Протоиерей Флегонт передал письмо архиепископу.
Епископ Вениамин писал: «3/16 июня, 1929 год.
Высокопреосвященнейший владыко Павел.
Немало писал я и старался о том, чтобы оказать влияние, по моему личному сознанию и долгу епископа, на неправильное отношение Ярославцев к митрополиту Сергию и к Вам, посланному от него на Ярославскую кафедру Архиепископу. Правильным отношением я считал и считаю – осуждение Декларации с Синодом, и при всем этом – церковное единение с митрополитом Сергием. Отделение от митрополита Сергия без церковно-формального суда Церкви, или без явно выраженного общего голоса Церкви, или без увольнения митрополита Сергия нашим Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Петром – отделение по своему частному разумению и почину – я считаю каноническим беззаконием и самосудом. До суда – или Собором, или общим голосом Церкви, или митрополитом Петром, митрополит Сергий – законный заместитель и, как бы ни порицалась его Декларация, церковное единение с ним не должно быть порвано. Относительно Вас, как Ярославского архиепископа, не избранного, но назначенного, причастного к Декларации и Синоду, я приводил в письмах мысль, что при всем каноническом и церковно-конструктивном наклоне к избранию, назначение Вас на должность не может составить канонического прецедента к отделению Ярославцев от Сергия и от Вас.
Наиболее главным стояло в моих письмах единение с митрополитом Сергием. Пока здесь только одно решение, перерешения не должно быть при наличных, не сформировавшихся для того условиях.
Ваш вопрос – уже второй вопрос по юридическому составу и по степени церковной важности. Решение его допускает, по юридической несостоятельности своей, и перерешения. Настойчивое и прямолинейное проведение Вашего назначения не исключает возможности и Вашего возвращения или удаления закономерным путем. Ваше явление не составляет положения незыблемости. Ваше положение поддается теоретическому выравниванию в сторону практического соглашения. Ваше положение опирается не на теоретическую основу "но сильны за истину" (2Кор.13:8), а на практическую церковно-историческую "допустимость и возможность", потому что в них всегда была некоторая нечистота – нарушение канона, которое Церковь терпела и перетерпевала, но, страдая, переносила. В положении подобного перетерпевания оказалась с Вами и Церковь Ярославская. В Вашем появлении была некоторая каноническая нечистота. Вы шли в окружении, подходящем более для мира, нежели для церковной атмосферы. А поэтому в своем утверждении на Ярославской кафедре морально не должны были проявить всей той энергии, которая содержится в каноне. В Церкви даже правда творит "лобзание" с миром и истина идет навстречу с "милостью". Церковь щадит несовершенство и немощь человека. Идеальные истины и правды тяжелы для него, и Она растворяет их "миром" и "милостью". За Вами не было полной – ни "истины", ни "правды", поэтому, и тем более, Вы должны были встать на путь лобзания с "милостью" и "миром". Но Вы пошли с жезлом, жезлом пробивая себе путь. Есть случаи в Церкви, когда пастырь и должен действовать жезлом: пример "Златоуста" нашего – св. Филиппа и др. Но тот жезл указан для сосудов скудельных. Ярославцы при встрече с Вами не представляли из себя такого "скудельного сосуда", их желание было законно и духовно чисто – иметь своим пастырем уже знаемого, уже близкого отроду, уже полюбленного пастыря. Пославший Вас и Вы шли приказывая, требуя, вымогая, скрыто принуждая, подкрепляя свое продвижение к цели стуком жезла, едва не оказывая насилия. Но не в дали, среди вас, чувствуется и оно. Оно не от Вас, но за Вами, оно подкрепляет Вас, а Вы опираетесь на него. Это всем видно – видно, несомненно, и Вам. Эта сила чуждая для Церкви; сила – опора меча – извращение природы Церкви. Вы это знаете. Православное сознание никогда не захочет примириться с мечом, оно переносит его действие тяжело, обидно, мучительно. Как можете быть спокойны и дерзновенны? Поймите Ярославцев, так тяжело и скорбно переживающих Вас. Какими обстоятельствами вызывается и требуется Ваше настойчивое продвижение на Ярославскую кафедру? Вы не можете указать таких обстоятельств церковных, ибо их нет. Вы от мирских расчетов, не от Христовых. Сложившиеся обстоятельства указывают, наоборот, в пользу Вашего добровольного отказа от взятого курса "во что бы то ни стало". Волнение ярославского верующего общества угрожало крупным и печальным последствием – перерывом общения с митрополитом Сергием, тем более недавно уже пережитым и окончательно еще не изжитым (архиепископ Серафим[2]). Для "встречи" и "лобызания с миром и милостью", во имя ценного для Церкви единения с первым епископом, во имя мира Вы должны были отказаться от стука жезла, но Вы не вняли ни опасности, угрожающей Ярославской Церкви, не присмотрелись к канонической неустойчивости вашей позиции, пренебрегли духом того принуждения, каковым было Ваше утверждение в Ярославле. Но насилие – свойство, принадлежащее греховному "миру сему". Дух принуждения не свойствен Церкви – царству любви, мира и свободы, про него сказано: "не знаете, какого вы духа". Как мало гармонирует этот дух с теми образами, под которыми нередко выставляется в слове Божием пастырское служение: "отец, пастырь, жених". Участие современной "обер-прокуратуры" наложило свои сильные краски.
