Пролог

Вольно раскинулось вдоль Исетского почтового тракта торговое
село Архангельское... История его основания уходит в глубь веков.
Доподлинно известно, что первыми поселились здесь выходцы из
Устюга Великого - монахи Михаило-Архангельского монастыря.

Какая нужда заставила великоустюжских служителей божьих перевалить
через Камень и обустроиться на сибирской земле? Не распространение
идей христианства, не укрепление в вере новообращённых
подвигли монахов на освоение новых земель в далёком краю, а чистейший практицизм. Дело в том, что в связи с колонизацией Сибири
российские монастыри обязаны были ежегодно поставлять в Зауралье
продовольственное зерно. Путь этот был длинный и опасный... Часто
монастырские крестьяне, ушедшие с хлебным обозом, обратно не возвращались.

Архимандрит Михаило-Архангельского монастыря Арсений
запросил у царя Алексея Михайловича вотчину на реке Исети, с
которой могли бы поставлять хлеб «в государев кошт на месте». Его
просьба была удовлетворена. В 1667 году монастырю было выделено
280 десятин пахотной земли.

В следующем году десять монастырских работников во главе со
старцем-строителем Варлаамом приступили к освоению вновь приобретенной землицы. Известны и первые поселенцы, они названы в
дозорной книге Тобольского Софийского дома за 1686 год: Хабаров,
Токмаков, Вепрев, Кобелев, Кремлев, Пахомов и другие. Позднее к
устюжанам подселились сольвычегодцы, важевцы, белозерцы - Вешкурцевы, Приваловы, Акинфиевы, Смольниковы.

В первые годы устюжане корчевали берёзовые редники, заводили
пашню, обустраивали монастырскую заимку: строили избы для жилья,
кельи для Варлаама и монахов, церковь...

Архангельская заимка росла, ширилась, набирала силу и вскоре
получила статус слободы. К концу XVII века в неё входили собственно
слобода Архангельская и три деревни: Скородум, Сплывайка и Денисова,
в которых жили 70 самостоятельных хозяев и 48 из них были устюжанами.

В дальнейшем земельное утеснение привело к освоению новых
территорий, образованию новых деревень: Яровской, Таловки, Куликовой,
Кирьяновой, Горбуновой, Зубаревой, Протасовского выселка...

К 1912 году в Архангельскую волость входили сёла Архангельское
и Денисово; деревни: Ионина, Сплывайка, Скородум, Таловка и Про-
тасовский выселок. В них по налоговой описи значилось 848 дворов,
4838 жителей, 5979 десятин пашни, 588 десятин сенокосов, 2066
лошадей, 1620 коров, 4255 овец, 12 магазинов и лавок, 82 ветряные
мельницы, пять мельниц-водянок, три маслодельни, три маслобойки
и 13 кузниц.

На территории волости действовало пять торжков (по два - в сёлах
Архангельском, и Денисовском, один в Сплывайке) и ярмарка в селе
Архангельском.

Михайловская ярмарка проводилась с 6 по 10 ноября (старый
стиль) и приходилась на день празднования (8 ноября) православной
церковью Ладокийского Собора (начало IV в.н.э.), отвергшего еретическое
поклонение ангелам как творцам и правителям мира, признав,
что они, как и человек, сотворены Богом. Одновременно Собор указал,
что над всеми ангельскими чинами поставлен Господом святой
Архистратиг Михаил («кто как Бог»), изгнавший с небес на землю
возгордившегося и восставшего против Создателя Сатану с его подручными.

Церковь в селе Архангельском была построена (1677 г.) устюжанами,
как и у себя на первородине, во имя Архистратига Михаила,
поэтому архангельцы отмечали этот день широко и торжественно.

Позднее была построена каменная церковь с тремя престолами. Главный
престол был освящен в честь Архистратига Михаила, а боковые
приделы - в честь сорока великомученников и первосвятителей Петра
и Павла.

1

К празднику село приукрасилось и похорошело: присыпанные снегом,
прибранные улицы сверкали первозданной белизной; на нарядных
фасадах многих домов полоскались на ветру трёхцветные флаги;
над двухэтажным кирпичным домом купца Данченко и волостной
управой развевались белые шёлковые знамёна с изображением Спаса
Нерукотворного; на воротных столбах поповского дома и на церковной
паперти колыхались белые хоругви с изображением Архангела
Михаила, попирающего копьём поверженного Сатану.

Огромная торговая площадь в центре села, заставленная сборными
лавками и прилавками, искрилась радужным многоцветьем.

Разномастные флажки и гирлянды бумажных цветов, прикреплённых к
амбарам и лабазам, к перилам моста, перекинутого через речку Попадьюшку, к каменному магазину, к многооконному дому богатого
торгового мужика Михаила Пахомова, к домам благочинного и его
причта, напоминали сказочных райских птиц, ниспосланных Создателем
в поздравление трудолюбивым архангельцам.

В канун праздника, ближе к полудню, потянулись по улицам села
первые, припорошенные снегом санные обозы рукодельников и купцов.
Принаряженные поселяне высыпали на улицы встречать гостей.

Около церкви собралась большая толпа молодежи. Девицы в крытых
гарусом шубах, чёрных плисовых жакетах щелкали семечки и орехи,
смахивая шелуху с концов цветастых шалей пуховыми рукавичками;
глазели на проезжавших, высматривая родственников и знакомых,
кричали: «С праздником Вас, с Михаилом Архенгелом!». - «И вас,
молодки, с тем же самым и по тому же самому месту», - весело отвечали
обозники. - «Эй, Кузя, почём сопли продаёшь?». - «Подбегай,
Манюха, я соплями-то твои губы обмажу - бесплатно выйдет!», - весело
скалился парень, узнавая хохотушку...

Парни в крытых сукном шубах, дублёнках и модных, отороченных
серым и чёрным каракулем бекешах стояли отдельной группой.

Согреваясь, пританцовывали, поколачивали остроносыми хромовыми
сапогами нога об ногу, переговаривались: «Вон, кажись, эти-то
с деревянной посудой из Богандинки». - «Да вроде червишевские,
богандинские-то сит да решёт не делают. Точно, червишевские! Вон,
видишь, Ванюха Тоболкин базлат - родственника узнал...». Высокий,
плечистый парень в синей бекеше и барловых унтах, размахивая серой
каракулевой папахой, выбежал на дорогу: «Дядя Павел, здорово...

