Белая яма. 30 часть

28

Пелагея Ваниха хотела встать пораньше, но, как всегда, проспала, досматривая сны из времён молодости, которые одолевали её все
послевоенные годы. А снился ей ненаглядный Ванюша, с которым
и прожила-то она всего-навсего два предвоенных годочка. Сны приходили цветные, весёлые, завлекательные, с ласками и поцелуями на сеновалах, на весенних полевых станах, в копнах сена на дальних покосах. Ванечка в эти сны приходил молодой, красивый, осязаемый.

Целовал горячо, страстно, и душа её, трепеща, улетала в небесные
выси, к ярким частым звёздам… Она просыпалась, ощупывала постель, ночную рубаху, и непрошенные слёзы крупными горошинами скатывались по её помятым от сна, увядающим щекам.

Вот и в этот народившийся летний день она пережила в сновидении очередное свидание с любимым и незабвенным Ванюшечкой.

Вытерев узловатыми, морщинистыми руками невольные слёзы, она
поднялась с постели и, пересиливая ревматическую боль в коленных
суставах, заковыляла к умывальнику. Побренчав соском жестяного
рукомойника, она ополоснула лицо, надела юбку, обвязала голову косынкой и подошла к божнице. Вглядываясь в тёмные лики Богородицы, Христа и Николая Угодника, она прочитала Иисусову молитву, молитву мытаря и заторопилась. Пропустив несколько молений, остановилась на обращении к Пресвятой Троице: «От сна восстав, благодарю тя, Всесвятая Троице…». Слова её слетали с сухих, запёкшихся губ тихим шелестом опадающих осенних листьев. Она просила у Господа прощения за свою леность, молила не погубить за её проступки и грехи, вольные и невольные. Обращалась с просьбой просветить её душу и уразуметь заповеди его…

Окончив моление, она заглянула в горницу. Васятка спал на кровати, вольно раскинув ноги и руки, и чему-то тихо улыбался. Она молча
перекрестила его и, бросив взгляд на горничный иконостас, прошептала: «Господи, дай ему доброго здоровья, счастья в жизни и прости ему все его прегрешения». Прикрыв дверь в чистую половину дома, она устремилась к печи, зажгла заранее приготовленную сухую лучину и поднесла её к растопке – берёсте, переложенной сухим быльём и сосновыми чурочками. Огонь пробежался по сухой траве, запрыгал по потрескивающей берёсте и лизнул своими язычками короткие обрубки колотой древесной мелочи. Глянув на пляшущий весёлый огонёк, Пелагея утвердилась: «Разгорится…». И тут же поставила на шесток чугунок с заранее вымытой картошкой, налила в него воды и, подцепив на ухват, отправила его в печь, поближе к разгоравшимся дровам.

Теперь мысли её перекинулись на корову. Прихватив в кути ведро
с водой и мочальным вехтем, она вышла во двор. Красуля, увидев её,
замычала. Уловив в её протяжном звуке недовольство, Пелагея выговорила кормилице:
– Сама-то хороша, из-за тебя и проспала. Искала тебя до полночи,
ненаедуха такая…

Подмыв вымя Красотки и вытерев его вафельным полотенцем,
Палаша уселась на небольшую скамеечку под правый бок коровы.
Струйки молока забили в днище ведра, вызванивая: «Дзинь-динь,
дзинь-динь», а хозяйка продолжала стыдить корову, упрекая её в жадности и беспутстве.

Подоив корову, она прошла в избу, процедила молоко в бидон – на
молокосдачу, в кружку – Васятке на завтрак и в кринку – на отстой для
сметанки. Постояла, соображая, как поступить с сыном: «Не проспал
бы…». Решила не будить: «Пусть досмотрит последние сны. Сдам
молоко, отгоню корову в стадо – тогда и разбужу». По пути к месту
сбора скота, а потом к молоканке она обдумывала своё выступление
на летучем женском собрании. Случай был особый, и она не хотела
опростоволоситься. В мыслях она видела себя парящей над толпой
женщин, которые, задрав головы вверх, внимают её суровым, обличающим словам...