Вы шли и пришли; в конце концов, Вас приняли. Возможно, было бы и неприятие, оно некоторыми чертами и намечалось. Но послушание пересилило противные настроения. Скажем: так и должно было бы быть. Прибытие с конвоирами имело место в Церкви не раз, и не у нас только. Церкви это хорошо известно и памятно. Она страдала, скорбела, но мирилась и переносила. И Церковь Ярославская смирилась. Ваше прибытие не вышло пока за пределы церковной терпимости.
Вы остались, но должны вдуматься в психологию ярославских настроений и некоторых резких выступлений, которые вошли в длительный и болезненный процесс Вашего утверждения в Ярославле.
Что побудило Ярославцев сопротивляться Вам? Вы лично. Нет, не потому, что в Вас не было личных достоинств. Нет – первые же впечатления там были благоприятны. Потому ли Ярославцы отрицательно отнеслись к Вашему появлению, что затронуто было мирское самолюбие их, не удовлетворено было их желание? Может быть, некоторая уязвленность чувства и была – все люди. Но объяснение одним самолюбием было бы обывательским объяснением. Причины оппозиции Вам были иного, далеко не обывательского рода, они глубже. Не впервые в Русской Церкви, да и вообще в Церкви, присылались епископы по назначению, не справляясь с местными желаниями, иногда и наперекор им. Не исключением была и та административная настойчивость, тот курс "во что бы то ни стало", который взят был в занятии Вами кафедры. Пересылал назначенных Патриарх Тихон, назначал митрополит Петр, назначал и митрополит Сергий. До 1927 года все эти назначения принимались повсюду мирно, покойно, с полным послушанием пославшему. Между главой и телом Церкви, между первосвященниками и Церковью было полное единение веры, любви и мира. Почему ныне последовало разъединение? Прежде всего, причиной такого разъединения послужила знаменитая Декларация митрополита Сергия. Декларацией достоинству Церкви, церковному единению и миру нанесен был сильный удар, тело Церкви испытало глубокое потрясение. Произошли волнения, протесты, распри, отделение, вражда. Церковь стала на "страже". Доверие к митрополиту Сергию поколебалось, у многих и совсем утратилось. Заподозрено было его православие, встал вопрос: достоин ли он стоять во главе Церкви? Мир в Церкви и теперь не восстановлен, связь тела с главой в ослаблении, в расстройстве.
Митрополит Сергий начал предприятие сложное и трудное по своей духовной основе. В целях упорядочения гражданского положения Церкви в современном государстве митрополит Сергий совершил опыт беспримерный в истории Церкви – опыт соприкосновения двух взаимоотрицающих стихий: Царства Божия и царства безбожия, Царства Христа и царства антихриста. Митрополит Сергий всегда отличался известной гибкостью своего ума. Здесь он перешел меру и стал ее жертвой.
Декларация поставила Церковь в такое отношение к современному государству, какого она принять не может, оставаясь Церковью. Наше государство открыто перед всем миром начертало на своем знамени – безбожие и борьба с религией, с православием в особенности. "Борьба до победного конца", до полной смерти религии. Церковь никогда не может сказать такому правительству: "Я с нашим правительством", безбожному народу: "Я с нашим народом". Церковь никогда не может сказать: "Радости и успехи нашей гражданской родины – наши радости и успехи, неудачи ее – наши неудачи". Правительство выступило под знаменем безбожия и систематической богоборческой войны с религией. Христианская наша родина под руководством богоборческого правительства систематически и быстро перестраивается, она уже новая, строение ее во всех отраслях жизни безбожное, антихристианское, образуется безбожная родина. Радости и успехи ее безбожного строения не могут быть радостями Церкви. Понятие родины – понятие сложное. В состав его входят термины: географический, национальный, политический, социальный, бытовой, религиозный. Из всех этих терминов лишь один пока остается для нас неприкосновенным – географический. Да и последнее не совсем так. Все освящается словом Божиим и молитвой (1Тим.4,5), и земля может быть святой и не святой, чистой и оскверненной. Безбожие оскверняет и землю: безбожная родина уже не священная родина. Для христианина она перестает быть родиной. Христианин не может назвать безбожно построенной родины – своей родиной, и тем более радоваться ее радостям и успехам. Радости и успехи безбожной родины закрепляют безбожие родины и поэтому не могут быть радостями христианина. Встав рядом с безбожием и богоборческим правительством, усвоив себе радости и успехи безбожно построенной и богоборческой родины, митрополит Сергий "преклонил" Церковь Христову под одно ярмо, под чужое ярмо, с "неверными", в причастие праведности "беззаконию", в противоестественное, насильственное согласие Христа с Велиаром (2Кор.6,14-15). Через две тысячи лет после крещения Христа, отказавшегося "от поклонения ему" (Мф.4,9), митрополит Сергий, как знаменитый великий инквизитор Испании, "преклоняет" выю Христа перед "ним". На призыв диавола: "Падши поклонишься мне", Христос ответил призывом к диаволу: "Иди за мною, сатана" (Мф.4,9-10). Ни Христос не поклонился перед искусителем, ни диавол не последовал за Христом, отыде от Него до времени (Лк.4,13). Через две тысячи лет русский великий инквизитор предпринимает новый мировой опыт, вновь сводит Христа с антихристом, "соглашает" их и преклоняет их под одно ярмо "грузовой антихр. повозки мира". Чудовищный союз – соединение неба и ада. Картина потрясающая! Картина не фантастическая, а из реальных красок Декларации. Краски дословные, действительные, рисунок не произвольный. Церковь ужаснулась перед картиной. Иерархия и миряне, за немногим исключением, отвергли с глубоким волнением, с большой тревогой и лишением митрополита Сергия своей любви и уважения, какими они раньше окружали его. Многие с лишением доверия, неприязнью, враждою заподозрили в нем нечистоту его православия, перестали видеть в нем представителя Православной Церкви. Начались отделения, самосуды, приговоры, прекращение церковного поминовения. Не прекращается до последнего времени постоянный ропот на митрополита Сергия во всех церковных округах. Так понята была Декларация