичкой и звала меня. Автор: Мавридика д.

Лена ушла, прикрыла дверь, повернула ключ. Мила полежала ещё немного. Голова гудела от бессонной слезной ночи, она прерывисто выдохнула, отерла руками лицо. Глаза тереть было нельзя – там густо накрашены ресницы, вчера она так и не умылась.И чего на нее нашло? Подумаешь – отказали в работе. Но Мила понимала – отказ этот был всего лишь последней каплей, поводом к взрыву эмоций.– Скотина ты, Вадик..., – уже спокойно прошептала Милка привычную в последние дни фразу и повалилась на другую сторону кровати.Она полежала ещё чуток, глядя на щель в общежитском потолке. Совсем недавно потолки перед ней были другими – глянцевыми, многоуровневыми. Совсем недавно..." И эти козлы тоже!" – ругала про себя Милка работодателей, а особенно эту мымру, которая отзвонилась и елейным голоском, будто б сожалела, объявила ей о том, что "ее кандидатура им не подходит..." Высшее образование им подавай! А чем она хуже? Высшее... На высшее деньги нужны, а ее вина лишь в том, что родилась не в той семье. А в школе, между прочим, училась она очень даже неплохо. Все учителя говорили – способная.Вот только...Вот только вспоминать детство не хотелось совсем. Ещё когда старший брат Антоха жил дома, было сносно. Антоха ее в обиду не давал. Он вообще ей в последнее время заменил и мать и отца. Даже косы плел, когда была поменьше. И в техникум он направил, и с общагой он помог.А мать... Эх, мать...– Ой, Катька, смотри... Ноги-то у твоей вымахали и волосья в пол. Как бы скороспелкой не стала!– И не говори, Валюха. Заботушку на свою голову вырастила, выкормила! – охала мать на той же ноте, качая согласно головой и разливая остатки бухла.Впрочем, остатками тут не завершалось – магазин был на первом этаже их дома. Долго ли сбегать...Все чаще материнские и отцовские периоды нормальной жизни сменялись запоями, все чаще дети были предоставлены сами себе. Милка однажды видела, как ревел Антоха. Здоровый, спортивный – мышцы под футболкой видны, он утирал кулаком сопли, отворачиваясь от младшей сестры, стыдясь. И Милка точно знала – почему.Его тренер на соревнования готовил, но отец, услышав о том, что за поездку надо платить деньги, послал тренера куда подальше. Остался Антоха дома, а вся команда его уехала.Сразу после девятого класса брат из дома уехал. Нашел работу в Мурманске и укатил. А через два года помог уехать и Милке.А Милка к тому времени вообще расцвела. Волосы прямые, длинные, ноги от ушей, губы пышные и глаза, как у лани – огромные. Группой с курса проходили они практику на химическом производстве, там-то и приметил ее сотрудник – Вадим Дементьев. И был он сыном соучредителя производства.Совсем немного повстречались, и привез он ее к себе на квартиру. Милка была на седьмом небе от счастья. Ничего и не требовала, хоть девчонки и намекали, что, мол, поматросит...– Ладно вам. Хоть уж прикройте свои рты завистливые, – парировала Милка.Сейчас она и им готова была простить всё. Как не завидовать-то, когда после занятий встречал ее черный джип, медленно опускалось тонированное стекло машины, а там такой красавец в черных очках. Милка лихо открывала дверцу и запрыгивала в просторный джип, только ноги из короткой кожаной юбки мелькали – это ли не счастье?Она вся ушла в эту любовь. И первое время Вадим – тоже. Он устраивал ей романтические вечера, водил в рестораны, познакомил с родителями, обещал женится. Они съездили в Турцию, где Милка покоряла всех своей невероятной фигурой, были и в Сочи. И она не сидела сложа руки – баловала вкусными тортиками, которые он так любил в ее исполнении, наводила домашний уют.Она похорошела очень. Приоделась, в хорошем салоне делала окраску волос и стрижку, бывала в тренажерке. Техникум она закончила, но устраиваться на работу не спешила. Какой смысл? Деньги у Вадима лежали в открытом доступе, в прикроватной тумбочке – пользуйся. Но Милка поначалу отчитывалась за каждую копейку, не привычна она была к такому количеству денег. Но, как известно, к хорошему привыкаешь быстро. Когда прошло время, поняла, что эти "мелочи" Вадима не слишком интересуют. Суммы до ста тысяч для него и не суммы.Вот только место в общежитии удержала по совету брата. Зачем? Глупый... Общага была старая, комната на двоих. Неужели она туда вернётся?Но вот вернулась ...Девчонки делали вид, что жалеют, охали и ахали, но, наверняка, шушукались за ее спиной. Уж слишком амбициозно повела она себя, когда привалило ей счастье... Зависть их длилась дольше, чем счастье той, кому они завидовали. Они с Вадимом начали ругаться года через полтора совместной жизни. По поводу и без. Вадим ушел. Мила узнала – ушел к другой. Какое-то время она жила в его квартире. Но вскоре Вадим культурно попросил квартиру освободить. Милка не поверила своим ушам. – Я не могу больше, Мил. Пятый раз говорю – собирайся. Я приеду и просто выкину тебя! Ты этого ждёшь? Ну, по-хорошему же прошу. – Вадим, милый... Вадим, ну, послушай... – Я не хочу слушать. Я несколько месяцев это слушаю. Сто раз. Мил, пожалуйста... – Но я изменюсь... Потом он приезжал. Садился в кресло, опирался локтями о колени, опустив голову вниз. – Какой ты хочешь, чтоб я была? Скажи – я буду, – она садилась перед ним на колени, необычайно красивая в своих муках. – Мил, ну, не унижайся. Сколько можно! Я денег тебе дам, но давай нормально расстанемся. Сказал же – другую люблю. А ты... Понимаешь, ты – одинаковая всегда, ты – не та, что мне