Сюда направили Алексея по журналистской линии.

Здесь успешно развивались торфяники – гектары земли после дренажа успешно плодородили. Отличный урожай капусты собрал местный совхоз.
Но Алексея Семёнова, столичного журналиста, интересовали не только эти гектары. Куда б он не ехал, везде пытался собрать побольше материала, вот и сейчас решил узнать историю этого Седельска подробнее. А вдруг да накопается что-нибудь интересное. Он и сам родом с этих мест. Не из Седельска конкретно, но из соседнего райцентра. Почему и согласился быстро на поездку сюда.
В Доме приезжих встретила его приятная круглолицая женщина, уютная как-то по-домашнему.
– Комната есть, конечно. Это в охотничий сезон у нас тут мест нет, а сейчас хоть ложкой ешь.
Она разместила его в тесную комнатку на одного, принесла кипятку. Он разложился и перекусил тем, что по привычке к разъездной жизни всегда брал в дорогу.
Посмотрел в окно. Было сыро, капал дождь. Низенькие деревянные домики жались друг к дружке, как мокрые нахохлившиеся воробьи. Чуть справа возвышались серые двухэтажки, тусклые, с подтеками. Дорога – покоребанный старый давно не латаный асфальт, вместо тротуаров кое-где брошены доски. Ларьки и магазины казались безлюдными. Масса каких-то сараев и неприглядных дощатых построек.
О-ох! Не хотел бы он тут жить. Примерно в таком месте и он вырос, но сразу после института остался в Москве. Нет, определенно –делать в таких местах нечего.
В столице уже была у него хорошая квартирка, обставленная со вкусом и с большим желанием сделать её непохожей на квартиры своих приятелей. Для этой цели он ездил в Прибалтику и привёз оттуда берёзовые стеллажи, интересный комод и струганные под деревенский быт полки. Его жилище было умело, как казалось ему, стилизовано под крестьянский быт.
А в Ленинграде, в лавке художников, купил он несколько акварелей и чеканок. Была у него даже домработница, приходящая раз в неделю. А больше ему, разъезжающему по командировкам часто, и не надо.
Он был в разводе, имел дочь двенадцати лет. Дочь была настроена матерью негативно, поэтому встречались они редко. Но по этому поводу Алексей не огорчался. Так значит так. Ничего страшного. Жениться второй раз он не желал. Его все устраивало в теперешней его жизни.
Жил он не скучно и не бедно. Выпивал умеренно в компании, которая состояла из людей приятных, интеллигентных и неглупых, ездил на отдых и даже заводил кратковременные романы.
Мужчиной он был симпатичным. Высокий, худощавый с остренький бородкой, похож на русского интеллигента прошлых лет. Женщины на него посматривали. Приходя домой, обедал и ложился на удобный диван с "Литературной газетой" или журналом.
Где-то он прочёл, что счастье - это обычное человеческое состояние, когда ничто не болит, ни душа, ни тело. И он старался поддерживать его в себе ровно и устойчиво, не предаваясь восторгам и не расстраиваясь от неудач, которые вольно или невольно встречались ему на пути. Надо сказать что такая жизнь ему вполне удавалась.
На следующий день по приезде в Седельск Семёнов пошел к председателю исполкома. Совсем ещё молодой председатель приезду журналиста обрадовался. Он с энтузиазмом рассказывал о достижениях по урожайности, о том, как планировали, как выбивали актив, как добивались одобрения области.
Узнав, что Семёнов интересуется и историей края, председатель ему посоветовал сходить к местному учителю истории:
– А Вы к Протасову сходите, к Юрию Анатольевичу. Интересный человек. Учитель истории, депутат. У него масса материалов по краю, и историй всякий масса. Он здесь недалеко живёт, на Лесной улице. Дом... красивый дом такой, с белыми резными наличниками. Прям, кружево. Ну, спросите там. Его все знают.
Из исполкома Алексей направился в совхоз. Дорога была не близкой. Председатель нашел ему водителя с машиной. Здесь Семёнов был столичным гостем. Потом он пожалел, что поехал в совхоз вообще. Снимать особо было нечего, поля убраны. Капуста на складах – разве это фото?