Настя, здравствуй», - расцеловал он спрыгнувшую с воза розовощёкую
красавицу-смуглянку, - давайте, заворачивайте к нам, мы уж заждались
». - «Дядю-то чё не лобызаешь? Его целуй, а Настю-то нам
оставь», - смеялись парни. - «Так это Павел Саранчин?». - «Он, перекупщик, по всем ярмаркам кадушки, квашни, шайки, посуду разную,
сита да решёта развозит... Богатый!..».

Из глубины улицы надвигались на публику сплетённые из черёмуховых
и таловых прутьев высоченные короба. - «А вот и головинские!». - «Они, больше некому». - «А может, рафайловские?». -
«Нет...». - «А может, уковские или зарубинские?». - «Нет...». - «Да
пошто ты так уверен-то?». - «Вот привязался! Видишь, посуда-то
голубоватая?». - «Ну...». - «Вот и ну!..». Огромные пестери были доверху
набиты корчагами, горшками, латками, мисками, кринками...
«Вот это да! Они когда хоть столько посуды-то накружали?», - дивился
невысокий, плотный парень, сдвигая на затылок пешковую шапку
боярку. - «Денно и нощно, вот когда! Ты зимой-то чё делашь, медведишь? Вот, то-то и оно! А они от этого дела не отстают круглый год»,
- растолковал молодцу прибившийся к молодёжи седой, похожий на
Николая угодника, старичок. - «Так они чё, Реписав Ферапонтович,
и землю не пашут?». - «Пашут, да немного. Некогда им». Погоди-ко,
вроде сват мой подъезжает», - и старичок, призывно замахав рукой,
крикнул: - «Прокоп Елистратович, с праздником тебя светлым...».

В толпе, где собрались мужики, бабы и ребятишки - свои заботы,
свои разговоры... Высокий, сутулый мужчина в рыжем собачьем
треухе, с подбитым глазом, озабоченно вертя головой, спрашивает у
соседей: «Есть ли у них суслогонные-то корчаги?». - «Есть, как не
быть», - несётся в ответ с разных сторон. - «А тебе, Петрован, зачем
- не завод ли пивной хочешь открыть?». - «Какой завод, баба моя все
корчаги ненароком перехлопала». - «Не о твою ли голову, Петруха?».
- «Да пойди, ты знашь куда?!». - Все дружно смеются...
- «А мне новую маслёнку надо... Старая-то хорошая была, привыкла
к ней, а ноне утром блины пекла да нечаянно сковородником
и толкнула», - сокрушается сухопарая, тонкогубая женщина средних
лет. - «А свекровка-то твоя, Степанида, чё поделыват?», - участливо
спрашивает Петрован. - «У неё одна работа - на печке лежать да
на жизнь жалобиться», - не угадывая подвоха, отвечает откровенная
Степанида. - «А ты сковородником-то не подмазки ли ей поднесла?»
- с хитрецой уточняет Петруха. - «Вот тебя-то Авдотья точно блином
со сковородника попотчевала», - зло отпарировала Степанида, угрожающе придвигаясь к Петровану...

На последней подводе головинского обоза, на облучке, рядом с
цыганского вида мужиком сидел хлопчик и наигрывал на глиняной
дудочке: «Ах вы сени, мои сени, сени новые мои...». На конце дудочки
сидела маленькая раскрашенная птичка... «Ах, пострел, да как хорошо
выводит!», - дивились женщины, хлопая себя руками по бёдрам...
«Да это Маркел Скородумов - перекупщик, - узнала мужика Василина
Тоболкина, - а это, выходит, его сынок...». - «Мама, мама, купи мне
такую же птичку», - дёргая мать за руку, просил, одетый в дублёную
шубейку, валенки и ондатровый малахай, парнишка. Щёки его разрумянились, глаза горели восторгом. - «Куплю...». - «А Кольке?». - «И
Кольке, и Сашке, и Гришке, и Машке и Палашке - всем куплю!», -
утешила его мать, сбивая с шапки лёгкий пушистый снежок.

А обозы всё шли и шли. Мимо толпившихся зрителей, в туго увязанных
возах «проплывали» туесья, лукошки, гробы, корзины, мешки
с зерном, мукой. Они перемежались коробами, набитыми иртышской
и обской рыбой. «Осетров-то, осетров-то сколь!..». - «Везут не только
осетров, вон на подходе муксун, нельма, стерлядь.». - Эка невидаль!
Да без этой рыбы мы никогда не жили .» . - «Что правда, то правда,
везут её к нам потому, что у нас она расходится широко.». И снова
потянулись обозы с бунтами верёвок, мочала, рогож, мерёж, бочками
с растительным маслом, пакетами кож, битой птицей, столами, стульями.
«Гостей-то, гостей - со всех волостей!», - дивилась пожилая
женщина, высматривая знакомых обозников. - «Уж, что, правда, то,
правда, сватьюшка. Не проглядеть бы нам родственников с далёкого
Верхотурья». - «Обещали с мёдом приехать, высматривай липовые
бочонки». Они встречали и провожали глазами каждую подводу.

А мимо них двигались санные упряжки со свиными, бараньими и
скотскими тушами, нагромождениями кошев, беговушек, кроватей,
ящиков, ларей, комодов, шкафов и шкафчиков. «Смотри, Митревна,
рулоны ковров везут - не с Кулаковской ли волости?». - «Да их теперь
приспособились ткать во многих местах, но, может, и оттуда.». На-
пахнуло пряным рыбьим засолом. «Не забыть бы селёдочки сосьвин-
ской прикупить, сватьюшка». - «Не забудем». А мимо них тянулись
обозы с топлёным салом, тележными колёсами, кровельным железом,
веялками...

За возами, стараясь не натягивать верёвок, торопливо ступали коровы
и нетели. Лошади, ведомые на продажу, пугливо всхрапывали и
косили на публику большими блестящими глазами.

У церковной ограды две пожилые женщины, отделившись от толпы,
ведут неспешный разговор.

- Смотри-ко, Аграфенушка, вроде кросна везут, - подслеповато
щурясь и подставляя ко лбу ладонь в чёрной шерстяной рукавице,
спрашивает сухопарая, прямая как палка старуха.
- И кросна, и навои, и воробы, и сновалки... Это лучинкинские,
Агапеюшка, из Червишевской волости, - поясняет высокая, полная
женщина, поправляя выбившуюся из-под серой пуховой шали седую
прядь.
- Да знаю я, не раз у них покупала и цевки, и челноки, и бёрда.
Надо завтра «семуху» купить: мешки ткём, все бёрда исхлопали.
- Вместе и пойдём, я «двенадцатерик» выберу - для тонкого холста...