нужна. Прости, что понял это не сразу. Собирайся... – Вадим, неужели она лучше. Ей же сорок... Вадим поднял на Милу глаза. Так... ещё не хватало ему обсуждения той, которую он любит. Он стукнул себя по коленям, встал. – Ну, во-первых не сорок, а тридцать четыре, как и мне, если помнишь. А во вторых – где твой чемодан? Он сам нашел чемодан, но она выдернула из его рук ручку, и начала молча, умываясь слезами, собирать вещи. Он сказал, чтоб собрала всё, обещал привезти в общежитие оставшееся сегодня же вечером. Пока она собиралась, ушел на кухню. Золото, подаренное им, Мила тоже забрала. Имеет право. Ее он отвёз к общаге с одним чемоданом. – Вадим, я люблю тебя, – пытаясь ухватится за соломинку, заплакала она перед общагой. Но он вытащил чемодан, открыл ей дверь, сунул денег, закатил чемодан в холл. – Ты - скотина, – прошептала она, держа руку с деньгами перед собой. Ей казалось, что эти деньги символизировали какую-то ее цену, плату за все то добро и любовь, которое она дарила ему почти два года совместной жизни. Вадим улыбнулся, поставил чемодан возле стойки вахтерши и даже не поднял его по лестнице на второй этаж. Казалось, этой фразы он ждал. Через час он уже привез все остальные ее вещи. И вот уже три месяца, как Мила жила в общежитии. Первый месяц она дулась, но чемоданы не разбирала. Всё казалось, что Вадим одумается и вот-вот вернёт ее. Второй – действовала. Она обрывала ему телефон, ждала на стоянке возле машины у завода, жаловалась брату. Она себя не узнавала. И Антон кричал: – Людка, ты что творишь? Я тебя не узнаю. В кого ты превратилась? Ты ж нормальная была. Плюнь ты на него и живи, как жила... Но Мила не могла уже так жить. В ее планы вошли совсем другие мечты, и возвращаться к прежним она не хотела. А Вадим сменил стоянку и перестал брать трубки. Деньги Вадима кончились, она продала золотое кольцо, потом браслет. Пару раз присылал ей денег Антон, а Мила все никак не могла найти работу по душе. – Все, Милка, надоело. Я тоже деньги не рисую, ищи работу! На меня больше не расчитывай, – уже огрызался Антон. Милка делала вид, что живёт, что ищет работу, что ест... Питалась в кафе, готовить на общежитской кухне не хотелось. Она искала вакансии престижные, весомые, с хорошей оплатой, ходила на собеседования, на нее засматривались работодатели, обещали перезвонить, и все по-пусту. На завод химический, где работал в руководстве Вадим, ей путь был закрыт, на остальных производствах требовались лишь рабочие. Подобные должности ее не интересовали. Ленка, соседка по комнате, звала ее в магазин, но это было уж вообще ... ниже плинтуса... Странно... вот ещё совсем недавно в тумбочке любимого стопкой лежали пятитысячные бумажки, и она перекладывала себе в кошелек столько, сколько требовалось, а теперь вынуждена считать копейки, продавать золото... Не справедливо всё это! Ох, как несправедливо. Если б знать... Вадим сошёлся с женщиной совсем непохожей на нее. Была она крепка, совсем не фигуриста, даже как-то коренаста. В сторону такой Милка даже головы бы не повернула. Соперница была коротко стрижена и покрашена в какой-то светло-рыжий тон. В общем, в сравнение с Милой она не шла совсем. А ещё была она не одна, с ней прицепом шла дочь лет десяти-одиннадцати. У Милы в голове не укладывалось, как такое могло случиться? Как? Как можно было променять ее ... на эту? Мила знала: тетка – врач-массажист, записалась на прием в массажный салон именно к ней. Такой придумала себе метод мести. Но массажировала ее другая девушка, объявила, что Георгиева в отпуске. И сейчас Мила, ну или Людмила, Люся ( эти имена она ненавидела) сидела на койке в общаге и продолжала рисовать планы мести. Ах так, да? Так... Ну, раз не догадалась отложить себе денег, пока жила в роскоши, нужно взять их сейчас. Просто – взять... И сделать это просто – у нее остались ключи от квартиры Вадима. Нет, один ключ она вернула – вложила ему в ладонь при расставании, но он и не подумал о том, что у нее есть второй. Их была целая связка, вот Мила и взяла уж давно и чисто случайно, по необходимости. Ключ остался у нее в кошельке. Да, у нее есть ключ .. Ключ от квартиры, где лежат в тумбочке деньги. И много там чего ещё лежит. Но заранее строить планы Мила не стала. Это никакой не грабеж. Просто она возвращается за своим – за тем, что ей могло принадлежать по праву. Она встала с койки, направилась в ванную. Ух, лицо опухшее, неузнаваемое. Она умылась холодной водой, и старательно накрасилась. Достала черные очки, хоть и шла поздняя осень. Милка шла на дело. И сейчас казалась себе этаким олицетворением справедливости. Да, она накажет злодея и, чисто заодно, немного обогатится сама. Она натянула одну колготину, и вдруг что-то ёкнуло в груди. Господи, что это с ней? Она ли это? Добрая открытая девчонка, страдающая от вечного пьянства родителей, та, которую брат тянул из садика, которая так мечтала о большой любви, о детях... О том, что никогда ее дети не будут видеть одутловатое лицо пьющей матери. Но она смахнула сомнения и продолжила одеваться. Мила приехала на старый адрес, зашла в подъезд. Она знала: Вадим, и его новая пассия – на работе. Она ждала девочку из школы. Нужно было выяснить – во сколько та возвращается. Позиция для наблюдения было удобной, но теперь ей казалось, что неудачной. Увидят соседи... Может быть даже уже какая-нибудь любознательная старушка наблюдает за ней в глазок двери. Она волновалась, руки ее