Около конюховки толпа беседниц росла. Говорили о предстоящей
уборке, о чистке долоней, о подготовительной работе на складе, о Геннадии Гарманове, который устанавливал на складе какую-то тарахтелку.
– Бабы, зачем хоть она? – обегая взглядом женщин, доискивалась
до истины Агапея.
– Электричество будет вырабатывать, вот зачем, – глянула на неё с
превосходством Неонила.
– Откуль это тебе известно, не от Лизаветы ли? – с ухмылкой уставилась на товарку Агапея.

Женщины засмеялись.
– Нет, не от Лизки, а от самого Геннадия. Так и сказал, что де электричество по проводам побежит.
– Да подшутил он над тобой, как и Елизавета – месяц назад, – с
усмешкой глянула на извечную супротивницу Аграфёна. – Воздух будет «такалка» в подовую сушилку подавать, чтобы дрова жарче горели, и зерно быстрее сушилось.
– Да неужто – обманул? – Неонила беспомощно оглядела женщин. – Тогда уж лутьше тебя, Аграфёна, к печкам-то посадить, вон у тебя щёки-то какие бугристые – дуй да дуй, колхозу обошлось бы дешевле.
– И как это Харитон маху дал? – удивилась Агапея, поддержав товарку.

Женщины притихли, ожидая ответного укола Аграфёны. И дождались. Та, брезгливо потянув носом, подозрительно оглядела тесный круг собеседниц.
– Чем это так вонят – дышать невозможно? – Аграфёна демонстративно сжала губы и прикрыла нос рукой.
– Да это Неонила ветры пустила, – подыграла подруге Милодора, –
рядом с ней стоять невозможно. Она, сжав пальцами нос, пробралась
за спины товарок.
– Так и Агапеюшка этим грешит, – откликнулась Елизавета Дворкина, – стоит рядом со мной и постоянно поуркиват, как трактор на холостом ходу. Женщины заулыбались, с интересом поглядывая на примолкших товарок.
– Чё это вы наелись, Агапеюшка? – посочувствовала наперсницам Елизавета.
– Да гороху они обожрались, вот чё! – крикнула из-за спин беседниц Валя Кобелева. – Вчера вечером я корову искала, а они идут с горохового поля и у каждой в руках по ведру стручков.
– Дак вас, голубушки, могут и в тюрьму «утартать»! – выкрикнула
Ульяна Сухоручкина. – Закон-то «о пяти колосках» ведь никто не отменял. По нынешним временам за воровство колхозного добра вас к стенке не поставят, а срок схлопочете, это уж как пить дать. Товарки, затравленно поглядывая по сторонам, молчали.
– Погоди, Ульяна, не торопись их отправлять в кутузку, они могут
колхозу пригодиться, – пророкотала Аграфёна, – попросим Харитона, чтобы он отправил их робить на сушилку. Там их будут кормить горохом и пусть они вырабатывают горючий газ. Вы только подумайте, сколько же тогда наш колхоз может сэкономить на дровах!

Женщины засмеялись. Особенно потешалась Елизавета, которая
находилась в состоянии вечной войны с бывшими коммунарками:
– Ну, Аграфёна, ну, изобретательница! Тебя надо в газетах пропечатать да к награде представить…
– Нет, Лизавета, меня хвалить не надо, а надо прославить закадычных товарок, пусть о них узнают во всём нашем раёне, области и стране. Как они ловко из ворованного гороха извлекают горючий газ…

Не дав договорить Аграфёне, Агапея схватила за руку Неонилу и
потащила к другой группе азартных спорщиц. Отойдя от просмешниц, она обернулась и плюнула им под ноги:
– Тьфу на вас! Мало вам досталось в раскулачку. Надо было сослать вас со всеми вашими выводками на дальние сивера. Не стояли бы теперь здесь, не шеперились…
– Топайте без разговоров, – отмахнулась от супротивниц Аграфёна, – да больше к нашей компании не подходите, а то так турнём, что мало не покажется.
– Бабы, как у вас всё складно получилось, – удивилась Ульяна. – Не
договорились ли вы между собой?
– Уля, скажу тебе только одно: по дороге к конюховке Валентина
рассказала нам, как повстречала наших главных сплетниц с ворованным горохом, – Аграфёна с улыбкой поглядела на Сухоручкину, – а всё остальное сложилось само-собой.
– Уж больно складно, как в постановке…
– Вся наша деревенская жизнь, Ульяна Яковлевна, сплошное представление, – усмехнулась Аграфёна.
– Жить стали лутьше, не голодаем, слава Богу, а они всё волокут,
всё тащат, – как бы размышляя про себя, проговорила Ульяна.
– Не одни они волокут, крадут и другие, – поправила Ульяну Милодора, – и будут воровать без зазрения совести до той поры, пока мы за свой труд не будем получать достойную плату.
– Фершал наш, Фролентий Николаевич, говорит, что это болезнь,
– Елизавета наморщила лоб, – забыла как он её называт, ну, в общем,
помимо своей воли люди, которые пережили голодные времена, крадут и припрятывают про запас всякую еду.
– Но не все, – не согласилась Ульяна, – те, кто живут с Богом в
душе – никогда не поднимут руку на чужое.
– Так оно не чужое, а колхозное, – рассмеялась Валентина, – а значит, и наше. В народе так и говорят: «Всё кругом колхозное, всё кругом моё»…
– Было наше, да сплыло. Теперь всё прибрало к своим рукам государство, а нас держит в чёрном теле, – перебила Валентину Милодора, – так что болесь эту нам долго не изжить.