Они и ящички для фамильного чая делают...
- Надо посмотреть... Это не шатровские ли шубники катят?
- Они, Агапеюшка...
- Я ведь эту шубу-то у них покупала, - Агапея оглаживает, оглядывая,
подол крытой чёрным гарусом шубы, - поди-ко, лет двадцать
минуло.
- А она как будто вчера с базара, - дивится Аграфена, - а я свою
шубейку в прошлом году купила у солтосарайских. У меня и старая,
как новая, да чё-то меня развозить стало. Маньке, дочке, отдала.
- А это с хомутами-то, не сплываевские ли прутся?
- Они, Агапеюшка. На возах-то не только хомуты, но и седёлки, и
шлеи, и вожжи...
- Вижу, вижу! Вон сбруя-то на лошадях так блёстками и наигры-
ват, - восхитилась Агапея, - мастера сплываевцы-то сбрую ладить. Ты
мне вот чё скажи, Аграфенушка, они пошто на ночь-то глядя, катят?
- удивилась Агапея. - Могли бы и утром, - ведь от Сплывайки до нас
версты четыре, не боле.
- А торговое-то место? - и пояснила: - И яровские, и ионинские,
и денисовские, и скородумские, и таловские - все уж давно проехали.
Видела, как тележные-то колёса везли, сани, кошевы, беговушки,
веялки, верёвки, санные завёртки, ульи, мёд в бочонках, медогонки?
Не успеют занять прилавок на площади, так торговать-то придётся за
Попадьюшкой, с возов.
- Ну, там кака торговля, - поддакнула Агапея, - гляди-ко, уж и
смеркатся. Вон, кажись, Мелентьевы и лампу в горнице зажгли... Батюшки
святы, едут и едут, едут и едут... Вроде дёгтем напахнуло?..
- Ну, это боровлянские катят, - Аграфена повела длинным прямым
носом, - смолу, скипидар, дёготь, древесный уголь везут.
- Надо прикупить уголька-то для самовара, - поёжилась Агапея.
- Холодает...

И тут с колокольни раздались позывные звоны. «Мать пресвятая
Богородица, колокол святой...», - перекрестилась Агапея, - пойдем-
ко, Аграфенушка, к вечерне... Миру-то, миру-то сёдни будет - не пошевелиться...

2

После вечерни у Геннадия Георгиевича Данченко, торговца и промышленника, в обширной гостиной второго этажа собрались члены
ярмарочного комитета и гости хозяина. Под потолком сияли три двадцатилинейные лампы, отбрасывая отражённый свет на дубовые шкафы, комоды, обтянутые кожей диваны, на накрытый посредине комнаты огромный стол с закусками и батареями бутылок. От него сверкали лысины, шевелюры, косые и прямые проборы, жирно смазанных
маслом и бриолином, волос ярмарочных активистов и официальных
лиц... Выпив и закусив, они горячо обсуждали насущные проблемы.

Председатель ярмарочного комитета Данченко сообщил собравшимся
о предполагаемом завозе товаров, торговом обороте ярмарки,
о пожертвованиях, собранных для поощрения победителей в конских
бегах и борцовском турнире.

- Какова цена призов в бегах и борьбе? - уточнил волосатый старшина
Прокопий Хабаров.
- Цена одинаковая: первый приз - 500, второй - 300, третий - 100
рублей. В бегах призы будут вручены ассигнациями, а для победителей
и призеров в борцовском турнире закуплены три лошади.

После этих слов председателя наступило неловкое молчание, прервал
которое председатель маслодельной артели села Архангельского
Константин Вешкурцев:
- Лошади-то не твои ли, Геннадий Георгиевич?
- Мои...
- Шибко хорошо!.. Призы в бегах тебе достанутся и лошадок пристроил
неплохо.

Лицо Данченко побагровело:
- Не твоих ли волосатых да пузатых, Константин Алексеевич, прикажете
купить? - сдерживая гнев, усмехнулся Данченко. - На первый
приз я выставил Ветерка...

По застолью прошёл гул удивления - это был один из лучших выездных
жеребцов купца.
- Ему шесть лет, - продолжил Данченко, - на второй приз - пятилетнюю
кобылу Зорьку, а на третий - семилетнего жеребца Булана.

Все они от заводских породистых лошадей.
- Знаю я и Зорьку, и Булана, их Геннадий Георгиевич в лёгкой ямщине
гоняет. Хорошие лошади, - подал голос Зудилов, начальник земской
Архангельской станции.
- А сколько ты сам, Геннадий Георгиевич, пожертвовал денег на
призы? - вкрадчиво спросил председателя благочинный первого церковного округа, он же протоиерей церкви Михаила Архангела, поправляя надетый поверх рясы большой серебряный наперсный крест.

Данченко засмущался и, сделав паузу, выдавил:
- Тысячу рублей...
- Знай наших, поминай чужих! - крякнул священник, поглаживая
русую окладистую бороду, - А ты, Константин Алексеевич?

Вешкурцев угрюмо молчал, не поднимая на присутствующих опущенных
глаз.
- Десять рублей он пожертвовал, - буркнул Данченко, чем и развеселил
всех присутствующих.
- Ай да Константин Алексеевич, вот отвалил, так отвалил! - развеселился
батюшка. - Продолжай, Геннадий Георгиевич.
- Подано заявлений от 255 борцов, все они уже разбиты на пары...

Соревнования пройдут по олимпийской системе - проигравший выбывает...
Победитель проведёт семь схваток... На конные бега выставлено
18 троек и 22 одиночных бегуна...
- Постой-ко, Геннадий Георгиевич, значит, по-новому бороться будут,
а не кто с кем захочет, - подал голос Леонтий Ергин, доверенное
лицо денисовского маслодельного товарищества.
- По-новому... Господин крестьянский начальник посоветовал, -
пояснил Данченко.
- А по дням-то как?
- Борьба будет идти три дня. В первый день борцы проведут по
четыре схватки, во второй - две. Победитель определится в день Михаила
Архангела...
- А теперь такой вопрос, Геннадий Георгиевич: для 128-й пары
есть у тебя кто из борцов на примете? Ведь одного доброхота недостаёт,
- уточнил благочинный.
- Не хватает, - подтвердил Данченко.
- Запиши-ка в последнюю пару меня.
- Вот это батюшка!.. Вот это благочинный! - раздались голоса с
разных концов стола.
- Давай-ко, отец Василий, тряхни стариной!..