Церковью – иерархией и мирянами. Митрополит Сергий не может жаловаться на неправильность понимания. Вся Церковь поняла документ одинаково. Митрополит Сергий не может говорить, что он не имел ни таких, ни подобных намерений "преклонять" Церковь на союз с безбожниками-богоборцами и их вдохновителями. "Союз" создан вопреки действительности. Произнося известные положения, он подразумевал под ними весьма ограниченное содержание, более или менее допустимое обыденно-бытовым мышлением. Оказывается, многие люди, читая слова документа, должны не только усваивать их прямой, буквальный смысл, но одновременно за тысячи верст прозревать и скрытые в душе автора мотивы, внутренне соединяемые с изложенными на бумаге словами. Возможное иногда, по степени логической полноты содержания, угадывание невысказанных мыслей автора невозможно у митрополита Сергия. Выражения его кратки, определенны и не имеют логического окружения, которое оказало бы помощь в угадывании скрытых мотивов. Дано очень ясное "да", и никакими ухищрениями нельзя сделать из него "нет". Когда документ выходит из рук автора, он отделяется от личности автора. Читатель не знает и не видит автора, он видит документ и по его словам судит о личности писателя. Таков литературный закон и право читателя. Если принять оправдание митрополита Сергия, что данные выражения он употребил не в буквальном смысле, что под ними надо подразумевать такие-то и такие-то слова – слова сами по себе означают одно, а внутренне имеется в виду другое, – придется его винить в другом неблаговидном обстоятельстве – двойственности его намерений. Одной, явной стороной он направляет свою речь к правительству, а другой стороной, совершенно не соответствующей первой, к Церкви. Церковь – не мирская дипломатия, которой нередко свойственна такая непристойная двойственность языка.
В своей основе апология митрополита Сергия утверждает, что он "чист" и неповинен ни в каких союзах. Ему можно верить или не верить. Могут верить лично знающие его, но их малые сотни. Незнающих – большие тысячи. Они видят плод, и для знающих и незнающих плод этот отравлен ядом, и веет от него не Христовым благоуханием. Он причинил глубокое страдание Церкви, произвел болезненное нестроение внутри Церкви, подверг умалению славу Ее перед внешними. Ослабело у многих ощущение святости "Сергиевой церкви", и встал вопрос: не надо ли уйти из нея? "Плод принесен без худого намерения", – сказано у митрополита Сергия. Он знает, что при явном соглашательстве Церковь рассталась бы с ним тотчас же по падении плода с древа. Но думать ли, что отсутствие намерения снимает вину? Без намерения совершается нередко великое зло. Церковь и в таких случаях налагает свою епитимью на создавшего зло ненамеренно, ибо у нравственного существа много элементов вины и в ненамеренном деянии. Таким же образом Церковь сочла много повинным митрополита Сергия, допуская "ненамеренность".
Говорят: возможно разделение гражданского элемента от религиозного. Это или заблуждение, или софизм. Социализм в отвлеченном представлении есть чисто экономическая система. Многие поэтому думают, что экономическую жизнь можно построить, совершенно не касаясь религии. В одном и том же обществе могут существовать – религия сама по себе, а экономическое построение само по себе. В продолжении своем эта мысль будет говорить, что один и тот же человек правой рукой может делать религиозные дела, а левой, независимо от правой, – экономические, разрабатывать чисто экономическую сферу жизни по желанию, по самым разнообразным системам. Такое представление основывается на другом представлении, что душа человека свободно делится на две сферы. В одной человек живет в Боге и религии, в другой – с одним только миром: гражданским, светским, земным. В последней части религия не требуется. Обе части живут параллельно, но и могут обходиться одна без другой. Представление о таких двух существованиях в душе – религиозном и безрелигиозном – в основе своей неверно. Этот параллелизм и раздельность двух существований – в абстракции. Реально, конкретно его нет и быть не может. Для верующего, для христианина это невозможно потому, что к нему идет требование Христа – возлюбить Бога всем сердцем, всею душею, всем разумением (Мф.22,37), всею крепостью (Мк.12,30); не часть души, а всю душу, не духовную только, но и физическую "всю крепость" христианин должен отдать Богу. В душе вся жизнь – и вечная, и земная. Всю жизнь: и вечную, и земную, и духовную, и материальную – должно отдать Богу. И когда будет строить жизнь земную христианин, он всюду подведет религиозную основу, всюду даст религиозное окружение, всюду включит религиозный элемент. Хотя бы имел дело с самыми материальными делами и предметами, христианин говорит: "Все во славу Божию". Когда будет строить жизнь неверующий, он не сможет взять лишь часть жизни для своего чисто экономического строения. Он будет стремиться взять непременно всю жизнь для безрелигиозного строения. Неверующие строители щедры на обещания полной религиозной свободы, то есть очень словоохотливо обещают предоставить некоторую часть жизни для любой религии с тем, чтобы всю остальную часть жизни занять исключительно безрелигиозным содержанием. Но такие обещания, во-первых, неприемлемы уже по самой природе своей: безрелигиозность, какая бы она ни была, не применима для религиозности; во- вторых, эти обещания никогда не выполняются неверующими строителями жизни. Исполнение обещаний полной свободы и здесь возможно скорее только в абстракции. И религия, и атеизм в природах своих имеют одинаковое свойство – центробежную силу расширения. И религия стремится объять всю жизнь, одинаково и атеизм, даже в большей степени, стремится захватить себе жизнь. Атеизм может здесь преуспевать гораздо более, чем религия, ибо у атеизма больше средств и способов для достижения целей, нежели у религии. Религия пользуется одной лишь внутренней силой убеждения. Противно религии принуждать к религии. Для атеизма все позволено, кончая всеми видами насилия. Ими атеизм всегда и пользуется для своего распространения. Религиозная свобода поэтому наиболее представляется всегда религиозными правителями, нежели атеистами.