тряслись, она достала перчатки – черные, шелковые, "перчатки воровки" – подумалось. Она их любила, но тут же решила,что после "дела" выбросит, не сможет носить. И вот снизу раздался знакомый щелчок, потом ещё – она заглянула в щель. Девочка в светло-бежевой куртке отпирала двери квартиры Вадима. Луч света упал на лицо ребенка, и Милка испугалась, разогнулась, спряталась в тени. Собаки нет точно, она б залаяла. Ага... Она посмотрела на часы – полвторого. Ясно... Режим работы Вадима она знает, массажного салона – тоже. Значит утром, когда все разойдутся, можно действовать. Времени у нее будет предостаточно. Ночью Милке приснился сон. Ей приснились ее дети – девочка и мальчик. Они смотрели на нее сквозь решетку в зале суда. И рядом с ними был почему-то Вадим, как бы их отец. Его загорелое выхоленное лицо, высокие брови, круглые глаза на выкате – всё она видела хорошо. Но ей было всё равно, ей стыдно было перед детьми... На следующий день запланированную слежку Милка проспала. Стряхнула сон и помчалась к дому бывшего. Когда подъехала туда, шел уж десятый час. На лестнице услышала шум, кто-то спускался на лифте, и она предусмотрительно промелькнула, чтоб ее не увидели. Из лифта кто-то вышел внизу, хлопнула дверь. Она поднялась на площадку, встала перед высокой дверью. Выдохнула... Дом этот был довольно известным, находился в центре города, во многих квартирах, выкупленных у стариков, шел ремонт. Вот и сейчас кто-то стучал вверху, мешал прислушаться. У Милки мелко билось сердце, потели руки и даже перчатки, казалось, стали влажными. Она нажала на кнопку звонка. Фразы были заготовлены: "Доставку заказывали? Ой простите ошиблась" – для девочки. И " Могу я забрать свой сноуборд?" – для Вадика или его пассии. Когда-то Вадим купил ей доску, но катальщица из нее не вышла. Можно сделать вид, что сноуборд ей срочно потребовался. Впрочем, Милка была практически на все сто уверена, что дома никого нет. Это так – для подстраховки. На звонок никто не ответил, как и ожидалось. Она вынула из сумки ключ, сунула в скважину и он легко повернулся: замки Вадим не сменил – это так на него похоже. Мила вошла, бесшумно заперла дверь за собой. Она вошла в гостиную. Пришла мысль – лечь на диван, нога на ногу, налить себе бокал вина и встретить вот так хозяев. Но это было бы уж слишком. В гостиной практически всё осталось, как есть. Светлая стенка с посудой и книгами, огромный телевизор, два велюровых дивана на кривых ножках и такое же кресло. Милка прошла в свою комнату. Захотелось посмотреть – что там... Там была комната девочки – помятая полуразобранная постель, у тумбочки – ранец, на столе школьные учебники, какое-то тряпье на стуле. Посреди – детский дворец для Барби. Новый светлый ковер, а обои, подобранные, кстати, лично ею, не поменяли. Мила наморщила лоб. Уже хотела выйти, как вдруг услышала звук за кроватью. Она оцепенела, затаила дыхание. Сердце казалось, тоже остановилось. И тут звук повторился. Мила медленно двинулась к окну, и тут увидела два зеленых глаза – за кроватью стояла большая пластиковая коробка, в ней лежала кошка с котятами. Кошка была светло серой с дымкой, вислоухой, она настороженно смотрела на гостью. – Ух ты, – вырвалось у Милки, она подошла ближе, – Не бойся, мамка, не трону я твоих котят. Корми, корми... Она выдохнула и направилась в спальню за деньгами. В спальне был идеальный порядок. Даже светильники стояли на тумбочках симметрично. Кровать – как с иголочки, и ни одной тряпки. Милка тоже старалась держать квартиру в порядке, но сейчас порядок был просто идеальным. Она обошла кровать, распахнула шкаф. Там висели чужие наряды. Захотелось похулиганить, повыбрасывать всё на пол, затоптать ногами. Но она отогнала это желание, прикрыла шкаф, глянула на себя в зеркало. Взгляд злой, губы сжаты – типичная злодейка. Она открыла тумбочку. Деньги, как и прежде, лежали открыто, стопкой. Она взяла все. Тут было тысяч двести, а может и больше, сунула себе в сумку неаккуратно. Поискать золото? У "этой" ведь наверняка немало золотишка. Но копаться в тумбочке соперницы было уж совсем низко, и Милка направилась к двери. Настроение поднималось, но накатывала и какая-то злоба. В квартире жили ненавистные ей люди, а ее отсюда выставили, как ненужную вещь. Хотелось напакостить, оставить хоть какой-то знак. Она метнулась на кухню и огляделась. Что? Что можно сделать такого? Кошка! Что можно свалить на кошку? Она наклонилась, достала мусорное ведро и вывалила всё содержимое на пол. Содержимого было не так уж много, но Милка была довольна, поразбросала грязь ногой. Она положила ведро набок – можно было подумать, что его вытащила кошка. Очень постаралась и вытащила... Дверь кухни была открыта. И при Милке они ее не закрывали. Рифленое стекло двери было затемнено. Милка выходила из кухни и вдруг поймала мельком что-то за этим стеклом. Она уже подошла к входной двери, но это "что-то" насторожило. Она не успела испугаться, сделала пару шагов назад, взялась за дверную ручку, потянула дверь и.... За дверью, вжавшись в стену, стояла девочка в светлом махровом халате. Она во все глаза смотрела на Милку. Милка секунду молчала, а потом вдруг с удивлением спросила: – Ты что тут делаешь? – Ааа... А Вы? – ответила вопросом на вопрос девочка дрожащим голосом. – Я? Я, вообще-то, тут жила. Тут вещи мои, – почти уверенно произнесла Милка. – А я сейчас живу, – тихо ответил ребенок. – Ясно. А почему это ты не в