Все развеселились, загалдели. Когда общее оживление прошло,
Данченко продолжил:
- Что касается цен на товары, то ярмарка их назовёт сама.
- Геннадий Георгиевич, а нет ли у тебя сведений с тех осенних
ярмарок, которые уже прошли? - поинтересовался представитель
ишимского торгового дома «Коркин и сыновья», Семён Коркин.
- Есть такие сведения по покровской ярмарке, которая прошла в
Бобылево с 27 по 3 октября, могу зачитать, - Данченко достал из портфеля несколько листов бумаги, - вот слушайте: пшеница была продана по 65 копеек за пуд, мука пшеничная - 70, рожь - 47, мука ржаная
- 56, крупа гречневая - по 176 коп. за пуд... Масло коровье топлёное -
по 10 рублей 10 копеек за пуд, масло сливочное -10 рублей 70 копеек,
говядина - 4 рубля 40 копеек, свинина - 4 рубля 81 копейку, баранина
- 4 рубля 47 копеек, сало скотское сырое - 5 рублей 10 копеек, сало
скотское топленое - 6 рублей 67 копеек, курица - 30 копеек за штуку,
петух - 35 копеек, гусь - 93 копейки...
- Погоди, Геннадий Георгиевич, а почему цены на масло оказались
такими низкими? - перебил председателя волостной старшина.
- Ведь это наш основной продукт. Крестьянам-то и налоги нечем
будет заплатить. Они уж и так недоимками обросли...
- А вы, Прокопий Иванович, спросите об этом у присутствующего
здесь представителя датско-шведского торгового общества господина
Козлюкевича, - подал голос крестьянский начальник второго округа,
потомственный дворянин Панин Виктор Петрович, - ведь это на его
контору приходится основной объем закупок этого продукта.
Козлюкевич нервно поправил пенсне и нехотя, сквозь зубы проговорил:
- Моей вины здесь нет. Я получаю указания свыше... Причина низкой
цены на масло - его плохое качество. На мировом рынке оно идёт
по самым низким ценам...

Выборщики от крестьян зашумели, раздались выкрики: «Врёт он,
масло у нас хорошее!». - «Выдумки это, наживаются за наш счёт!».
- «Смешивают его со своим никудышным маслом, а продают за
н аш е .» . - «Правильно говорит Леонтий Иванович - переклеят ярлыки
и наше масло продают, как своё, втридорога.».

Данченко постучал вилкой о хрустальный графин, успокаивая
разошедшихся членов комитета. Козлюкевич воспользовался возникшей
паузой и, уперев большие, навыкат, глаза в стол тихо произнес:
- Мне дано указание закупать масло топленое по 10 рублей 50 копеек,
а сливочное - по 9 рублей 70 копеек за пуд...

Застолье зашумело, снова подали возмущенные голоса крестьянские
представители. Председательствующий поднял руку, требуя тишины.
- Геннадий Георгиевич, Константин Алексеевич, ваше мнение? -
возвысил голос крестьянский начальник.

И Данченко, и председатель маслодельного кооператива Вешкур-
цев промолчали.
- Чё их спрашивать, они сами масло производят да скупают, им такая
политика выгодна, - подал голос представитель таловского общества
Егор Тоболкин.
- Можно мне, господин начальник, высказать некоторые соображения
по возникшему вопросу, - поднялся со стула денисовский
старовер Леонтий Ергин.
- Говори, Леонтий Иванович.
- Цена за пуд российского масла на мировом рынке ниже новозеландского
на полтора, а датского почти на два рубля. И дело здесь не в
качестве, а в политике. Ведь если бы российское масло было плохим,
разве бы его закупал английский королевский дом? А королева Елизавета
к кофею требует только наше сибирское масло.
- Ну, Леонтий Иванович, откуда ты только берешь и куда кладешь!
- удивился отец Василий.

Ергин, не обращая внимания на реплику благочинного, продолжал:
- А политика плохая. Европейские конторы, которые торгуют маслом,
сами рубят сук, на котором сидят. Сегодня российское масло по
продаже занимает второе место в Европе, а вскоре может оказаться и
на первом, покупатели его разбирают. Западные торговцы и производители преследуют две цели: первая - набить на разнице цен свои
карманы; вторая - разорить наших производителей и подорвать экономику
нашего государства, вытеснить нас с рынка. Тут мы ничего
не сможем сделать, а вот продиктовать свою волю здесь, во втором
Ялуторовском округе или на этой ярмарке, можем.
Застольщики слушали, разинув рты.
- Ты где всего этого набрался, Леонтий Иванович? - удивился волостной
старшина.
- Об этом печатают в газетах, журналах.
- Что вы предлагаете, Леонтий Иванович? - оживился Панин.
- А предлагаю я вот что: топлёное масло закупать по 12 рублей 20
копеек, а сливочное - по 11 рублей 80 копеек за пуд. Наша денисовская
артель уполномочила меня вести закупку масла по этим ценам.
Наш доход составит 20 копеек на рубль. Это очень хороший доход.
При такой цене и сдатчики молока тоже останутся не внакладе.
Послышался одобрительный гул. Лицо Панина просветлело. Данченко
и Вешкурцев сидели безмолвно, не поднимая на присутствующих
глаз.
- Ставлю вопрос на голосование. Кто за предложение Ергина, прошу
поднять руку. Так, за -17. Кто против? - Один. Кто воздержался?
- Двое. Так, решение принято.
- Господин крестьянский начальник, я не досказал. Дело не только
в ценах на масло. Вы посмотрите цены на другие продукты крестьянского
труда - политика такая же. Возьмём цены на мёд и льноволокно.
Они ниже европейских в два и три раза... Что я предлагаю? Надо
объединить капитал и самим связаться с лондонским, парижским и
брюссельским рынками. Здесь надо посмотреть...
- Хорошо, Леонтий Иванович, вопрос этот, как я вижу, большой.
Обсудим его немного погодя, а сейчас, Геннадий Георгиевич, объявика перерыв.

Когда все встали из-за стола, Панин подошел к Ергину и, взяв его
за локоть, отвёл в сторону...