Женщины примолкли, поглядывая по сторонам.
– Чё-то Пелагеи не видно, – вздохнула Елизавета, – домой надо, да
покосные новости хочется услышать.
– Да вон она, легка на помине, – глазастая Валентина махнула рукой в сторону общественного колодца, – не задержали бы её только водоноски.
– Нет, она там не остановится, – уверенным голосом заявила Аграфёна, – ей, как артистке, нужна публика.

С приходом Пелагеи всё разрозненное женское токовище сгруппировалось в одно плотное кольцо, в центре которого оказалась осведомительница. Около неё, поджимая со всех сторон, стояли: Неонила, Агапея, Елизавета, Милодора и Аграфёна. Пробилась в первый круг и Еликанида Сучкова, рядом с ней стояли, переминаясь с ноги на ногу, Васса Краснопёрова и Ефросинья Токмакова. За их спинами толпились остальные участницы летучего собрания.
– Да отступите вы от меня хоть на шаг! – крикнула Пелагея. – Вам
осталось только сесть на меня и ноги свешать. Ну, что за люди такие
– простых слов не понимают. Отойдите, у меня болесь! Я боюсь тесноты. У меня сердце заходится. Аграфёна Апполинарьевна, хоть ты их урезонь.

Первыми под руку твёрдой и характерной женщины попали Агапея и Неонила. Кузовлёва подошла к ним и громогласно прикрикнула:
– Ну, а вы, плодожорки гороховые, чё стоите? Разве не слышите,
что говорит вам Пелагея Лукановна?

Женщины, впервые услышав отчество Пелагеи, были потрясены
грозным видом её распорядительницы и невольно отступили от неё
назад. Разжалось и всё кольцо.
– Ну, теперь вроде порядок, – Аграфёна оглядела разгорячённые
интересом лица землячек, – говори Пелагеюшка, а я послежу, чтобы
эти гороховые погубницы тебе не мешали.

Пелагея поправила косынку на голове, юбочные складки, расправила плечи, приподняла подбородок и начала своё информационное сообщение словами:
– Новостей, бабы, сёдни много да таких, что вам не думалось и не снилось.
– Палаша, ты давай покороче, а то время позднее…
– Хорошо, Павла Максимовна, скажу тебе, что Шурка твой гулят
напропалую с городской швеёй, нацеловыват её да намиловыват. А
зовут её Ниной. Скоро приедут. Теперь побегай домой и готовься к встрече.

Но Павла не шевельнулась. Глядя на разошедшуюся Пелагею, все притихли.
– Тогда так: сначала о хороших вестях. Наша бригада перевыполнила план по сенозаготовке, обогнала архангельцев и сплываевцев.

Все наши покосники получат денежные премии, и на каждый заработанный трудодень им дадут по центеру сена.
– Палаша, а сколь денег-то отвалят? – подала голос Ульяна.

Пелагея было замялась, но потом быстро поправилась:
– По сто рублей, а твоему Петру за ударный труд – двести.

При этих словах Капитолина Вакурова подтолкнула стоящую рядом Милодору Сысоеву:
– Смотри, товарка, какого жениха твоя дочка отхватила! Артист,
передовой работник!

Милодора отмахнулась:
– Да тише ты, дай послушать.