школе? – грозно спросила Милка все ещё не решив, как теперь выйти из этой ситуации. – А у нас школа не работает сегодня, там воды нет, – промямлил ребенок опустив плечи. Девочка ее боялась, Милка это поняла. – Да чего ты струсила-то? Не бойся, уйду я сейчас. – А Вы меня не убьете? – вдруг спросила девочка, хлопая длинными ресницами. – Что-о? Обалдела что ли? Я вообще за сноубордом пришла. Не знаешь где? Искала искала..., – наконец-то пришла идея, Милка нервно стянула перчатки. – Сноуборд? На балконе он, я знаю. Мне дядя Вадик его..., – звонко начала она, но осеклась... – Ну, договаривай, договаривай. Обещал, да? Она кивнула. – Но мне он не нужен, – оживилась, – Совсем не нужен, возьмите, пожалуйста, – она помчалась к балкону. Милка шла следом, села на диван в гостиной, все ещё обдумывая, как теперь быть. Девчонка выскочила на балкон, пахнуло холодом. Она могла бы закричать, позвать на помощь, но вернулась со сноубордом в руках. – Вот, – протянула, – Протереть? – Нет, вон в прихожей поставь. Девочка поставила сноуборд в прихожей, вернулась и испуганно присела на краешек дивана. – Ну-у, как вы тут поживаете? – протянула Милка, чтоб хоть о чем-то спросить. – Хорошо. Только... – Чего? – Я по школе своей скучаю, по девчонкам. И по папе... – По папе? А чего, мамка развелась с ним? – Да. Давно уже. Он вино любил. Но я все равно его люблю, он ведь мой папа. А пьяный он даже веселее. – Ооо, – Милка вспомнила свое детство, – Тебя звать-то как? – ЛюсИ, – с ударением на последний слог ответила девочка. – Люси? Ну, прям, как собаку. Люда, что ли? – Ну, да. Только мама меня Люси зовёт, и в школе... Я привыкла. – Так мы с тобой тёзки. Только я – Мила. Мне так больше нравится. Ну, подружки Милкой кличут. – Как корову, – ответила девочка, типа, отомстила. – Сама ты, корова, Люси! – Мила немного расслабилась. – Ну, а Вадик как, папа твой? – Нет он не мой. Просто мамин муж. Я не знаю. Я, наверное, не люблю его. Он какой-то... Немного ненастоящий. Пытается мне угодить во всем, а я вижу – не по-настоящему он. А мой папа – настоящий... – Ох, Люси... У меня папка тоже пил. Поначалу вот так, как ты рассказываешь – веселей лишь становился. А потом... Вот что я скажу тебе: если пил, правильно твоя мамка с ним развелась. Моя вот не развелась, так и сама спилась. Понимаешь? Мы с братом такого насмотрелись... И тут Люси вдруг заплакала. – Ты чего? Чего ты, маленькая? – Милка вскочила, присела перед девочкой. – Я просто...я просто..., – хлюпала та носом, – Я просто никому это не говорила. Я стараюсь хорошей быть. А они... Зачем они? Зачем пьют, зачем разводятся? – А с мамой? Почему с мамой не говоришь об этом? – Не знаю, – Люси утерла нос, – Она плакала тоже сначала. Я случайно увидела. А теперь – радостная. Я ее расстраивать не хочу. Вот и делаю вид, что мне нравится всё. Только Дымке вон рассказываю... А вы с Дымкой тоже говорили, я слышала. Значит, Вы – добрая. Вы же никому не расскажете? – Нее, зуб даю. А Дымка – это кошка твоя? – Ага, – глаза заблестели, – Вы котяток видели? – Да-а, классные котята. Ушей совсем нет. – Есть, – Люси уже направлялась в свою комнату, за ней шла и Милка. Они уселись на пол, Люси дала Милке котенка, и Милка поплыла. Она прижимала его к лицу, теребила. Люси что-то рассказывала о кошке. Мила совсем забыла цель своего визита, вздрогнула, когда у девочки на столе зазвенел сотовый. Она быстро вскочила на ноги, схватила телефон. – Да, мам... У Милы ушло сердце в пятки, выступила испарина. Господи, что сейчас будет! Она не дышала. Мысли одна за другой метались в голове. Она прижала к груди котенка. – Всё хорошо. С Дымкой играю... Да, поела ... Нет, не доделала ещё. Но мне только русский остался... Пока, мам. Она говорила и поглядывала на Милу. Мила сидела ни жива ни мертва. Люси отключилась и вдруг предложила: – А хотите котёнка взять? – Я? – Мила посмотрела на того котенка, которого держала, на самого маленького, – Не знаю. Я же в общаге живу... – Берите. Их таких за дорого берут, а Вам так отдам, бесплатно. – А родители не отругают? – Нее, скажу подружке подарила. И правда, давайте дружить... Вот Вы где работаете? – Я? Пока нигде. – Жаль, а то бы я могла к вам на работу забегать. – Да, верно... Ты знаешь, я, пожалуй, взяла бы вот этого, – она приподняла мягкое пушистое безухое существо. – Эту. Это девочка. А имя? Имя ей придумаете? – Имя? Имя...., – Мила положила котенка на ковер, он смешно побежал боком, они обе засмеялись, – Люсенька! А чего... Подарила Люси, приняла – Милка. Пусть Люсей будет, – она прилегла на ковер, вытянулась, поймала котенка, прижала к щеке покачиваясь, – Ох, до чего же она хороша! – Берёте? – Беру, –весело кивнула Милка. – Тогда... , – Люси помчалась на кухню и оттуда раздалось громкое, – Ой, мамочки! Мусор! Милка совсем забыла об этом. Она быстро положила котенка в коробку и метнулась следом. – Прости! Я сейчас, – она руками начала собирать мусор в ведро, – Я случайно задела. – Вы что! Сейчас метелку принесу, – девочка шагнула в ванную. – Да я не брезгливая. Милка подумала о том, что Люси сквозь стекло двери наверняка видела, что не случайно ведро упало. Уборку они закончили вместе. Люси полезла в холодильник, достала корм для котят. – Ого, здорово... Слушай, в общем, я тут... , – Мила вздохнула тяжело, – В общем, я тут надурила... – Ничего страшного, – Люси перебила ее, она неумело по-детски мела, размазывая сырость, и говорила, – Я сразу поняла, что Вы