Но представим атеистическое правительство с идеальной терпимостью к религии. Это мало изменяет дело нашего вопроса. Христианин, как и верующий всякой другой религии, никогда не может удовлетвориться и примириться с атеистическим правлением. В религии человек не изолирован от окружающей его жизни – семейной, общественной и государственной. Религия не есть отдельная клеточка при многих других клетках организма. Христианин, как человек, является членом семьи, общества, государства. Когда весь организм строится безрелигиозно, существенно затрагивается религиозность человека. Он знает: "Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии. Аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий" (Пс.126,1). Поэтому безрелигиозное настроение жизни, хотя бы и самое терпимое к религии, хотя бы и при самом возможном разделении материально-гражданской стороны от религиозной, принципиально не может быть приемлемо для христианина и человека всякой другой религии. Неприемлемость усиливается тем еще, что с виду чистая безрелигиозность есть в действительности настоящее богоборчество, задающееся целью произвести полное уничтожение религии, христианства в особенности. Мнимое отделение религии от гражданской стороны нисколько не меняет существа дела. Эта гражданская сторона, во-первых, не сторона: это все тело государства; и это все тело, во-вторых, совершенно атеистическое, богоборческое. Со света: с земли, из государства, из народа, из общества, с площади, из дома, из семьи, даже с поверхности тела человека – с его шеи, религия начисто выметается и запирается в индивидуальную "внутреннюю клеть", в "душу", с тем, чтобы она не посмела выглянуть "за окно души", в окружающий мир. Про такую ли гражданскую сторону, про такую ли гражданскую "родину" может сказать митрополит Сергий: "мы с нашим правительством, мы с нашим народом"? Между тем митрополит Сергий с нашим правительством – полная противоположность. Митрополит Сергий находит возможным строить жизнь так, что одна ее часть будет с религией, а при ней другая – без религии, чисто гражданская сторона. Правительство, даже если бы и была реальная возможность параллельного строения, так строить не то что не может, но не хочет так строить. Оно берет весь объем жизни и хочет его сделать целиком атеистическим. Идеологически и эмпирически это означает изгнание религии, особенно христианства, из всего объема жизни, изгнание Бога, Христа, Его Церкви, для водворения антихриста, изгнание Богочеловека и создание человекобога. Правительство здесь не дипломатическим языком говорит, оно идет с открытым забралом: долой Бога, долой Христа и Его Церковь, религию. Я – бог. Это не просто антихрист. Это далее антихриста. Антихрист знает Бога и Христа. Основа антихриста – одна гордыня. Правительство хочет не знать ни Бога, ни Христа, только себя – человека: я – бог, и свои намерения утверждать в новом государстве. Митрополит Сергий должен был сформулировать как-то иначе, так, чтобы не встать в противоречие с достоинством и существом Церкви, если вообще нужно было начинать такое трудное предприятие.
Наше государство совершает первый опыт в мире. Ступенями ниже происходит подобный процесс в других государствах – там, где имеется уже отделение Церкви от государства. Атеизация человечества разрастается. Неведомы ее пределы. Идеологически исход для христианства в атеистическом государстве – уход из мира, из атеистического государства. (Но куда? Некуда.) Христианину остается скорбеть и терпеть, покоряться действительности. Покоряется не идеологически – он хранит свои принципы как святыню. При наличной действительности это хранение – идея его жизни. Какой смысл? Христианин верит в Промысл. Бог ведет человека неуклонно к поставленным целям мироздания. Совершившееся – не мировой случай. Оно – акт, Вам попускаемый, мудрый и благой. Боготворческая эволюция ждет хранения и защиты христианского знамени – это необходимое звено и фактор той эволюции. Измена знамени, отклонение в сторону, ослабление знаменосца в хранении знамени – угрожает отступлением и исключением из цепи эволюции, богоцарственной истории спасения. В словах митрополита Сергия прозвучала измена христианскому знамени, потому-то Церковь забила тревогу. Она ужаснулась восставшего призрака. Ужаснулась за судьбу русского Православия, за место его в богоспасении.
Еп. Вениамин».
Архиепископ Павел, ознакомившись с письмом, передал его митрополиту Сергию, и оно вскоре попало в ОГПУ и было направлено затем начальнику Уральского Окружного отдела ОГПУ со следующей характеристикой: «Из документа видно, что Вениамин не скрывает свою физиономию, а прямо призывает к борьбе с "безбожной властью". Предлагаем тщательно разработать Вениамина на предмет выявления его связей среди местных церковников и его контрреволюционной работы».
28 июля 1929 года, после того, как сотрудниками ОГПУ были сделаны выписки из этого письма, начальник Уральского Окружного отдела ОГПУ распорядился: «Начать усиленную проработку Вениамина, окружить его нашими осведомителями, поставить перед последними задачу выявления связей Вениамина контрреволюционным духовенством... Результат вашей работы сообщить».