Поговорил с работниками. Говорили они неохотно и неумело, в общем, того, что наговорил ему председатель исполкома, плюс его литературное мастерство, вполне бы хватило.
Они с водителем направились в кафе-столовую, и на удивление сытно и вкусно пообедали. Цены Алексея удивили тоже. Жизнь здесь была в разы дешевле, впрочем, зарплаты –тому соответствовали. Ну, или наоборот, цены – зарплатам.
Потом Алексей решил вернуться в Дом приезжих – устал бегать по полям. Он вздремнул – местный воздух действовал на него благодатно, но влажная погода тянула зевотой. А вечером направился искать дом учителя. Осталось только наскрести материала ещё на одну статью.
Улица Лесная, несмотря на то, что шла по грунтовке, была уютной. Шелестели красной листвой клены по правой стороне, жёлтой –тополя, по левой. Дома стояли чуть внизу от дороги, и каждый – с палисадником.
Даже сейчас, поздней осенью, пестрели там поздние цветы, краснел шиповник. Да ещё и закат начал розоветь над лесом в конце улицы. И что-то туманное и прекрасное из детства, из прошлого шевельнулось в душе у Алексея.
Дом Протасовых нашел он быстро. Действительно, по кружевным, изощрённо тонким наличникам найти его было легко. Впрочем, с наличниками тут в этом городке как раз был полный порядок, и Алексей частенько наводил камеру, снимал. Вот и сейчас, подойдя к дому учителя, начал снимать наличники.
Во дворе росли три яблони на них ещё желтели яблоки, на кустах у забора висели тёмно-синие с дымчатым налётом крупные ягоды. И было что-то завораживающее в этих плодах, говорило о стабильности и прочности быта.
Учителя он застал в мастерской-сарае как раз за работой – опять же за ажурной. Только на этот раз вырезал он какой-то заборчик-оградку. Тот вышел к нему, поздоровался.
Алексей объяснил цель визита, назвал лишь свое имя отчество.
– Только по дороге и ещё вопросы возникли. Расскажете о мастерстве этом народном. Тут такие наличники! Художественный промысел прямо.
– Ааа, – улыбнулся учитель, – На самом деле никакого народного промысла у нас тут нет. Видели, какие наличники разные у всех? Это потому что заимствованное мастерство. С миру по нитке. А заразил всех, наверное, я. Что есть то есть, – он вытер руки о тряпицу, протянул ладонь, – Добро пожаловать, – пригласил в дом.
Дома он был один. Объяснил, что жена –на работе, а сыновья –на секции. Они прошли через сени и сразу оказались в просторной горнице – кухне-столовой с двумя окнами. Жёлтые цветы в вазе на большом столе под светлой клеенкой, на подоконниках ярко пламенела герань, вдоль боковой стены почти до потолка тянулись книжные полки. Тут были и книги, и папки с наклейками на корешках, и какие-то альбомы с торчащими из них вырезками.
На стене висела картина, написанная масляными красками – три белоствольные березы над лесным озером. Алексею показалось, что видел он эту картину раньше. Даже детали были знакомы. Ну, мало ли копий ...Хозяин быстро побросал на стол печенье, пироги, поставил чашки. Тут было так тепло и уютно, что Алексей сразу расслабился. Корешки книг привлекали взор. Ох ты... Здесь есть, что почитать даже ему, избалованному и изощрённому читателю.
Юрий Анатольевич был небольшого роста, коренастый, с сильными руками. Наверное, он был старше Алексея всего на несколько лет, но голова его уже была седа. Из тех мужчин, которые не лысеют, но седеют рано. Одет он был в старую рубашку, вытянутые штаны и шерстяные вязаные носки натянутые на штаны сверху. Типичный сельский учитель в домашней обстановке.
– Простите, я по-домашнему. Может, коньяку?
– Не нужно. И за чай спасибо.