добрая, что не убьете меня. Вы просто обиделись на дядю Вадима из-за мамы. Наверное, Вы его очень любите, да? – Люблю? Да нет. Вот сейчас уж точно знаю, что нет. Просто с ним было легче, понимаешь? – Понимаю, – вздохнула Люси, как взрослая. – Ну, вот что. Я сейчас пол тут помою, выходи, – махнула рукой Мила. Тряпка была на привычном месте, Милка мыла пол так старательно, как не мыла для себя. Она собрала мусор, вынесла его в прихожую. – Слушай, а у тебя коробочки нет никакой, чтоб котенка положить? Люси побежала искать коробку, которая, в принципе не очень была нужна, а Мила быстро схватила свою сумку и прошла в спальню, выложила все деньги в тумбочку. Получилось не очень аккуратно, но она спешила. Успела... Они прощались. – Не грусти, Люси. Не такой уж плохой Вадим, привыкнешь. – Не знаю... Я стараюсь... – А с мамой поговори об этом. Слышишь? В себе не держи... – Хорошо. – Ну, а обо мне расскажешь? – спросила Милка, опустив глаза на котенка. – Нет. Ни за что не скажу! Мы ведь теперь друзья. Милка улыбнулась. Она верила – не скажет. – Ой! – Люси увидела сноуборд, – Вы забыли эту штуку! – Дарю! Она и не моя, в общем, да и ни к чему мне. А ты научишься. О! И вот ещё! – она полезла в сумку, достала из кошелька сто рублей, – Котят дарить нельзя, поэтому вот... покупаю, – она вручила девочке сто рублей. – Мы больше не увидимся? – загрустила Люси, когда Мила была уж в дверях. – Ну, почему.... Ты супермаркет на Чапаевой знаешь, возле кинотеатра? – Да, да. Мы туда классом в кино ходили. Это же недалеко. – Вот и заходи, тезка. Я там скоро работать буду. – Я зайду. Зайду обязательно... Мила вышла из дома бывшего с сумкой через плечо, в которой вместо денег теперь лежал кошачий корм, с мусорным пакетом и котёнком в коробке без крышки. Она натянула свои любимые черные перчатки. Котенок выползал, и она взяла его просто за пазуху. Там он и притих, даря невероятное тепло и покой. И будущее совсем не казалось безысходным. Настроение было на высоте. Она обязательно будет счастлива! Мила замахнула мусор в контейнер, аккуратно, чтоб не потревожить котенка, достала телефон: – Лен, привет... Место ещё свободно? Когда подойти можно? Сегодня... Да, конечно. Вот Люську занесу домой и – к вам... Да, страшный зверь ... Ты будешь в восторге. И это, Лен, ты меня там Людой представь, Людмилой, ладно? А не Милкой. А то... как корова... Автор: Рассеянный хореограф.

Но свадьба состоялась, гуляли весело. Жених изрядно перебрал в первый же день торжества, а на второй день сидел за столом унылый и бледный: невеста, а теперь уж жена, не давала вовсе к рюмке прикоснуться. - Была ли у них брачная ночь-то? – хохотали негромко соседи, поглядывая, как мучается без похмелья наказанный Генка. Стали молодые жить сразу в отдельном приготовленном для них колхозом доме, но порядки свои Лиза, молодая жена, так и не смогла установить. Работавший трактористом Геннадий выпивал к концу недели изрядно, а то и на буднях возвращался домой пошатываясь. Терпела его выпивки Лиза поначалу, уговаривала мужа бросить зелье, а он не понимал, за что она его ругает. - Все так живут! – спорил он с ней, - да я и немного ещё выпиваю. Вон Пашка, мой приятель, так тот каждый день такой. А я тоже должен расслабиться после рабочего дня. Лиза не уступала ему в споре, и супруги всё чаще ложились спать в отдельных комнатах. Детей, однако, она ему родила: двух мальчиков, которые подрастали в такой нервозной обстановке, и спасались от ругани родителей разве что у бабушки – матери отца – Марьи Сергеевны. - Умоляю тебя, Лизонька, не бросай Гену, - просила Лизу свекровь, - пропадёт он без семьи, совсем сопьётся, как его отец. Не переживу я этого… - А мне мальчишек жалко. И себя тоже, - отвечала Лиза, - не должны дети расти с таким отцом. Если он не перестанет пить, уедем мы от него обратно в город. Слава Богу, я не сирота, и мои родители мне помогут. Дошли такие откровения Лизы до Геннадия. Рассказала ему мать о разговоре. Пришёл он домой и к жене: - Ты что, разводиться со мной надумала? Правда, что ли? - Да, потому что уговоров ты не понимаешь. Значит, уедем мы от тебя. Живи один тут как знаешь. Ты стал для меня непосильной ношей, Гена. Устала я, поверь. Не думала, что ты пьющий, когда в невестах твоих ходила. Умело ты скрывал от меня свой недуг. Помолчал Генка, стукнул кулаком по столу и сказал: - Не уезжай, и разводиться не надо. Дай мне время…Сыновей я люблю. И тебя тоже… Сам уеду, чтобы не мучить тебя. Вскоре уволился он из колхоза и уехал на стройку в другой район. А там устроился водителем, чтобы нельзя было выпивать, чтобы держаться. Нелегко было Геннадию превозмогать своё желание. Тем более, что разные люди на строительстве работали. Были и такие, что употребляли вечерами, а утром снова шли работать. Но Геннадий решительно ни с кем из таких не дружил, и только приезжал как можно чаще на выходной, и привозил заработанное. В селе удивлялись на него. Некоторые даже спорили на сколько Генки хватит, чуть ли не пари на него держали. Дошли и такие разговоры до Гены. Сердился он на бывших дружков и показывал в окошко фигу: - Не дождётесь, гады… Что б вас блохи съели… Лиза встречала мужа ласково, но боялась и поверить, что это у Гены надолго. Мальчики льнули к отцу, а он, смахивая слезинки, угощал их конфетами и всегда подарки привозил. - Как тут, не ходит ли к моей кто, а? – спрашивал он мать, когда приходил к ней ненадолго. - Да что ты, сынок. Я всегда