3

Большой многооконный дом старовера Пахомова Михаила Ивановича
сверкает праздничными огнями. У него гости со всех окрестных
сёл и деревень - ближняя и дальняя родня. В огромной гостиной по
всему периметру расставлены столы. Хозяйка Евдокия Ниловна, её
дочери Наталья и Ирина, сноха Татьяна и их добровольные помощницы
разносят по столам холодные закуски. На столах плотнятся:
заварная и квашеная капуста, тонко нарезанная отварная и копченая
говядина, свинина и баранина. Радуют глаз огурцы в рассоле, помидоры,
мясные и рыбные студни на разный вкус. А девушки несут к
столам грузди в сметане, икру чёрную и красную, клюкву, бруснику,
осетрину заливную, вязигу - отварные хрящи осетра с мелко нарезанным
хреном и уксусом, хрен маринованный, рыбу фаршированную
и жареную, икру щучью отварную с солью и пряностями. Мать Михаила
Ивановича - Анна Никитична следит за порядком: указывает
молодайкам, на какой стол, что поставить, определят порядок выноса
блюд: «Теперь несите соусы, приправы, домашние колбасы, редьку
с сухарями, редьку со свёклой.». И поправляет тарелки, соусники,
салатницы, розетки с горчицей...

На невысоком дубовом комоде - граммофон. Около него толпится
молодежь: парни и девушки рассматривают пластинки, заглядывают
в трубу-наставку. Оттуда по всей гостиной, горницам и горенкам разносится молодой игривый женский голос: «А я тебя, мой дружок, всё
ждала, всё ждала. Перевозчика наняла, наняла, наняла...».

Гости разбрелись по горницам. Мужчины в годах, отцы семейства
ведут разговор о хозяйственных делах, погоде, видах на урожай, ценах
на продукты своего труда.
- Иван Михайлович, как ныне с намолотом? - пытает таловский
Ефимушко своего скородумского родственника.
- Сам-четыре, поди-ко, будет...
- Не густо!
- Не густо, Ефим Нестерович, не густо, двенадцать пудов рассеял,
а сорок восемь собрал, - соглашается Иван и с надеждой в голосе
добавляет: - Ноне снег выпал на мерзлую землю, а мне еще мой покойный батюшка говаривал, что если в ноябре снегу надует - хлеб
прибудет.
- Для озимых хлебов примета верная, - соглашается Ефим, поглаживая
смоляную окладистую бороду.
- Приметы ладные. Лёд-то на реках заторосился, грудами встал -
надо ждать груды хлеба, - внёс свою лепту в разговор сродный брат
Ефима Степан Вешкурцев, - у нас в Сплываевке в этом году урожаишко тоже неважнецкий, да прошлогоднее зерно осталось, не в цене было... Проживём....

Мужики зашевелились, зашумели, каждый хотел показать, что и
он не лыком шит. Со всех сторон посыпалось: «Вот и сёдни Михайло
на белом коне приехал». - «Ноне зима ранняя - Михайло с мостом».
- «На Митрия реки-то замёрзли». - «Дорога ноне бугром, значит, и
хлеб бугром будет...». - «А цены, что о них говорить, ярмарка их сама
окажет». - «Э, нет, Сидор, цены можно поднять, только для этого нам
скооперироваться надо, на своём мнении стоять...».

У женщин свои заботы, свои разговоры: как со льном - батюшкой
управились, кто, сколько пряжи напрял да полотна наткал, какое пиво
вышло да каковы ковриги из новины.

Беседа текла вяло - с пятого на десятое. И тут жена Степана Веш-
курцева - Секлета внесла в разговор свежую струю:
- «А у нас, бабы, в Сплывайке такое несчастье, такая беда: четыре
бабы в овине угорели. Ну, лён мяли. Овин натопили, а трубу-то закрыли
рано. Ну, недоглядели... Когда? Да на этой неделе. Одну только
и откачали. Ну, Матрёну Важиху. Недолго пожила: на поминках у
товарок компотом - захлебнулась. Ну, изюминка в дыхательное горло
попала». Женщины заохали, заахали.
- Это судьба! - авторитетно заявила таловская Ефросинья Ефими-
ха, и разговор резко повернул на заинтересовавшую всех тему.
- Да кто хоть бабы-то? - полюбопытствовала скородумская Матрёна
Маркова, жена Ивана Михайловича. - Чьи они?
- Приезжие, вы их не знаете. Ну, недавно приселились к обществу,
- выдохлась Секлета.
- А у нас в Горбунихе Гордюшиным цыганка нагадала, что девка
ихняя - Кланька в восемнадцать лет от воды умрёт, - с придыхом заговорила

Аграфена Зеленина, сродная сестра Михаила Ивановича. -
Они смеются, говорят: «Так у нас ни реки, ни озера нет - возле болота
живём, чё её в болото-то черти потащат». А цыганка им: - «Это не моё
дело». А ей уже вот-вот восемнадцать. Они следить стали. Крышку у
колодца на замок, а она на колодезном журавле и повесилась».
- Слышали мы про Гордюшиных, - авторитетно заявила Ефросинья,
- это судьба. Недаром говорится: всякая судьба сбудется.
- А это уж здесь, в Архангельском было, - вступила в разговор подошедшая Евдокия Ниловна, - и совсем недавно, в сентябре. Витька,
Тоболкина Елизара парнишко, ребятам и говорит: «Пойдёмте купатьс
я .» . А они ему: «Да ты чё, такой холодрыга!..». А Витька ребятам
своё твердит: «Купаться и купаться.». Ну, пошли. Ребятишки-то купаться
не стали, а он в воду полез. Чё-то кричит, рукой машет... Нет не
на Попадьюшке, на Исети... Ребятишки-то ему руками машут: пошли-
де домой. Глядят, вроде неладно чё-то. А он уж и под воду ушёл, да
и не вынырнул. Прямо беда, как рвался купаться-то. Смёртушка-то,
видать, их манит, к себе, зовёт...
- Нет, это судьба!..
- Ладно, Ефросинья Егоровна, потом доскажешь. Михаил Иванович
велел всех к столу звать. Не любит он по два-то раза приглашать,
- голос Евдокии Ниловны построжал.
- Чё-то Леонтия Ивановича не видно.
- На комитете он, Ефросинья Егоровна...
- Усаживайтесь, усаживайтесь, гости дорогие! - Евдокия Ниловна
радушно улыбается гостям, - Милости просим! Рады приветить вас
чем Бог послал.
- Видать, хорошо ладите с богом-то, - улыбнулся Ефим Нестеро-
вич.
- И сами не плошаем. Давай, Ефим Нестерович, проходи в передний
угол, правь к батюшке моему Ивану Васильевичу. Степан Тимофеевич,
Иван Михайлович, Секлетинья Петровна, подсаживайтесь к
Ефимушку.
- А вы, холостяжники, куда? Ваше место последнее - у порога, -
строго указал хозяин.