В начале сентября 1929 года в Ярославле была арестована большая группа духовенства во главе с архиепископом Варлаамом (Ряшенцевым). Был арестован и архиепископ Павел (Борисовский), но вскоре, после согласия на сотрудничество с ОГПУ, он был освобожден.
3 января 1930 года Коллегия ОГПУ приговорила архиепископа Варлаама и вместе с ним еще тридцать два человека к различным срокам заключения, а 18 февраля 1930 года следователь ОГПУ распорядился: «Привлечь к ответственности через соответствующие органы находящегося в ссылке епископа Вениамина Воскресенского за распространение антисоветской переписки».
Смятение среди ярославской паствы продолжалось по-прежнему, и епископ Вениамин счел нужным и дальше разъяснять свою позицию, касающуюся церковных проблем последнего времени, побуждая к размышлению и других.
8 октября 1929 года он писал священнику Александру Соколову, служившему на родине владыки в селе Переславское: «В Церкви судит всегда Церковь или кому Она поручает суд. Суд без Церкви – явочное выступление. Суд без Церкви – самосуд; власть на местах в период революционного расстройства – есть анархия. Отделившиеся от митрополита Сергия совершили самочинный, самозваный суд, скорее самосуд. Мое мнение по всему этому, что нужно возможное образование общего голоса Церкви. Невозможно это быстро. С терпением течем на предлежащий нам подвиг. Отсюда возможность страдания. Будем переносить их с покорностью и послушанием Церкви и с упованием на Небесного Кормчего. "Декларация" подлежит осуждению и суду. Каноны говорят об избрании, но в самой Церкви на всем протяжении истории весьма часто практиковались назначения и никогда назначения не делались поводом к отделению от Церкви, нарушением свободы. Но за две тысячи лет Церковь никогда не была свободной. Государственная власть постоянно нарушала эту свободу. Власть действовала или сама, или через Патриархов и Синоды. Церковь никогда эти нарушения не делала поводом к отделению от Патриархов и Синодов, через которые проводила свои нарушения светская власть. Церковь в данном случае умела различать подлинных нарушителей от мнимых, кажущихся нарушителями, и терпела со смирением все творившиеся над Нею нарушения: назначения, перемещения, лишения, увольнения, изгнания, ссылки и т.п.».
20 февраля 1930 года владыка писал одной из своих духовных дочерей: «Помоги Вам Господь. Над Вами грянул нежданный гром, постигла скорбь, давящая рассудок, волнующая глубоко сердце. "Горе доящим в те дни", – предрек Спаситель о конечных временах. Спаситель из всех скорбящих выделил и особенно пожалел матерей с грудными младенцами. Даже отцы, по Спасителю, нравственно не почувствуют так, как матери; все остальные еще далее. Хотя про всех Он сказал: "Люди будут говорить горам: "Падите на нас", и холмам: "Покройте нас". Скорби ищущих утешения у гор и холмов – не наши скорби. Мы еще только с цветочками. Теперь мы можем отчасти представить страдания будущих скорбей и сопоставить их с нашими. Пока мы еще не дошли до этих "гор и холмов".
Из вашего письма слышно, что в первые моменты Вы были недалеки от гор и холмов, но видно и то, что Вы скоро же и справились с первыми приступами. Мелькнула уже у Вас мысль о "ликвидации" себя. Но это не обвиняет Вас. Что такое Гефсиманская ночь? Это новое нападение диавола на Христа, взявшего на себя грехи человечества. В чем состоят действия диавола в подобных моментах? Он не создает их, но пользуется ими, только развивая их возможную интенсивность. Естественная предголгофская тяга сердца Христа от греховной ноши взята была диаволом для усиления ея, для доведения тоски до отчаяния, до отречения, до падения, до смерти. В Иуде этот натиск был для диавола удачен. Ко Христу он даже не природился. Но люди немощны, к ним прирождается. То есть от мысли, возбуждаемой диаволом в душе, возникают желания, возбуждаются настроения; у одних развиваются до последней степени. В этом-то и состоит особенно работа диавола: он, как кузнец, мехами да угольями раздувает возникшее в душе настроение. И если человек поддается, развитие настроения идет быстрым темпом и интенсивными степенями. Тут-то и возникают" убийственные" идеи и желания; или же они внушаются врагом и, находя благоприятную почву, охотно принимаются душой, нами же усиливаются и доходят часто до своего конца. У других развитие настроения задерживается молитвой, и работа диавола отвергается. Как в первом случае, так равно и во втором одновременно действует и благодатная сила. Но в первом благодатная сила в человеке, поддающемся вражескому внушению, не находит почвы; во втором она принимается и проявляется как содействующая и, в свою очередь, также усиливающая доброе чувство борющегося с диаволом человека и ему помогающая. При помощи ее человек и одолевает первые приступы подавляющих чувств и выходит победителем.
С Вами и произошла такая невидимая духовная победа над диавольской работой, пытавшейся использовать бедственное состояние опечаленной души Вашей. Возблагодарите Господа за помощь Вам. Прислушивайтесь и далее к голосу и воле охранявшей Вас благодатной силы.