рядом, и она ко мне почти каждый день. Никого. Вот ей-Богу… - божилась мать. - Ты смотри тут внимательно… - вздыхал Генка, а мать обнимала его крепко и шептала: - Каждое утро, день и вечер только и молюсь за тебя… Только бы ты исцелился, укрепился, избавился от змия. Помни, ведь отец твой от этой заразы так рано и ушёл. Не водка, так жил бы ещё и жил с нами… Сам знаешь. Гена любил и жалел мать, и в такие минуты, чтобы не видеть её слёз, сразу уходил. И в этот раз он прошептал: - Ну, пора мне. А там заработок хороший. Не то, что у нас. И Лиза довольна. Хоть пацанам велосипеды купит, и к школе старшего не хуже других соберёт. Старшему Олегу было уже семь лет, а младшему – Антошке всего пять. Провожая отца, они крепко обнимали его за шею. - Ты когда снова приедешь к нам насовсем, папа? - Не знаю. Но пока надо поработать. Велосипеды хотите? Вот и ждите тогда. Да матери помогайте и слушайтесь. Он смотрел на окно, где стояла, закрыв губы ладонью, Лиза. Она кивала ему и отходила. Не любила провожать. Лучше встречать, когда радостно, и сердце готово выпрыгнуть из груди… Год проработал Гена в другом районе, а потом, почувствовав, что всё-таки может держаться, перебрался в город, поближе к своему селу. Теперь он стал трудиться на вагонном заводе тоже водителем. И уже каждый вечер возвращался домой к семье. Лиза улыбалась, видя трезвого мужа, обнимала, целовала. А он, смущаясь говорил: - Дай хоть переоденусь да помоюсь. Жарко сегодня было. И день тяжёлый… Олег и Антошка разбирали сумки с продуктами, которые каждый вечер привозил отец. Жили Лиза и Геннадий теперь по-другому. В гости не стремились, и к себе не звали никого, кроме матери, и подруги Лизы заходили почаёвничать. Увидела однажды Лиза в окошко подъехавшего мужа, и только он вылез из кабинки грузовика, как подошли к нему старые товарищи. По жестам их было заметно, что они навеселе, и что-то говорят Гене, куда-то показывают идти. У Лизы сердце замерло. Она, счастливая, считала месяцы, как муж не выпивает и боялась, что сорвётся он по какому-нибудь поводу. А тут товарищи, и пошли вместе с ним куда-то… Лиза затряслась, предчувствуя плохое, побежала скорее одеваться. На босу ногу обула резиновые сапоги, наказала сыновьям сидеть дома, а сама выскочила на улицу, а мужиков уже нет, как и не было. Она побежала в магазин, но продавщица ответила, что не приходили они. Лиза не постеснялась постучать в окошко дома одного из дружков, но никто не ответил. Плача, вытирая лицо ладонями, побежала она к свекрови, спросить, что делать. И только перешагнула порог, как увидела мужа. Гена сидел у матери за столом, и они о чём-то тихо беседовали. - Что ты, Лизонька? – увидела свекровь её первой, - на тебе лица нет. - Так я… - выдохнула Лиза, - думала Генка с ними пошёл… А он тут. Слава тебе, Господи… Она заревела в голос, Геннадий подскочил к ней, подхватил на руки и начал успокаивать. - Да вот подошли, и, как ты и подумала, стали предлагать на троих, да я отказался, а чтобы они не маячили у нас под окнами, сказал, что к матери срочно надо, некогда, мол, мне…Вот и пошёл сюда на пять минут. Что ты, Лиза, что ты родная… Я же говорил, что всё. Ну, не плачь… Но Лиза еле успокоилась. А потом поклонилась слегка свекрови и прошептала: - Пошли домой. У меня сегодня ужин твой любимый. Котлеты с пюрешкой и с огурцами…. Свекровь перекрестила их вслед и стала смотреть в окно. А Лиза накормила семью и глядя устало на своих дорогих маленьких и большого мужчину, сказала: - Я ведь чего так заволновалась-то… Дочку вам рожать собралась. Или братика. Уж кто получится… - Что? – вскочил Геннадий с места, - и ты молчала? Когда же узнала-то? У врача была? Он обхватил жену и поцеловал, а мальчики стали просить брата, потому что их как в сказке должно быть три сына… - Геночка, давай уедем в город, - просила Лиза, там мне спокойнее будет. Не отстанут от тебя твои дружки. Поверь мне, так будет лучше, и детям – школа большая и секции, и мне спокойнее, а то сегодня думала, что всё – конец. А я брюхатая… Уговорила Лиза мужа переехать в город. Свекровь её поддержала. - Ничего, я буду вас в гости ждать. Недалеко, приедете. - А я уже привык к городу, - согласился Гена, - и вы привыкнете… Он выхлопотал две комнаты в общежитии завода, и семья стала жить ближе к родителям Лизы, которые помогали им ещё больше, чем раньше. Бабушка и дед водили мальчиков в секции, на концерты, а Лиза устроилась работать по специальности: бухгалтером на тот же завод. После того, как в семье появилась девочка, Геннадию предоставили квартиру от завода. Олег и Антон полюбили свою маленькую сестрёнку, и с нежностью играли с ней, а потом учили читать. Долго ещё обсуждали Геннадия и смену его образа жизни в родном селе. - Редчайший, случай, - говорил председатель колхоза матери Геннадия, - на моей памяти троих только таких мужиков я знал лично. Ещё о двух слышал. И всё, пожалуй… - Значит, моему сыну с женой повезло. Правда, нелегко ей это далось, оттащить его от бутылки. Столько слёз и волнений…Что я не смогла, она сделала. И моё ей уважение за это, - отвечала мать Гены. А Геннадий и Лиза скрывали от матери его диагноз. Когда Гена устроился работать водителем на стройке и проходил медицинскую комиссию, то врачи диагностировали слабое сердце, поэтому Геннадию сказали, что пить категорически нельзя. Он наблюдался у врача, пил поддерживающие лекарства, и старался вести правильный образ жизни, высыпаться. - Теперь я понимаю, почему батя умер, - сказал он жене, - ведь пил как все другие. Не больше. Значит, тоже был сердцем слаб. Вот такие дела. Помнил он, когда был совсем маленьким мальчишкой, учился во втором классе, и не мог понять, отчего же так быстро умер отец. И очень плакал. Жили Лиза и Геннадий теперь дружно, спокойно, размеренно. Дети учились, подрастали, и глядя на приятную пару – стройного с ранней сединой мужа и симпатичную зеленоглазую жену, никому из их новых знакомых и в голову не приходило, что несколько лет вся семья страдала от пристрастия Геннадия к алкоголю. Вот как может измениться жизнь из-за самоотверженной женщины, любви и желания счастья. Жаль только, что не во всех случаях у людей это получается… Автор: Елена Шаламонова.