– Значит вас интересует история нашего городка? Видите ли каких-либо достоверных источников у нас нет, но я предполагаю что первое поселение возникло здесь в 14-15 веке. Богатые земли здесь в ту пору принадлежали князьям и монастырям. Жизнь смердов, ну-у, кабальных крестьян, была очень тяжёлой, поэтому некоторые из них и бежали в глухие места за лес отсидеться, так сказать, от неволи. Вот они-то, как мы предполагаем, и создали наш Седельск.
Юрий Анатольевич достал с полки толстую конторскую книгу и положил её перед Алексеем. На первом листе книги чётким учителем почерком было выведено "Седельск. История города".
Алексей с интересом листал книгу. Некоторые записи были иллюстрированы любительскими фотоснимками. Внимание Алексея привлекла фотография ясноглазого худощавого мальчика лет десяти. И опять что-то шевельнулось в душе – вот прямо, как он в детстве сидит на завалинке. Мальчик демонстрировал старый самодельный топор, делал вид, что собирается рубить, глаза его смеялись.
Алексей замер на секунду, вдохнул ...
– А что за мальчик? – спросил, перелистывая страницу.
– Где? Ааа, это сын старший, Лёшка. Давно уж снимали.
Юрий ещё много рассказывал о городке, о его истории, о трудностях и успехах.
– Вы вот это варенье попробуйте. Жена у меня варенье варить мастерица. А эту каску и захоронение нашли ребята мои. Оно занесено в реестр областной. Сын старший очень увлекается раскопками. В районе группу ребят-поисковиков возглавляет уже.
Книга эта была находкой для журналиста. Забрать с собой он, естественно, ее не мог, начал снимать страницы. Но вот беда – пленка в фотоаппарате закончилась – слишком увлекся Алексей съемкой наличников.
– Жаль. И я ничего в технике этой не смыслю. Но у мальчишек моих фотоаппарат есть. Может Вы разберётесь?
– Не нужно. В гостинице у меня пленка есть. Не догадался взять ... Давайте я завтра к вам загляну. Вы утром будете дома?
На том и порешили. К вечеру следующего дня Алексей уже должен был уехать. В планах – утром сфотографировать книгу учителя Протасова, побывать в новой больнице, в парке, который вырос на месте пустыря и который рекомендовал посетить Юрий, и в клубе на выставке местного творчества. Писать так писать.
Он уже обдумывал статью о городке. Тут было за что зацепиться словом, да и книга учителя – просто шедевр. Там было все: и глубокое проникновение в историю, и рассуждения-думы, и рассказы о людях, о войне, и природные описания. А что ещё надо журналисту? Получится прекрасная статья. А то и две. Даже лучше, чем та аграрно-хозяйственная про просушку болот и урожай капусты, ради которой его сюда направили.
А утром светило солнце. Оно выкрасило нежную малиновую полосу на стене над головою Алексея и это было первое, что увидел он, открыв глаза. Настроение было хорошим. Он выпил чая в гостинице, зарядил фотоаппарат, и пешком отправился на Лесную.
И опять улица вдохновила, понравилась, а дом учителя ещё больше. Надо будет дома в наличники зеркало обрамить, – мечтал он.
Протасовы уже были на огороде всей семьёй. Лопаты, грабли. Алексей увидел из огорода женщину с косой в белой косынке, двоих мальчишек. Юрий, увидев его, бросил дела, пришел к нему.
– Утро доброе! Я помешал? – протянул Алексей ладонь, но Юрий показать грязные перчатки.
–Нет. Ну, что Вы. Просто завозились, сырая земля. А надо в зиму перекопать. Но сейчас мы быстро это делаем. Уж и Лешка копает, и Сашка. Думал, Вы попозже придёте.
Он включил кран за домом, мыл руки, вода шла толстой струёй.
– Хорошо тут у вас, – Алексей смотрел на ажурную беседку с витиеватыми скамьями за домом. И тут –мастерство.
– Да-а. Но сейчас тут холодно сидеть. Пойдёмте в дом.
– А как же ...? – махнул на семью Алексей.
–Лешка докопает. Там немного осталось. Пойдёмте. Сейчас и они... Без плотного завтрака мы Вас сегодня не отпустим. Вместе и позавтракаем.