Гости уселись за столы, соблюдая степень родства и почёта.
- Александро, Сергей, Роман - водку гостям! - крикнул хозяин.
В гостиную один за другим с подносами в руках вошли сыновья Михаила
Ивановича - плечистые, статные ребята. Все они в отца - русоволосы
и черноглазы...
- Татьяна, Наталья, Ирина, - ромейского вина женщинам и пива
молодяжнику. Сноха и дочери хозяина появились в дверях. На их подносах
- высокие хрустальные стаканы, наполненные вином рубиново
цвета и тёмным, почти чёрным пенистым напитком...
- Со свиданьицем, будьте здоровы! - Михаил Иванович первым
опрокинул чарку. - Просим приступить.

По его слову в торжественном молчании проголодавшиеся гости
принялись за уничтожение закусок.

Попробовав разных блюд и утолив голод, гости заговорили, зашумели.
Уловив настроение, хозяин поднял чарку с вином.
- С наступающим праздником, с днём Михаила Архангела! - провозгласил
новый тост Михаил Иванович и выпил половину рюмки.

Глядя на него, и честная компания выпила кто как: полрюмки, четверть
рюмки, а кто и просто пригубил. Один Степан Вешкурцев лихо
опрокинул свою посудину и, крякнув, произнёс:
- На одной ноге не ходят!

За что тут же заработал хороший тычок в бок от своей благоверной
Секлеты.
- На меня не глядите, - обратился хозяин к гостям, - я нахожусь
при службе, а вы пейте в свое удовольствие и во славу Божию. А ты,
Секлетинья, Степана не одёргивай, ему эта рюмка, что медведю дробина.
Гости опять принялись за еду... Ели и хвалили хозяйку, хозяина...
- За Ивана Васильевича и Анну Никитичну, - поднялся со стула
Ефим, - за их чадолюбие и трудолюбие, за их истинную любовь к
Господу нашему Иисусу Христу.

Все встали и дружно выпили за старшего хозяина и хозяйку. Те в
ответ поднялись, поклонились гостям, и поблагодарили за оказанную
честь.
- А ребята-то твои, Михаил Иванович, почему с нами не выпьют?
- обратился Степан к хозяину.
- Завтра у них ответственное дело: Александр с Сергеем будут бороться,
а Романа я поставлю на бега. Да и не пьют они, разве что пива,
когда пригубят...
- Строго ты их держишь, Михаил Иванович, - укорил Степан.
- Без строгости, Степан Тимофеевич, в семейном деле нельзя...

Следующий тост подняли уже под первую горячую перемену - говядину,
запеченную с гречневой кашей в горшочках. Выпили за здоровье
молодого хозяина Михаила Ивановича и молодой хозяйки Евдокии
Ниловны.

Отведав горячего, молодёжь поднялась из-за стола и ушла на посиделки.
После третьей горячей перемены - баранины, запечённой
с грибами, женщины затянули песню: «Шумел камыш, деревья гнулись
»... Мужики дружно поддержали: «... и ночка тёмная была»...

Леонтий Иванович пришёл, когда на столы несли шестую перемену
- жареного гуся... Застолье распалось. Женщины под тальянку выезживали «камаринского» и пытались втянуть в пляску мужиков. Но
те, топнув раз-другой, тут же покидали «грешное место». Только Степан,
выручая мужскую половину, задорил женщин, то и дело, вплетая
в пляску песенную вязь: «Ах ты, сукин сын, Камаринский мужик! Ты
зачем мою калашницу ушиб? Она маленьки калачики пекла, на базаре
всех дороже продала...».

Мужики, углядев Леонтия Ивановича, подходили, здоровались за
руку, пытали: «Ну, как там на комитете?». - «Что-то ты припозднился?
». - «Что там решили?». - «Какие призы в бегах будут?..». Леонтий
Иванович улыбался, отвечал на рукопожатия, обнимал близких родственников, прижимал к груди, отвечал односложно: «На заседании
комитета задержался.». «Хорошо решили.». «Призы - большие»...

Набежавшие женщины, оставив мужиков, лезли к Леонтию Ивановичу
с поцелуями.
- Ну, вы, сороки, отойдите! Дайте человеку дорогу! - ворчал на
женщин Михаил Иванович. - Леонтий Иванович, проходи в передний
угол. Гости дорогие, прошу всех за стол архангельского гуся отведать...
- Штрафную рюмку ему за опоздание! - кричали возбуждённые
женщины.
- Цыц, вы, гомонухи! - прикрикнул на них хозяин. - Скажи слово,
Леонтий Иванович.

Ергин поднялся, одернул длинный, с небольшими отворотами
сюртук и улыбнулся. Большие карие глаза его лучились добротой.
- За воина, заступника нашего, гонителя врагов рода человеческого
- за Михаила Архангела! - и первым опрокинул чарку...