И ещё раз Андрей уговорил её поехать, когда женился племянник, Серёжка. Виолетта была в очень хороших отношениях с Андреевой сестрой, Наташей. Всегда была рада золовке и её семье. -Не обращай внимание на мать,- говорила Наталья, - для неё свет в оконце Андрюшенька, ни меня, ни отца, она так не любила, как Андрея. Он меня на пять лет старше, а ощущение, что я родилась взрослая, а Андрюшка всё для матери дитё. Женщина помнит, как после свадьбы, приехали на юбилей к свекрови, молодая тогда Виолетта, привыкшая к тому, что всем она нравится, а девчонка была лёгкая на подъём и весёлая характером, думала, что растопит сердце свекрови и станет ей доченькой. Но нет, не получилось. -Я им тама постелила, у комнате, - говорит свекровь Андрею, не глядя в глаза Виолетте. - Кому им, мама?- удивляется Андрей. - Им, - кивает головой в сторону невестки, Виолетта сидит открыв рот. -Тааак, то есть ты Летке тама постелила, да? А где я буду по- твоему спать? -Так издеся, Андрюша, с нами у комнате... Конечно Андрей ушёл спать к жене, как бы не умоляла мать его опомниться и лечь рядом с ней и отцом. - Отстань от него, сатано, - кричит свёкр, доведённый до белого каления упрямством свекрови, - совсем ума лишилась на старости лет? Отзынь, говорю. Слышала Виолетта, как плачет свекровь, мол, виданное ли это дело, дитяти к матери не пущать. -Спи, говорю, совсем умом тронулась, умолкни, замолчь...мужику двадцать пять лет, а она... Утром встала Виолетта пораньше, думает удивлю всех, приготовлю завтрак. Да застала на кухне свекровь, та что-то мешала в большой миске. -Здравствуйте, мама, а я вы уже встали? Я хотела завтрак на всех приготовить идите, отдохните... -Ишь, бессовестные какие, - ни кому не обращаясь, в пустоту говорит свекровь, - как токма изык вертается, ишшо мама говорят, а сами спят до свету. Время было пять утра. -Давайте я сделаю что - нибудь. -Вот, гонють со своей хаты, приехали, незнамо кто такие, порядки свои устанавливають. Свекровь не замечала Виолетту. Она не называла её по имени, когда Андрей представил Виолетту, свекровь, сложив губы в куриную опку, преувеличенно коверкая буквы, пыталась выговорить её имя. -Вюулента. -Виолетта, мама, можно просто Летка, я так зову. -Валькя по нашему? -Мам, Виолетта. -Пффф, мы анститутов не кончали, не умеем по собачиму тяфкать. Нет такого имени, токма ежели собачушку каку обзовут. -Мама, ну зачем ты так? -Сыть, с ума сошла, проходите, проходите, - сказал свёкор. Оттого и поехала тогда Виолетта, переступив через себя, на похороны свёкра, потому что ценила его и уважала... В то утро, про которое вспомнила Виолетта, свекровь ничего не дала приготовить ей. И постряпав оладушки, накрыла их холщовой тряпицей и убрала в шкаф. Когда вставший свёкр, решил взять их, то как взвилась свекровь коршуном, налетела. -Не тронь, то для дитя напекла. -Гляди -ка, а что? У дитя твоего душа, а у нас балалайка? -Уйди, на жри, - кинула старый пирог на стол и отвернулась к окну. Дождавшись, когда проснётся любимое "дитя", свекровь села за стол, подпёрла щёку рукой и смотрела на то, как завтракает Андрей. - Летка, правда у мамы вкусные оладушки?- поев, подошёл Андрей к жене. -Не имею понятия. -Как это? Ты что, не ела то, что приготовила моя мама?- Андрей вспыхнул. -Не ела и папа твой не ел, она нам не дала. Меня ненавидит всей душой из-за меня и отец твой без завтрака остался... - Постой, да погоди ты, может ты не так поняла, - неуверенно спрашивает Андрей. - Серьёёёзно? Не так поняла? -А ты куда, Лет? - Домой, я успеваю на автобус, мама твоя подсказала, никогда, слышишь, никогда ноги моей не будет здесь. Нас разведут быстро, не переживай... -Ты что? С ума сошла? Из-за каких-то оладушков?.. - Пошёл вон, - процедила сквозь зубы и выскочила за дверь Виолетта. Он побежал следом. - Андрюша, сыночек, так пусть идуть, ишшо успеют на автобус. -Мам, ты издеваешься она моя жена, слышишь, жена, ты что творишь? -Ну вот, из-за какой -то кричишь на маму. Не нужна мама... Андрей, попрощавшись с отцом, убежал следом за женой. Чем окончательно отвернул свою маму от жены. Так и жили все тридцать лет, Виолетта не спрашивала про свекровь, а свекровь целый месяц "владела" своим сыном, когда он был в отпуске. -Я маме телефон поставил. -Хорошо. Или скажет, что мать в больнице была, крышу перекрыл, забор поставил... Это и всё. Ни как здоровье, ничего, внуков она тоже знать не хотела, называла их девчонка и паренёк, бабушку внуки тоже не особо праздновали. -Как такое можно,- удивлялись соседки, - кровь же твоя, дети любимого Андрюшеньки. Сжимала губы, и отворачивалась старуха. Она его всегда ждалала, вздыхала тяжело, когда уезжал, он писал матери письма, была старуха неграмотная, ходила к соседям, просила девочку соседскую прочитать, что там написал сынок. Писал Андрей про то, как они живут, про Виолетту, детей... -А про себя -то, про себя...