– Вы вот всю эту полосу перекопали? Со скольки ж ...?
– В пять поднялись. Дети сегодня уезжают с секцией своей. К вам, кстати, в столицу. На соревнования едут. Вот и встали, чтоб дело вместе сделать. Они сами так решили.
Алексей довольно быстро отфотографировал страницы книги. Снимал он в гостиной, у светлого окна. Слышал, что в дом уже вернулись жена и дети Юрия, в столовой хлопала дверь, шла возня.
– Присаживайтесь, Алексей .
На столе – свежие оладьи, варенье, самовар, печенье, сыр. Алексей улыбался, нравился ему этот гостеприимный дом, эта семья, их книги. Он подошёл к раковине, нужно было помыть руки.
– Знакомьтесь, это Анна, моя жена. Алексей – журналист из Москвы, – представил хозяин.
Алексей обернулся, кивнул с улыбкой ... Потом смотрел на бегущую на руки воду и никак не мог прийти в себя. Вода текла, он мыл и мыл руки, тер их просто по инерции, не замечая, что делает это чересчур долго.
"Анна ... Именно Анна, да ..."
Это была она. Память хаотично все перемешала в голове, гнала по кругу, а потом мало-помалу начала ... начала расставлять все по своим уголочкам и полочкам. И хоть вспомнилось много, если это рассказать словами, но реально прошли всего секунды.
И картина рисовалась неприглядная. Неприятная для воспоминаний, для совести, для восприятия жизни своей, как правильной, целостной и счастливой. И колыхались те настройки, которые были так стабильны: когда ничто не болит, ни душа, ни тело.
Он был тогда курсе на втором, когда встретил ее –удивительную девушку необычайной, какой-то восточной красоты. Она была в лёгком ситцевом платье, светлом и свежем, голова повязана яркой косынкой, коса – с кулак, длинные ресницы, загорелые руки и ноги. Была в ней какая-то безупречная красота, сразу привлекающая взгляд.
Они ехали в стройотряд, на море. Учились они на разных факультетах, увидел он ее на вокзале, попали в разные вагоны, но полдороги он провел в ее вагоне. Ребята пели песни под гитару, никто не спал, в одно купе набивалось человек двадцать.
Ты у меня одна,
Словно в ночи луна,
Словно в году весна,
Словно в степи сосна.
Как он старался тогда обратить на себя внимание! И у него получилось. Он рассказывал анекдоты, умничал, шутил. Далёкая прекрасная ночь в пути. Даже в море с криком: "Мо-оре!", когда приехали, он вбежал первый. Опять же, чтоб она заметила.
Там, в стройотряде, он сделал всё, чтоб увести ее у другого –симпатичного деревенского парня с физкультурного факультета. И у него получилось.
Какое ж прекрасное было время тогда! До мурашек – прекрасное. Он влюбился без ума, ошалел от темных ее глубоких глаз. Он кружил вокруг нее, читал бездну стихов, рассказывал книги, а она слушала и просила рассказать ещё.
Зимой он сам уговорил ее взять путевку в студенческий профилакторий. Находился он в черте города, сам помогал ей с этой путёвкой. Это там он настоял на сближении, хоть она и сомневалась. Они ходили на лыжах, катались на коньках. Стала она такой своей. Уже ушла романтика отношений, теперь он воспринимал ее, как свою собственность, как свою девушку, и, возможно, будущую жену.
Вот только было это в перспективе – послеинститутской, жизнеустроенной и далёкой. Когда легла она в больницу, и приехал он к ней, когда вышла она в вестибюль, похудевшая, осунувшаяся, в халате, он озадачился. Белые больничные стены, запахи лекарств, взгляды медперсонала и больных давили на него. Зачем он здесь? Разве может она болеть?
Они стояли у окна, она сказала, что у нее сильный токсикоз. Что это такое, он представлял плохо.
– Ну, выздоравливай скорей, – ответил.
– Я беременна, Лёш. У нас будет ребенок.