После жареного, набитого яблоками гуся на столы были поданы и
другие перемены. Под каждую из них гости поднимали чарки, славя
Господа, его апостолов и завтрашний день... Женщины пели протяжные
песни, плясали... Мужчины, отягощённые торговыми заботами,
вели разговор:
- Леонтий Иванович, а правильно ли ты сделал, когда цены-то на
масло предложил поднять?
- Правильно! Мы, производители, тоже должны свой интерес
иметь...
- Погоди, Степан, не тебя спрашивают, - осадил родственника Михаил
Иванович.
- Для нас, скупщиков, цена, может, и высоковата, да ведь завтра
тот же Степан или вон Иван ещё по паре коров заведут. Они сдадут
больше молока, кооперативы, товарищества или Данченко произведут
больше масла, у нас будет больше оборот, а, следовательно, вырастет
доход. Всем будет хорошо: Ивану со Степаном, и нам с тобой, и
государству.
- Да что нам государство! У нас свой интерес!..
- Погоди, Михаил, - вмешался Ефим, - Леонтий Иванович правильно
рассуждает. Нельзя нам без крепкого государства, сомнут нас,
задавят. А сильным оно будет только тогда, когда мы насельники и
служители его будем богаты. Посмотрите, что нынче творится! Сегодня
весь наш уезд задолжал датско-шведской конторе, все общества
обросли недоимками - не могут вовремя заплатить налогов!..
- Это-то так, - согласился Михаил Иванович, - только и своё-то
упустить жаль.
- Экой ты твердолобый, Михаил Иванович!..
- Да не твердолобый я, Степан, а дремучий. Дремь-то эта ишо, когда
из меня выйдет. Я так понимаю: посредников этих нам надо убирать,
самим становиться хозяевами.
- Вот это правильно! - засмеялся Ергин. - У меня с крестьянским
начальником нашего участка сегодня состоялся разговор. Он обещал
сговориться с начальниками других участков нашего уезда - Заводоуковским, Емуртлинским и Исетским. Будем всем уездом создавать
единое производственное и торговое дело. Попросим кредиты у правительства, коммерческих банков, привлечём капиталы тюменского,
ялуторовского, ишимского купечества. Куда капиталы?.. Нам надо открывать новые производства, строить в деревнях молоканки, ледники,
закупать оборудование, искать людей, знающих европейский рынок.
- Эх, и голова у тебя, Леонтий Иванович, тебе бы не денисовским
товариществом управлять, а всей Россией!..
- Ну, Степан, ты и хватил! - улыбнулся Ергин. - Так дело будем
ставить не только с маслом, но и льноволокном, продуктами пчеловодства
- мёдом, воском, прополисом! Пчеловодство нам надо развивать
- вот что! Мёд-то на европейском рынке в прошлом году по 32
рублика за пуд шел...
- Да неужто, правда? - удивился Михаил Иванович. - А мы здесь
его, можно сказать, за копейки сбываем.
- Ну, уж за копейки!? - не поверил Иван.
- По десять рублей с копейками за пуд вышло, - уточнил Пахомов,
- а у тебя, Ефим, как?
- По двенадцать рублей за пуд отдал Сивахину, оптовику из Екатеринбурга.
- Вот то-то и оно! - опять повел разговор Ергин. - А посмотрим
на дело с другой стороны: много ли у нас хозяев, которые пчёлами
занимаются? Я тут посмотрел отчёт губернского инструктора по пчеловодству господина Заглядимова за прошлый год, а там прописано:
тридцать один хозяин! А у нас в Ялуторовском уезде по этому отчету
- всего четыре пасеки.. Это выходит, что все с нашей волости: благочинный, вы двое, да я. Куда, говоришь, сбываю? На местных ярмарках расходится, вот и сюда привёз...
- А по какой цене вышло? - поинтересовался Михаил Иванович.
- По 16 рублей на круг, да хлопот много...
- Эх, ты, мать честная! Выходит, я Рыжову в Курган мёд-то почти
бесплатно отвез, - огорчился Пахомов.
- Теперь возьмём льноволокно. В прошлом году было продано на
наших уездных ярмарках и торжках по пяти рублей за пуд, а на европейском рынке оно шло по 74, а сортом повыше - и по 115 рубликов
за пуд.

Мужики зашумели.
- Не может этого быть! - Михаил Иванович ухватил за руку Ер-
гина.
- Нет, может! - повысил голос Леонтий Иванович. - Это чистая
правда.
- Вот это да! Выходит, что нас обобрали, а мы за это нашим грабителям
ещё и спасибо сказали, - вскинул на собеседников удивлённые
простоквашные глазки Иван Михайлович.
- Никто нас не грабил, - тяжело вздохнул Ергин, - живём вчерашним
днём. - Сколько наши женщины время убивают на то, чтобы
холстов наткать да какой-нибудь рублишко в доход получить. А вы
посмотрите на своих жён и дочерей, ведь никто из них не носит домотканину.

О сарафанах и не вспоминают: все в городских модных
одеждах щеголяют. Вон и дочки твои, Михаил Иванович, сегодня нарядились в платья из английской крашеной ткани...
- В тюменской мастерской «Венский шик» шили, у Калугиной, -
похвастался Пахомов.
- А мои дочери и вовсе в парижских платьях щеголяют. В Тюмени
у Оверштейна в фирменном магазине покупают, - не уступил Ергин,
- а почему? Да потому, что зарубежные ткани качественнее, тоньше
отечественных.
- Дак чё, россияне ткать разучились? - удивился хозяин.
- Дело здесь не в этом. Жизнь на месте не стоит. Оборудование
совершенствуется. Вот возьмём, к примеру, англичан. Они на своих
прядильных станках из одного пуда сырья получают почти в два раза
больше нитей, чем у нас в России. Что из этого следует? Полотна производят больше, а цены на него такие же, как и на российскую ткань.
Понятно теперь, почему твоя Евдокия Ниловна выбрала дочкам на
платья английскую материю?..
- Понятно...
- Дак чё, тканьё нашим бабам надо бросать? - уставился на Ергина Степан.
- С бухты-барахты никакое дело не делается...
- Об этом все знают, - не унимался Степан, - нам-то чё делать?
- А вот и подумай на досуге на свежую голову, - усмехнулся Ергин.
- Нет, уж если начал, Леонтий Иванович, то договаривай. Твои-то
дочери кросна не забросили, ткут?
- Ткут...
- Ну, вот, а ты говоришь!..
- Ткут только скатерти, кушаки, опояски и полотенца. Холсты домашним
ткать запретил годочков, эдак, пять назад. Разыскал лучших
мастериц, договорился с ними, чтобы дочек подучили. Теперь ужё
они сами мастерицы...
- И куда ты с товаром, кто покупает-то?
- Это, брат, коммерческая тайна. Но если твои дочери выткут хорошие
скатерти, я за ценой не постою. Где посмотреть-то? Да завтра
и Дарья, и Ксения приедут, покажут свой товар на ярмарке, но
предупреждаю: с расспросами о цене к ним не лезь, они и сами не
знают. Их дело выявить покупателя, а разговор с ним о цене веду я с
глазу на глаз...
- Видать, дело шибко доходное, - в раздумье произнес Михаил
Иванович.
- Доходное...
- Я вот о чём думаю, Леонтий Иванович, - надо это дело со льном-
то быстрее решать: выгода огромная!
- Согласен, но и капиталов потребует - ой-ё-ёй! Надо строить производственную базу для первичной переработки льна, закупать новую
технику - кустарным-то способом нужного качества волокна не
добиться. Нужно завозить из европейской России новые сорта льна.
Приспосабливать их к нашим условиям. Чего греха таить: сибирский
льнишко коротковат и грубоват. А для начала надо найти нужных людей,
собрать капитал, сгоношить товарищество. Ты-то свои капиталы
вложишь в это дело?
- Если ясность полная в этом деле будет, почему бы не вложить...
- Дак и мы чем можем - поможем. Верно, мужики? - загорелся
Степан.
- Думаем на Никольской ярмарке в Ишиме собрать торговых людей.
Там всё и обсудим.