совсем мало почти ничего шепчет старуха. И принималась ждать...следующего приезда сына. Свёкр, когда жив был, постоянно к ним приезжал, внуков любил и они его, а она нет...не могла принять чужое дитя...только своего сыночку Андрюшеньку и обожала. И вот, пришёл её час... Приехал сын, Андрюшенька. -Сынок, позови Виолетту, прошу. Чистым и ясным голосом сказала, имя выговорила. -Зачем, мама? -Не спорь, позови, прошу и внуков тоже... -Мама, так выздоровеешь и поедем с тобой... -Нет, я стара уже, понимаешь ведь, не выздоровею... Кааак же не хотела Виолетта ехать, но пришлось, посмотрела на мужа и поехала, собиралась в санаторий, в Мисхор, но...пришлось отказаться от путёвки. Да Наталья позвонила, попросила, ради неё и мужа поехала к старухе. Зайду, выслушаю что за бред она несёт и уйду. Она лежала на больничной кровати, маленькая, худая, её не видно было почти на маленькой, больничной подушке. В детской ночнушке, поверх одеяла лежали сухие, обтянутые пергаментной кожей руки, словно кости. Яркие некогда глаза, потухли. Коричневая, морщинистая, словно высушенный на солнышке чернослив кожа, впалый рот. Виолетта брезгливо сморщилась. -Здравствуй, Виолетта - просипела старуха, - здравствуй, дочка. Присядь. Спасибо хочу сказать тебе, за Андрюшу. Погоди, не ерничай, не егози, посиди... Я ухожу, а тебе...накажу, ты сбереги его, Андрюшу -то...сбереги... Виолетта хмыкнула. Кто бы сомневался и перед шагом в вечность про Андрюшку думает... -Не сын он мне. И Петру был не сын, никто он нам по крови... Мы долго жили, видно застудилась, не было дитёв -то, а Петра на войну забрали...Иду по лесу, за ягодой ходила, на болота... Иду, а она лежит, женщина молодая...уже мухи облепили, смотрю, копошится что-то, дитя... Живой. Я его схватила и домой бегом, жили на хуторе, воды нагрели со свёкрой, всю ночь тетёшкали, вроде ожил, мальчонка -то... От немцев видно уходили...на болота и забрела, сердешная...Как он выжил? Как? Сберёг кто-то...для меня сберёг. Через три дня решила мать его схоронить, как она на болота -то забрела? Кто его знает. Я махонька, да худая была, но утащила, схоронили со свёкрой, крест поставили, Татианой нарекли. Андрюша, он всегда со мной на могилку ходил, цветочки клал...думает, что тётка родная его,сестра моя, а кто же, конечно сестра, раз дитя мне подарила, не бросайте, а? Ухаживайте.прошу, за Таниной -то... -Хорошо, - прошептала Виолетта, она и подумать не могла, что свекровь бредит, сразу поверила. -Потом, война как прошла и Пётр домой вернулся, а у него дитя бегает, свекровь велела не говорить, твоё, мол, и всё, я не смогла, рассказала. Говорю ему, коли хошь, выгони меня, мы уйдём с сыночком. А он, Петя -то, на меня, как закричит, как ногами затопат...ково, мол, д. ура мелешь...Сына мово забрать, да увезти куды-то хотела? Так и жили, документы выправили, Петя же директором конезавода стал, как раз в совхоз нас собрали. Андрейка от меня не отходил маленький, будто что знал, ни в какую, куда я , туда и он дюже ласковый был, дитя моё... А потом бог Наталью послал. Я знаю, она думает, что я не люблю её, люблю мол, но не как Андрюшу. Глупости, я же за неё душу отдам. Её все любили, Андрюшу тоже конечно и не делили, но...не так, сыночек, он мой будто только. Прости меня, Виолетта...Ох, и глупая я, сейчас стала понимать...Ну что уже сделаешь, ничего не изменить. Ведь могла бы радоваться, что любят сына, ан нет...боялась что обидят...прости. Как прожила жизнь, так и есть... Говорить или нет Андрюше, то твоя воля, одно прошу, не забижай его, береги...как я всю жизнь берегу, для чего-то он пришёл в этот мир...в мою жизнь. Виолетта поразилась тому, как неграмотная старуха может рассуждать. -Прости меня, девочка, сама не знаю, что за сила любви у меня к тому дитю была. -Прощаю я вас...прощаю... Плачет Виолетта, будто плотина прорвалась...Может стоило мне тогда настоять на своём, растопить это сердце, а что уж теперь... Старухи не стало ночью. Тайну рождения мужа Виолетта сохранила, рассказала только внучке, когда уже сама была в возрасте свекрови... К Татьяне продолжила ездить, Андрея тоже заставляла, так и не сказав ему, что это мать родная, не её это была тайна, оттого и не могла сказать... Иногда, приезжая к свекрови с мужем, убрать там, подновить, да просто попроведовать, отчитывалась, вот мол, берегу твоего сыночка... Тайну твою я сохранила... -При жизни не общались, - улыбается Андрей,- а сейчас вон, ухаживает Виолетта - то...шепчет чего-то... -Да ладно, Андрюш, она просто очень любила тебя, есть такое у матерей, не может сердце дитя отпустить, всё ей кажется, что обижать будут ребёнка, слепа материнская любовь, Андрюш... Иной раз смотришь, думаешь тьфу, что там любить-то? Плохой человек, а мать любит...Ещё больше любит...Потому что сердцем мать любит, Андрюша... -Спасибо тебе, милая, какая же ты у меня...мудрая. Обижала тебя мать, знаю...А ты вон... -Ладно, Андрюш, всякое в жизни встречается...ещё неизвестно какой я свекровью буду... Хорошей свекровью стала Виолетта, детей не делила от сына или дочери...Свекровь никогда не судила, чтобы Андрею не обидно было. Так только, скажет иной раз, что суровая была, Пелагея Карповна...мама Андрюшина, да поднимет глаза к небу, берегу, мол... Автор: Мавридика д.