– У нас? – он удивился поначалу очень. При чем тут он? Тут, в больнице, лежит она. Болезнь – у нее. А он здоровый, счастливый, и вообще, тяжко ему сюда приезжать и здесь находиться.
–Ну, лечись давай. Сделай что-нибудь. Тут же врачи, они скажут.
Лишь по дороге обратно до него начал доходить смысл сказанного. Даже усмехнулся – как в анекдоте:
"– Дорогая, скажи мне те знаменитые три слова, которые навеки связывают людей!
– Дорогой, я беременна."
Но быть связанным он не хотел. Он просто не мог взять на себя ответственность за жену и ребенка. Он и сам ещё был студентом литературного факультета и очень хотел стать знаменитым писателем.
Он не приехал в больницу больше ни разу. Ее подруга приходила к нему, пыталась пристыдить, но он не поддался.
– Мы сами разберемся! Не лезь!
Она выписалась, передавали ему, что ходит тенью. А он старательно делал вид, что очень занят.
Но в выходные все же направился к ней в общежитие. Странный это был разговор. Он говорил много, говорил не по делу, о своей поездке для сбора материалов к задуманной книге, об издательстве, об учебе, о ребятах. Она накрывала на стол и молчала.
А потом он подытожил:
– Видишь, Ань. Сейчас никак нельзя мне жениться. И ребенка – нельзя. Понимаешь: каждый сам кузнец своей судьбы.
Она кивнула.
– Конечно.
– Так что тогда? – боялся поднять он глаза.
– Ничего. Я сильнее тебя хочу, чтоб был ты счастлив.
– А ты?
– А я ... А я первая куплю твою книгу, – пожала она плечами, – Ты пиши, Алеша. Пиши. У тебя должно получиться. И чай пей, остынет.
И опять он говорил о книге, о поездке... И больше ни слова о ее беременности.
Это была последняя их встреча. На следующий год в институт она не приехала – родила сына у себя на родине. А он старательно обходил ее подруг, ее факультет. И вскоре все забылось – любовь юности. У кого ее не было?
А ребенок? Если не думать об этом, так вроде как и нет никакого ребенка. Он и не думал.
Возможно, та ситуация помогла. Она так испугала его, что впредь был он крайне осторожен в этих вопросах, больше подобных проблем у него не было никогда. Женился, правда. Появилась дочка в браке. Но брак был недолгим. Наверное, он сам не был создан для семьи. А теперь никаких проблем с женщинами у него не было – кратковременные романы без особой влюбленности.
Всё это пронеслось в голове за секунды.
– Знакомьтесь, это Анна, моя жена. Алексей – журналист из Москвы, – представил хозяин.
Алексей обернулся, кивнул с улыбкой ... Потом смотрел на бегущую на руки воду и никак не мог прийти в себя. Вода текла, он мыл и мыл руки, тер их просто по инерции, не замечая, что делает это чересчур долго ...
Он стряхнул руки, вытер белым хрустящим вафельные полотенцем.
– Здравствуйте, – кивнул.
Если и узнала она его, то виду не подала. Сейчас она была одета в серый спортивный костюм, она чуть раздалась за эти годы, но все её движения были, как и прежде, наполнены грацией и каким-то изяществом. Алексей вспоминал – именно это и отличало ее от других.
Коса осталась. Сейчас она была несколько растрепана, вероятно, не переплетена с вечера. Анна немного улыбалась, накрывая стол, разговаривала с мужем просто и с улыбкой.
– Мам, я убрал лопаты. А то ... Ой... Здрасьте, –в столовую вошёл высокий худощавый симпатичный подросток. Черты лица тонкие, очень похож на мать и ...
– Здравствуйте.
Потом они довольно весело завтракали. Юрий опять интересно рассказывал истории городка. Шел разговор о поездке детей, они обсуждали – что ещё нужно взять в дорогу. Алексей подсказывал – что может понадобиться в Москве.
Добрый семейный завтрак.
Алексей заметил, что Анна не смотрит на него, старательно отводит взгляд.
– Красивая у Вас жена, – сказал Алексей, когда остались они с Юрием наедине.