Нельзя назвать неожиданным постигший Вас удар врага. Два еще года назад он мог казаться неожиданным. Но он подготовлялся тогда. При усвоенной Вами в себе любви к Церкви Христовой, ревновании о Ея благосостоянии, участии в Ея внутренней жизни Вы не могли пройти незамеченной для врагов Христовых. Они следили за Вами и, вероятно, готовили свое нападение на Вас из-за спины. Удар совершился. Готовая было растеряться, Вы не растерялись при внезапности удара. Теперь только должно раскрыться, что дело Ваше было ненавистно противникам Христа и поэтому всегда чревато подобными последствиями, то есть содержало в себе весьма ясную и определенную возможность всяких неприятностей и ударов. Для Вас это было неожиданностью, потому что Вы верили в человека, верили в его свободу в определении своих религиозных убеждений и потому никогда не останавливались мыслью на кроющихся за всем этим возможностях, и не следили за собой по этой линии. Отсюда произошло и то, что не так, вероятно, внимательно сопоставляли с ними (то есть с этими возможностями) себя. Всякое дело в технике требует известного оборудования. Дела души нашей – также. Только оборудование здесь иное. Несоответствие в технике между идеей ее и оборудованием дает сюрпризы. В душе нашей так же. Произошло это и у Вас от доверия к людям и идеям. Разобраться в этом для каждого из нас необходимо и даже полезно. Спаситель сказал: "Что говорили на ухо внутри дома, то будет провозглашено на кровлях" (Лк.12,3). То есть содержащееся в самой сокровенной мысли непременно выйдет из своего сокрытия на мирской простор и принесет свои последствия. Спаситель заранее предупреждал своих учеников, посылая их на проповедь, чтобы они не думали, что могут укрыться от противника Христа, пройти незамеченными. Таково свойство Христова дела, подобно газу и его свойству – расширению. Ученики заранее должны быть готовы к тому, что их проповедь выйдет на "крыши". Это и нам говорится всем. Первые ученики и были готовы. А мы, на двухтысячном году, далеко не всегда "готовы". Это от "немощи нашей". Весьма свойственно нам.
Должны ли мы все это говорить после уже совершившегося? И полезно ли говорить это себе? Должны и полезно. Мысль назад – прежде всего объяснить происшедшее в настоящем – раскрывает хорошо место нашей личности в совершившемся деле и тем много умеряет волнение нашей души. Но, говорится, прошлого не воротишь. О прошлом остается одно: или раскаиваться, или не раскаиваться. Как Вам ни тягостно, но я уверен, что Вы не раскаиваетесь в соделанном Вами. Указывается нам на высокие примеры, в частности древнего праведника Иова. Но эти примеры для нас высоки. Евангелие говорит об этой высоте. И апостол Иаков повторил: "Терпение Иова слышали?" Да, Апостол может это сказать. Апостол сам был на этой высоте. Мы – немощны. А он же, "сам искушен быв, может и искушаемым помощи". Такой скажет правдиво и естественно. Но каждый из нас может подумать: падать или не падать духом? Не падать духом – это по нашим силам. А надо всем этим: будем молить Бога о помощи – молить о помощи всем нам...»
В марте 1930 года владыка написал диакону Александру Николаевичу Шувалову в Рыбинск: «Многоуважаемый о. Диакон. Благодарю за память. Получил Ваше письмо. Простите меня, что долго не писал Вам. Это происходило не по небрежению. Даже здесь видящие нас жители иногда обращаются к нам: "что вы делаете, покушаете, а потом лежите на боку". Чтобы найти ответ на такой вопрос, вы спросите свою супругу – Вашу хозяйку, много ли она занята, много ли она лежит на боку? Мы, мужичье, непричастные к хозяйству, всегда думаем, что обед готовится сам собою, что все домоводство "пустяки", ничего не стоит. И я так всю жизнь думал, а теперь увидел и узнал, что женщина – великая труженица в своем деле. Господь был в доме Лазаря. Мария сидела у ног Спасителя, слушая Его учение, Марфа хлопотала по дому с угощением. Господь восхвалял часть Марии, но не порицал и часть Марфы. Господь любил Марфу, которая безропотно, в смирении, с усердием, с любовью к людям несет свое земное бремя. Но, впрочем, суть слов Его в том, чтобы деловое бремя не поглощало всей души и не материализовало ее. Марфа, будучи хлопотливой хозяйкой, знала хорошо и дело спасения, ходила по временам за Господом и любила Его не менее Марии. И мы, сильные, не ценили этого (например, я).
В квартире жили еще недавно вчетвером, теперь – втроем. Две комнаты, две печки. Один работает на стороне столяром, только этим и живет, один болен пороком сердца. Приходится работать немало по дому.
Второе наше занятие – писание писем. Оно весьма необходимое занятие, люди ждут руководства – духовного, церковного. Иногда дела бытия, личные потребности побуждают нас быть в общении – бытовом или духовном. Изоляция от людей – не в заповеди христианской. Спаситель пришел построить из людей Церковь, то есть в переводе на русский язык "собрание", общество. Люди мыслятся не в личной изолированности, а в тесном соприкосновении одного с другим. Люди пишут мне, и обязанность моя большая – писать и отвечать. И знаете ли, сколько у меня имеется адресов? Больше ста. А рука моя правая все же ослабленная.
За здоровье мое благодарю Бога. Со мной должен был случиться настоящий, полный удар, но случилась только небольшая часть его. Господь не попустил полного развития болезни, и я существую, сохраняя работоспособность...»