Между тем Пелагея продолжала рассказ о достижениях покосников:
– Петя Сухоручкин стал победителем в соревновании борцов. Он
одолел самого Кислякова. Поэтому Нюра Сысоева влюбилась в него
окончательно и бесповоротно. Хотели его перехватить городские девахи, но он на них – нуль внимания. Для него один свет в окошке – Анюта, – Пелагея значительно посмотрела на Милодору. – А что я тебе говорила! – Вакурова снова подтолкнула локтем товарку.
– Да тише ты! Весь бок мне издолбила, – но в душе Милодоры поднялась тёплая волна радости за свою дочку, и она подумала: «Какая хорошая эта Палаша, душевная!». И ишо две победы одержали две наши деревенские красавицы. Феоктиста окончательно захомутала Мишку Кислякова, а Галина – Модеста Ползункова. Так што, родственнички, после Покрова готовьтесь к свадьбам.

Аксинья и Варвара удивлённо переглянулись.
– Варварушка, ты об этом знаешь и молчишь?
– Нет, Аксиньюшка, ни сном, ни духом…
– Но это ишо не всё. Идёт дело к свадьбе и у Игоря с Любашей.
Может быть, и их родственники усядутся весёлым пирком за свадебку
и нам грешным перепадёт по рюмочке.

Женщины оживились, заговорили. Начались суды да пересуды.

Пелагея перевела дух и сделала вид, что собирается домой. Но её тут
же ухватила за руку Неонила.
– Палаша, ты куды? А про плохие-то дела разве не будешь говорить?
– Дак вам вроде и не интересно.

Шум стал стихать, и слушательницы уставились на рассказчицу.
– Пелагея Лукановна, да расскажи ты нам про обратную сторону
хорошего – про плохое, прогудела над её ухом Аграфёна, – раз уж ты
заикнулась.

Пелагея понизила голос и сказала:
– Шурку Краснопёрова в раён увезли, в больницу…
– Чё с ним тако, Пелагеюшка? – запричитала Васса Краснопёрова.
– Как он туда попал?
– Да, как и водится – из-за бабы. Наши девчата прозвали её
Танькой-шалашовкой. Она оказалась настоящеё содомницей – блудила с двумя, а то и тремя парнями сразу. Сказала бы, кто она такая, да не буду Бога гневить. По первости приставала к Кислякову. Он, видать, её отшил, тогда она стала валяться со встречным и поперечным. Переспала со всеми городскими, и тут ей под руку подвернулся твой Шурик, Васса Прокопьевна. Она, видать, ему приглянулась. А ей этого мало, она принялась обучать и Сучковых…
– Не ври, мои сыновья не такие, – взревела Еликонида, – они не
будут связываться со всякой швалью!
– Я не вруниха, зачем мне вас вводить в обман, – с жаром отбоярилась Пелагея, – за что купила, за то и продаю.

Женщины шикнули на Сучкову, и та замолчала, прикрыв глаза концом платка.
– Продолжай, Пелагея Лукановна,– поторопила рассказчицу Аграфёна.
– Из городских-то, которые с этой Танькой занимались содомским
грехом, был один парень, и звали его Виленом. Так он выкрал у этой
Таньки книжку с записями, а там – больше двухсот мужских имён.

Когда заглянули в конец-то этого списка, а там и их фамилии, и Краснопёрова, и Сучковых. А на последнем листке были обозначены те
наши парни, до которых она пока не добралась.

Глухой ропот прокатился по толпе слушательниц.
– Откуль ты узнала про эту книжку, Палаша? – выдохнула Неонила.
– Разве вы не знаете, что плохие вести не лежат на месте? Есть
старинная поговорка: свинья рассказала борову, а боров – всему городу…
– Пелагеюшка, а как это несчастье-то приключилось, – простонала Васса.
– Случилось это позавчера вечером, на второй день после грозового ливня. В слободе, когда покосники ездили в баню, городские парни
набрали там вина и, по приезду в лагерь, устроили гулянку с картёжной игрой. Были с ними и наши парни…
– Кто хоть это? – любопытство Агапеи пересилило страх перед Аграфёной, она приблизилась к рассказчице и ухватила её за руку.
– Известно кто – твой внук Андрейко да Матя Кремлёв…
– Врёшь ты всё! – Агапея со злобой дёрнула рассказчицу за рукав
выгоревшей кофтёнки, и он сполз с её плеча, обнажив молочно-белую кожу.