– Да-а. Мне повезло. Она ещё и талантливая очень. Вот – ее работа, – махнул на картину.
Алексей ещё раз посмотрел на березы и вспомнил – верно... Он видел эту картину у Анны. Она писалась при нем.
– И педагог настоящий. Дети очень любят ее. Она – завуч в нашей школе.
– А как познакомились?
– А мы почти одновременно сюда приехали. Я через год после нее, хоть и старше на пять лет. Я ведь заочник. Армию отслужил, проработал три года на заводе, а потом понял – не могу я без истории. Вот и пошел на истпед на заочку, потом сюда приехал –здесь историк требовался. Так и познакомились. Повезло...
– Да-а. Повезло.
Алексей был уверен: старший Леша – его сын. Его ... Он совсем не был похож на коренастого отца, комплекция – Алексея. И называла его Аня в честь его. Надо же... Неужели так любила, что даже не обвинила?
Надо было уходить, все было сделано здесь, а он всё ждал, когда выйдет Анна из комнат. Хотелось еще раз взглянуть ей в глаза, понять, узнала ли? Спросить, в конце концов. Но она уже собирала детей в дорогу, в столовую не выходила.
Надо было прощаться. Но уходить не хотелось. Хотелось сидеть здесь, на этом мягком стуле всю жизнь, перебирать эти книги, смотреть на эту женщину, этих детей, есть по утрам эти оладьи и копать эту землю за домом ...
Он заставил себя подняться из-за стола.
– Вы же на московский детей провожаете? – спросил хозяина.
– Да, на московский.
– Ну, значит ещё увидимся на вокзале. Пойду. Огромное Вам спасибо за оказанную помощь. До встречи, Юрий.
Алексей ещё раз взглянул на дверь, но Анна так и не вышла.
– Простите, они спешат, собираются. День суетный..., – поймал его взгляд хозяин.
– Ничего, ничего. Говорю же – увидимся.
Алексей шел по улице Лесной, смотрел себе под ноги. Уходил, как будто в лютый холод из теплой постели.
И в голове – та песня из юности:
Вот поворот какой
Делается с рекой.
Можешь отнять покой,
Можешь махнуть рукой,
Можешь отдать долги,
Можешь любить других,
Можешь совсем уйти,
Только свети, свети!
Неужели те чувства – единственно настоящие. Неужели душа помнит ее? И сын ... У него есть сын?!
И таким значительным было это открытие, что больше ни о чем думать он не мог. Он не пошел ни к больнице, ни в клуб. Он направился в Дом приезжих и до самого поезда то лежал, перебирая картины прошлого, то ходил по комнате.
Как он мог забыть эту картину с березами! Она же писала ее при нем. Они специально ездили к тому озеру. Он лежал на траве, на покрывале, читал, а она рисовала.
Она не может не помнить с кем и когда рисовала ее. А значит ... Неужели она его любила и любит. А что если так и есть? А что если – позови и ...
Сейчас ему казалось, что квартира его, обустроенная под деревенский быт – фальшивка. Да, пустая фальшивка. Но она может ожить и стать настоящей, если там будет Анна.
Он подошёл к окну, опять заходили тучи, городок потемнел, посерел.
А ведь он может позвать ее в Москву! Может. Учителя везде нужны. А у нее опыт, призвание... И сын. Он готов забрать и второго сына – от Юрия.
И казалось ему, что жизнь его наполнится, станет цельной, настоящей. Как у этого Юрия. Он откровенно завидовал простому провинциальному учителю. Разве мог он такое предположить, приехав сюда – предположить, что будет завидовать он кому-то из здешних?
Но теперь этот дом с резными наличниками, палисадник с желтыми цветами, яблони, кусты с синими ягодами, эта семья, уклад, варенье на столе, герань на подоконнике, веник в углу – стояли у него перед глазами. И путалось сознание – примерно вот так жили его родители, любили друг друга и детей.
А он... Он когда-то решил, что сможет жить по-другому, лучше сможет.
А смог?