В апреле 1930 года епископ Вениамин в ответ на полученную посылку написал одной из своих духовных дочерей в город Петровск Ярославской губернии: «Получил вчера Ваш ящик. Приношу благодарность за Ваше усердие: черные сухари – очень хороши. Здесь черного хлеба не знают и печь его не умеют. Пшеница одна, но она яровая и весьма мало вкусная. В нынешний же год у киргиз нет никакого хлеба – не уродилось ничего. Весьма мало у них уродилось просо. Это главный киргизский посев. Несчастные, голодают сильно. Киргизская власть совершенно не помогает своему народу в перенесении голода. Первобытный народ, первобытны и его представители. Мечеть у них закрыта. Собрания на молитву прекратились. Среди киргиз также появились бедняки. Религия мешает земной жизни, и религию стали убирать с земли. Кто же может сказать из них, что им жить стало лучше? Детей киргизы также воспитывают в школе без религии. Иду я по улице, попадается девочка лет тринадцати. "Бог есть?" – обратилась она ко мне. Отвечаю по-киргизски: "Бар"[3]. Девочка засмеялась и пошла далее. Сеются злые семена и здесь и повсюду в невинные детские души. Я не видел еще ни одного бедняка, которого мог бы назвать симпатичным. Все они дерзки, грубы, говорят в дерзком тоне, большие самохвалы. Когда будет какое-либо общество, где одни такие субъекты из таких духовно диких людей, то что будет это общество? Известно хорошо, как возводят крепкие строения. Кладут стену из тесаных камней, они подогнаны друг ко другу и укладываются хорошо, ложатся прочно, дают крепкую стену. Видел на Кавказе и другие строения. Клали стену из рваных нетесаных камней. Цементом, как глиной, связывали их, но ненадолго: дожди вымывали цемент, ветра выветривали, морозы производили трещины, и стена распадалась. Ах, рваные нетесаные камни – гордые, грубые, самолюбивые люди. Им никогда не образовать собой плотную, крепкую стену. Они, как стена, распадутся. Юлиан Отступник был христианин, потом отрекся, учился вместе с Григорием. Какое зло подготовляет себе человечество, воспитывая таких девочек...»
17 марта 1930 года епископа Вениамина и вместе с ним других ссыльных вызвали из Каратюбе в Уральск. «Ехали обозом, – писал владыка, – из 22 подвод... 44 вола. И волы, и кучера голодные как волки. Ехали неделю. Обглодали нас троих начисто. Сядем за чай вокруг: у нас – сухари, у киргизов – несвежее мясо на 3 дня. Сядем, и вот тянутся к нам 22 руки: "Дай нан (хлеб)!" В Уральске не было уже ни одного сухаря...»
По приезде в Уральск владыка Вениамин был заключен в тюрьму, всего по этому делу было арестовано 29 человек, а поскольку он имел сан епископа, то ОГПУ сделало его главным обвиняемым по делу, воздав таким образом честь его сану.
5 апреля епископ Вениамин был допрошен и, отвечая на вопросы следователя, сказал: «Виновным себя не признаю, на советскую власть я никогда и никого не натравливал. Причем видеться с участниками, перечисленными вами, я не виделся лично, многих совершенно не знаю, поэтому разумею исключительно письменные связи с указанными лицами, а они, эти связи, у меня были регулярны и по различным вопросам, – я заявляю, что в письмах к ним на советскую власть я их не натравливал. Что, собственно, означает натравливать на советскую власть? В подлинном понимании я не добивался того, чтобы внушить верующим мысль о свержении советской власти, но я абсолютно не согласен с ее политикой гонения на религию, с ее антицерковной, антирелигиозной деятельностью... Я борюсь с безбожием советской власти, жалуюсь на это безбожие, но убежден, что это не означает призывание к свержению советской власти как государственной власти. В моем понимании религия и государство – два разных института. Жалоба на безбожие не означает борьбы с государством. В одном из писем на имя епископа Ярославского Павла я писал, что если судьбой истории суждено произвести государственную перемену когда-либо в СССР, в смысле перемены советской власти на другую, то в этом повороте большую долю вины будет иметь сама советская власть, так как она своей политикой безбожия возбуждает против себя население и не вызывает к себе симпатии. Вы сами больше всего возбуждаете верующие массы против себя, именно своей безбожной политикой...»
Из тюрьмы он продолжал писать своим духовным детям и близким, и причем ни в чем не было нарушено его мирное состояние духа: «В свое время – 17/III-30 года, телеграммой извещал тебя о перемене места своего жительства. 6/IV-30 года на волах путешествовал в Уральск. Последний принял меня в свои объятия. В них пребываю по сие время. Неопределенный срок, по всем данным – весьма немалый, проведу и впредь. Моя квартира: г. Уральск, изолятор, В.В. Предъявлена ст. 58 п. п. 10, 11, ст. 59 п. п. 2, 7. Это уже вновь с локализацией в г. Уральске. Пасху встречали в камере № 10, имея в ней сожителей 74. Несмотря на то что в Уральске я "странник и пришелец", я разговлялся куличами, сыром и крашенными яйцами от некоторых уральцев. "Везде земля Господня". Пока еще так... »
1 ноября 1930 года владыка писал духовным дочерям в Тутаев: «Многоуважаемую Александру Ивановну и Елену Ивановну приветствую с семейным праздником, днем св. мученицы Александры. Было время, когда и женщины – старые и юные – были в мученицах. В наше время многие из них ревностные сотрудницы Церкви, но Господь еще не судил явить их поприще современного мученичества за Церковь. Пусть, согласно воле Божией, в таком случае, взамен подвига современного страдания служителей и сынов Церкви, женщина православная не ослабевает в мирном служении Церкви. "Колесница Божия тмами тем" (Пс.67). И если в этой "колеснице" женщина не проявит своей духовной силы, то мужчины будут перегружены духовным трудом и, пожалуй, многие утомятся. Молитва, не ослабевать в молитве, не оставлять Дома Божия – это первое служение. Смолкли мои земляки. Это по времени, лучше так, благодарю Бога. Он хранит меня. Что Он готовит мне, не ведаю. Да будет воля Его...»