В то же мгновение Агапея отлетела в сторону. Проворная Неонила
ухватила её за туловище, но не смогла удержать, и они обе, теряя равновесие, повалились на утолованную землю под ноги расступившихся женщин. Они поднялись и, понося Аграфёну самыми последними словами, выбрались из толпы.
– Вот моль гороховая! – гремела Аграфёна. – В каждую дыру затычки! Учим их, учим и научить не можем, липучек чёртовых.

И тут же, успокаивая рассказчицу, она утешила её как могла:
– Пелагея Лукановна, на дураков не обижаются – сама знаешь, а
что касается кофты, то мы с бабами сбросимся и тебе новую рубаху-перемываху сошьём – продолжай.

Пелагея, стеснительно прикрывая рукой оголённоё плечо, заговорила вновь:
– Не знаю уж, как там получилось, но, выпив и захмелев, они выползли из балагана. Андрюшка с Матюшкой нацепили на причинный крючок Вилена ведро с водой. Он согнул ноги в коленях, отвалил плечи назад и тихими шажками направился к озеру. Сбежались на потеху парни, подбадривают его, кричат, а больше всех стараются наши придурки – Кремлёв с Кобелевым. Тут-то и появился Краснопёров. Он прорвался к безобразнику, толкнул его. Вот тут-то и началось: ведро с водой полетело в сторону, комедиант-то этот выхватил нож и бросился на Александра и пластанул его по руке… Спас Шурку Сухоручкин.

Он ногой выбил у хулигана нож и моментально его скрутил. Вызвали
милицию, опросили свидетелей. Вилена этого увезли в кутузку, Шурку – в больницу, а сучёнку эту той же машиной отправили в Исетск к тюменскому автобусу.
– Да неужто, Пелагеюшка, на весь этот срам смотрели наши девки?
– испуганно выкрикнула Милодора.
– Успокойся, Милодора Прокопьевна, они этого не видели, – утешила старуху рассказчица, они находились в слободе, мылись в бане.
– Слава Богу, – Милодора истово перекрестилась, – что внучка моя
не увидела этого паскудства.
– Пелагеюшка, до нас доходили слухи, что сучковские-то ухажёрки тоже на святых не тянут, – повернула разговор вспять Аграфёна.
– Да ково, Аграфёна Апполинарьевна, – взвинтилась Пелагея, она
уже давно забыла о надорванном рукаве и отчаянно жестикулировала
руками, – они самые отъявленные содомницы. Выгнали их с покоса.
Вчера Васятка отвёз их на своей подводе в слободу вместе с их чемоданами и узлами.
– Смотри, какой храбрый,– удивилась Елизавета, – не побоялся,
что эти чертовки могли лишить его невинности.
– Бригадир наш человек бывалый, он всё предусмотрел. Сам затянул брючной пояс Васиных штанов супонью, да так, что я её едва развязала зубами.
– Уж в этих делах он знает толк, – засмеялись женщины, сообразив, что бригадир разыграл паренька, но не стали портить настроение словоохотливой Палаше.
– А когда, Пелагеюшка, вернутся наши покосники, – уточнила Аграфёна.
– Косцы приедут сёдни к вечеру, а мётчики – дня через четыре, как
кошенину приберут.
– А городские-то когда?
– Сёдни же и их привезут на машине, – Пелагея вспомнила про
оторванный рукав и прикрыла оголённое плечо рукой, – с ними приедет и Паньшин.
– А Василий-то твой где? – пробилась к ней Ульяна Сухоручкина,
– мне надо переслать для сына письмо.
– Ой, Ульяна Яковлевна, я ведь его не разбудила. Давай твоё письмецо, да я побегу.

Женщины стали расходиться по домам, обсуждая горячие новости.
Сёстры Ергины, дойдя до развилки, ведущей к их подворьям, остановились. Аксинья, итожа разговор, взяла Варвару за руку и сказала:
– Пелагея знает ровно столько, сколько ей рассказал Василко, а он,
в свою очередь, большую часть новостей почерпнул от Капитолины.
Ясно, что она всего Василию не рассказала. Поэтому подождём приезда Капы и попросим её рассказать всё, что она думает об отношениях
нашей внучки с Михаилом, а остальное нас не касается.

На том и разошлись.


Продолжение следует...