На вокзал он приехал заранее. Взял такси и приехал. Ему надо было ещё раз увидеть Анну, очень хотелось поговорить. Но когда он увидел большой автобус и выгружающихся оттуда детей и взрослых с чемоданами и спортивными сумками, понял – навряд ли удастся тут остаться наедине.
Детьми руководил тренер, строил их, давал указания. Провожающих родителей было очень много. Алексей подошёл к Юрию.
– А, это Вы? – оглянулся тот, –А мы вот тоже провожаем.
– Может я могу помочь чем-то в Москве? У меня связи есть ..., – сказал и запнулся, как-то звучало это непристойно в этом кругу.
– Нет. Думаю – не нужно. Они в гостинице будут, с тренером. Все организовано, – чуток растерянно отвечал Юрий, – Ань, ничего ведь в Москве не нужно им?
Она оглянулась, увидела Алексея, мило улыбнулась.
– В Москве? Нужно. Хорошо сыграть в футбол им нужно. Постараться. Не волнуйся так, Юр. Все хорошо будет.
И тут Алексей увидел, что Юрий, и правда, волнуется. Он трёт руки, сжимает губы, пристально следит за происходящим. Его позвали, он направился к тренеру, нужна была какая-то помощь. И Алексей остался рядом с Аней.
– Ань, – позвал.
Она оглянулась. Сейчас она была особенно хороша, хоть и обычно одета: джинсы, лёгкая куртка, тяжёлый пучок.
– А ты узнала меня?
– Конечно, Лёш, – подняла брови, – Мы не так уж изменились.
– Значит, ты тут, да?
– Тут? – кивнула, она смотрела на мужа и мальчиков.
– Ты счастлива тут? В Москву не тянет?
– Тянет. Не могу, сейчас бы прыгнула в поезд и – с ними. Но ведь надо приучать к самостоятельности, да? Взрослые уже, – она оглянулась, меж бровей – складка. Они говорили совсем о разном.
– Я имел в виду саму не тянет? Жить там, работать...
– Ааа. Нет, наверное. Хотя как-то и не думала об этом. Позовет Юрка –так хоть на край света. Но нам и тут не плохо. Вот только мальчишки разлетятся скоро. Вздыхаем иногда ...
– Ань...
Он хотел спросить о сыне, но тут заговорил диктор и она подняла палец, все притихли, прислушались – подавали их московский поезд на второй путь. Началась суета. Вагон Алексея был десятый, а ребята грузились в начальные вагоны.
Он понял, что лишний тут, помощников было более чем достаточно, пошел к своему вагону отчего-то обиженный и злой на всю.эту ситуацию.
Вообще-то, он именитый журналист. Пусть и не очень состоявшийся, но все же – писатель. Столичный гость. А сейчас все носятся вокруг сопливых пацанов. В Москву они едут, как на праздник. Проиграют, наверняка... Чему можно научить детей здесь – в этой глухой провинции среди болот?
Вот если б это был его сын ... А ведь какой парень! Симпатичный, умный, уважительный... И отец говорит уже возглавляет поисковиков. В Москве таким – дорога в будущее, в том числе и в спорт, а тут ...
Но ещё не всё было потеряно – он поедет в поезде с сыном. Он поговорит с ним, признается, что он – его отец, расскажет о перспективах.
Надо продумать все. Если мать и говорила ему, что не родной ему Юрий отец, то наверняка облила родного грязью. А может он и вовсе в неведении...
Алексей тонко продумал время визита в вагоны детей. Вот они разложились, вот суета, вот ужинают. У него было время все обдумать. Пошел туда уже в девять вечера.
Нет, в детских вагонах не стояла тишина, дети есть дети.
– Лешка! Лешка Протасов! Тут к тебе.
Алексей свесился с верхней полки, увидел кто его спрашивает, спустился вниз. Они прошли в тамбур. Состав спешил по темной равнине, только шпалы и рельсы мелькали под железнодорожными фонарями.
В тамбуре было темновато, тусклый свет освещал лица.
– Лёш, ты прости, что я вот так... Но не мог удержаться. Извелся весь. Разговор, знаешь ли, у меня не скорый. Много чего сказать тебе хочу.
– Я знаю: Вы –мой отец.