Женщины, видя серьёзный настрой разговора, оставили мужчин в
покое. Возбуждение их улеглось, песни стихли. Готовясь ко сну, они
умылись, и одна за другой потянулись в молельную комнату просить
у Господа прощения за глупые слова, злые мысли и плохие дела в минувшем дне. Встав перед образами, шептали слова вечерней молитвы:
«Господи Боже наш, еже согрешивших во дни сем словом, делом и
помышлением, яко благ и человеколюбец, просим мы, мирен сон и
безмятежен даруй ми.. .Ангела Твоего хранителя посли, покрывающа
и соблюдающа мя от всякого зла...». Били земные поклоны, опуская
головы на любовно расшитые подлобники. Молили Господа в меру
наложенной на себя епитимьи по делам, словом и мыслям своим. В
такт поклонам пальцами левой руки теплили всё новые и новые зубчики
лестовки.

А мужики повели разговор о ценах на мясо, сало, шерсть, живность.
О том, кто какого товара привёз да как его выгоднее сбыть.
- Сало свиное топлёное, в какой цене будет? - пытал мужиков Степан.
- Каков привоз будет...
- Ярмарка покажет...
- Знаю, что покажет, но всё-таки?
- Думаю, что не больше семи с полтиной за пуд, - пожалел Степана
Михаил Иванович.
- А возьмешь по такой цене?
- Камней-то в бочонки много набутил?
- Да ты чё! - обиделся Степан. - Сроду такими делами не занимался.
Ведь у меня крест на шее.
- Много привёз-то?
- Семь бочонков.
- Приму...
- Дак и у нас, Михаил Иванович, прими, - загалдели мужики.
- Вон Леонтию Ивановичу да Ефиму Нестеровичу предлагайте,
- уклонился от обещания Пахомов, - не буду им дорогу перебегать.
- У меня подряды на масло топлёное да сливочное...
- А у меня - на шкуры да шерсть.
- Ну, тогда приму, куда вас деть - братья по вере всё-таки, - успокоил
застольщиков Пахомов.
Мужики облегченно вздохнули.
- А шкуры-то, Ефим Нестерович, по какой цене пойдут? - заинтересовался
Иван.
- Я думаю, что конские шкуры будут скупать по пять рублей за
пуд, яловые - по шесть, опойковые - по рублю.
- А шерсть-то, Ефим Нестерович?
- По десять рублей за пуд.
- Ну, тогда сговоримся, - успокоился Иван.
- А лошади в какой цене будут? - заёрзал на стуле Степан.
- Лошади зимой не в цене, сам знаешь, - подцепил брата Ефим, -
рублей по полста, поди, пойдут не более того.
- Да как по полста, когда у меня Вихорь!..
- Так ты выездного жеребца продаёшь? - уточнил Ефим.
- Его... Хочу заводского жеребца купить...
- Ну тут, брат, всё надо провернуть с умом.
- Вот-вот, Ефимушко, посоветуй, как тут быть, - голос Степана
забархатился теплотой.
- В бега-то Вихря заявил?
- Заявил...
- Вот после бегов всё и обсудим. Покупатели есть. Курганские
барышники приехали, ремонтёры, цыгане...
Разговор сам собой перешёл на состязания. Мужики стали высказывать
соображения и догадки о возможных победителях в конских
бегах...
- Данченко нового жеребца купил, видели? - обратился к собравшимся
родственникам Иван. - Заводской, орловских кровей.
- Нет, даже и не слышали, - подался вперёд Ефим, ну-ко, обскажи...
- Я его хорошо разглядел. Плечо длинное и отлогое, плечевая
кость короткая, а подпруга глубока. Цевки коротки и бабки не длинны
и так ладно между собой сцеплены: как будто припечатаны казённым
сургучом. Шея - тонкая и хорошо выходит из плеча кверху, ну вон
как свеча из подсвечника, - Иван замолчал, с хитрецой поглядывая
на Ефима.
- А не врёшь? - помрачнел Ефим.
- Да ты чё! Зачем это мне?
- А рёбра?
- Рёбра длинные, но не плоские...
- А ноги?
- Передние ноги прямые и верны в запястьях. Задние - не очень
согнуты, но чуть-чуть косят.
- А копыта?
- Копыта торцовые.
- На ходу как?
- На ходу не видел, - честно признался Иван.
- То-то я гляжу: он первый-то приз и по тройкам, и по одиночкам
над всеми поднял! - подскочил на стуле Леонтий Иванович.
- А я вам вот что скажу, - мрачно усмехнулся Ефим, - все первые
призы достанутся мне. Кроме разве что борьбы.
- А в борьбе-то, почему отказываешься? - полюбопытствовал Степан.
- Да потому, что бороться не буду, года прошли...
Все дружно засмеялись.
- А напрасно, вон отец Василий записался - бороться будет, - сообщил
новость Ергин.
- Да ему, сколько лет-то? - удивился Степан.
- Брать-то его будут не за года, а за рёбра...
- Не может быть! - не поверил Ефим. - Всё-таки он благочинный!..
- Божиться не буду, - усмехнулся Леонтий.
- Да шутит он, - успокоил разгорячённых единоверцев Пахомов.
- Примите за шутку, если хотите, - отступил Ергин.
- Ефимушко, а в птичьих-то боях победа тоже за твоим петухом
будет? - не унимался Степан.
- За моим! - сказал, как отрубил Ефим.
- Дак вроде у Константина Вешкурцева, Данченко, да вот и у Михаила
Ивановича петухи-то побойчее твоих будут, - зудил Степан.
- Бьёмся об заклад! - предложил Ефим.
- А в закладе-то чё?..
- Корова...
- Дак боязно! Жалко коровы-то, ежели проиграю...
- Ну, раз боязно, так и сиди, не вякай!

Мужики засмеялись.
- Давайте-ко, помолясь, да на боковую, - предложил Леонтий Иванович.
Никто не возразил...
- Пойдёмте-ко ночевать-то во флигель, там и постели приготовлены,
- предложил хозяин, - там и умоемся, там и помолимся...


Продолжение следует...