9 декабря епископ Вениамин написал священнику Николаю Розову: «Многоуважаемого о. Николая поздравляю с днем святителя Николая. Помоги Господь нести бремя и честь пастырства Вашего с ревностью Святителя. Дай Бог доброго здравия и процветания духовных сил. В Уральской тюрьме, где я и до сих еще пор, мне Бог послал случай познакомиться с сектантами и старообрядцами. Первых в Уральской епархии мало, вторых – много. Впервые была моя встреча с этими отступниками от Православия. И теперь стала ясной для меня беспомощность нашего рядового духовенства и, главное, основной источник этой беспомощности. Он – в крайне малом знании Священного Писания. При знании его – наши сектанты беспомощны в логике. И если они когда сильны, то только в упорстве, сатанинском упорстве и невежественном твердолобстве, и диавольском лукавстве. И все это не страшно. "Мы сильны не на истину, но за истину". Как виновны мы перед Богом, перед Церковью и Православием за незнание Слова Божия. Семинария хорошо поставила на рельсы, но мы растеряли сия орудия. Горе нам!..»
В тот же день он отправил духовной дочери в Тутаев открытку: «Многоуважаемую Варвару Александровну приветствую с днем св. великомученицы Варвары. Помоги, Господи, благодушно нести бремя жизни. Среди житейских забот и дел да даст Господь место для духовных забот и дел для христианского служения Церкви. Как в строении всякого дома есть архитектор, десятники, рядовые, каменщики, так и в строении Дома Божия – Церкви Христовой, Архитектор – Христос, десятники – иерархия, каменщики – миряне. Пусть каждый из нас помнит, что все мы не только строители жизни земной, житейской и материальной, но непременно – каменщики или десятники и в Церкви. Если мы веруем в Бога и в Христа, то каменщики – положительно. Когда не веруем – каменщики отрицательно. Состояние "ни в тех, ни в сих", состояние "безотносительное", невозможно. И за то и другое будем некогда отвечать. Пусть каждый из нас будет каменщиком Христовым, а кому дано – десятником. Дай Бог Вам душу живую – продолжить труд этого каменщика...»
5 января 1931 года владыка писал своему брату в Москву: «Дорогой Митя! Земно кланяюсь всем вам... Не пустые это звуки – наши духовные времена и сроки. Оставлять их никому и никогда не должно. Они дают незримые, но хорошо постигаемые токи душам, которых никогда не производит "мiр" и не в состоянии произвести. Рождество! Сколько радостного трепета в этом слове переживалось в учебные годы и во все другие времена! Знают ли это теперь современные дети и юноши? Если нет, то, значит, огромный сдвиг сделал русский мир в сторону бездны. Христос провидел эти сдвиги и говорил: "Дерзайте, Я победил мiр ". Я уже в 14-й камере. Четвертое переселение! И в тюрьме нет подходящего места. С письмами – странное. Ниоткуда в ответ. Посылаются ли мои письма куда-либо? Не видать. Пока жив и здоров...»
12 января владыка писал священнику Александру Соколову в село Переславцево: «Как празднуете ныне Рождество Христово, много ли было народу в церкви, хорошо ли было пение? Славили ли по приходу? Ужели последнее должно прекратиться? Теперь новое время указывает нам и новые пути молитвы. Посещайте чаще своих духовных детей и непременно каждый раз совершайте общую домашнюю молитву с чтением Евангелия. Наши духовные дети очень мало научены Евангелию. В проповедях мы мало излагали Евангелие, а более всего занимались в них моралью. Оттого прихожане мало знают о Христе и Его Доме. Рассказом из Евангелия (в порядке, в системе) объясняй богослужение. Это доступно всем и каждому священнику. Об этом и надо проповедовать. Посылаю ноты, случайно попавшие в тюрьму... »
31 марта 1931 года епископ Вениамин написал протоиерею Александру Пурлевскому: «Дорогому о. Александру из казенного дома привет... Вспоминаю Ваши отеки – показались и у меня. На какой почве? В сердце не ощущаю ничего, почки пока нормальны. Разве на почве общего истощения? Не мудрено. Суп наш – 2 кг пшена на 90 ведер воды. Но, в общем, готовлюсь ко всему: физически и духовно. Благодарение Богу, чувствую хорошо... Началась весна, пока не для меня... »
Следствие по делу продолжалось около года, епископ во все время следствия тяжело болел и был определен в тюремную больницу. Врач, поставивший ему диагноз в больнице, писал, что епископ болен эмфиземой, миокардитом, а также страдает от последствий кровоизлияния в мозг, выразившихся в параличе правой стороны тела, так что он почти не владеет правой рукой и ногой, не может писать и с трудом говорит. Однако власти, несмотря на такое состояние здоровья владыки, не освободили его.
10 сентября 1931 года тройка при Полномочном Представительстве ОГПУ в Казахстане приговорила епископа к десяти годам заключения в концлагерь. Приговор этот над ним уже свершиться не мог – епископ Вениамин скончался в тюремной больнице и был погребен в безвестной могиле.
Игумен Дамаскин (Орловский)
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 1