–Что? – Алексей такого не ожидал, – Как знаешь?
– Да уж ... Мне мама давно рассказала, кто мой родной отец. У меня и книжка Ваша есть, уж прочёл давно.
–Книжку? Это "Росы" да?
Леша кивнул.
– Так это ... , – теперь вся заготовленная речь Алексея сбилась, все пошло не так, – И как тебе книга?
– Нормально, – кивнул, отвернувшись Леша.
– Значит, вы все знали, что я... В общем ... Но я случайно у вас оказался. Честно...
– Папа так и сказал: всего скорей это случайность. Он поначалу и не понял, сегодня только мама нам сказала, что это – Вы.
– Так папа тоже знает?
– Конечно. У нас нет секретов. Ну, разве что самую малость.
– Да, я понял. Хорошая семья у вас. Понимаешь, я даже не знал, что ты родился. Так сложились обстоятельства...
– Так Вас никто и не винит. И мама никогда не винила. Она хвалила Вас всегда. Говорила, что Вы – очень талантливый. А папа у меня есть. Мне и двух не было, когда они поженились. И вообще, каждый сам кузнец своей судьбы.
Это было когда-то его любимое выражение.
Состав, громыхая длинной подвижной лентой вагонов, вполз на мост, застучал громче. За окном проносились чугунные балки, поблескивала река.
Алексею пришлось кричать:
– Да, конечно-конечно. Но знаешь, я подумал ... Тебе ж – пятнадцать, учиться скоро. А я в Москве... Ну, много друзей у меня, и квартира... А я один, понимаешь. Как перст один.
– Спасибо, но ничего не нужно. Мы с родителями уже все продумали, – тоже прокричал Леша.
– Ну, можно и передумать. Чего вы там придумали? А у меня – все пути. Это ж Москва! Да и с деньгами неплохо ...
– Нет. Не нужно. Я сам. Мне идти надо, а то тренер будет беспокоиться. До свидания! – крикнул Леша, открыл двери в вагон и исчез за ней. Дверь задвинулась за ним. Алексей остался в темноте тамбура.
После грохота моста шум оборвался как-то сразу, совсем неслышным показался теперь стук колёс. Алексей стоял один в тихом уже тамбуре. Растерянный. Что делать? Догнать? Крикнуть "Сынок!" Но это как-то уж слишком смахивает на мыльную драму.
И стыдно как-то перед чужим, в общем-то, парнем.
И эта мысль кольнула и озарила. Чужим?!
Да ... Его родной сын чужой ему. Он сам этого когда-то хотел: не думать, не знать, не вспоминать... Как кузнец ковал свою жизнь такой, какая она есть.
А дом с резными наличниками, с детьми и пламенеющей геранью выковал другой кузнец. И его это –судьба, любовь и счастье.
Алексей направился в свой вагон. Он шел, как пьяный. И совсем не хотелось ему возвращаться в свою пустую квартиру в притворно-деревенском стиле. Он упал на полку и долго лежал с открытыми глазами, приходя в себя.
Он изменил своим принципам о том, что счастье - это обычное человеческое состояние, когда ничто не болит, ни душа, ни тело. Сейчас у него болело всё: ныло и интенсивно билось сердце, давило на виски, хотелось метаться и даже выскочить на ходу с этого поезда.
Один вопрос не давал покоя: зачем судьба привела его в этот Седельск, в этот дом, к его сыну? Ну, есть же в этом какой-то смысл? Смысл ... смысл...
И почему-то перед глазами встала дочка – светловолосая, замкнутая... Он ещё не потерял ее? Или, как с сыном, уже поздно? А может есть ещё шанс?
А в другом вагоне на верхней полке Леша Протасов лежал, глядя в темное окно. Болтать с друзьями уже не хотелось. Он думал о том, что в его жизни обязательно будет всё, как у его родителей – хороший дом, любимое дело и дорогие чистосердечные любящие люди.
И было немного жалко ему этого одинокого писателя.
Автор: Рассеянный хореограф.
Как вам рассказ?
Делитесь своим честным мнением в комментариях 😇