КАМУШЕК Нина Павлова Деревня – это приснотекущий ремонт.

И не успела я порадоваться, что настелила новые полы в моем стареньком деревенском доме, как батюшка сказал: - Меняй проводку, а то сгоришь. Проводка, действительно, нуждалась в замене – не провода, а старческие варикозные вены сплошь в синих узелках изоленты. Надо менять, а где деньги взять? И тогда из Оптиной пустыни прислали паломника Венечку, работавшего электриком в монастыре и по людям во славу Христа, безвозмездно. Лет паломнику было немало, но все его звали Венечкой – то ли за малый рост, то ли за детскую беспечальность, плохо вязавшуюся с его биографией. Биография же была такая – три ходки в зону и одиннадцать лет тюремного стажа. Правда, о своем прошлом Венечка говорил туманно: дескать, работал в бизнесе, ну, типа снабженцем, а бизнес – это всегда риск. Венечка и одевался под бизнесмена, благо, что в рухольной монастыря скопилось тогда немало модных вещей, и их охотно раздавали желающим. Время было такое – Оптина еще только восставала из руин. Вокруг грязь непролазная, и все ходили в кирзовых сапогах и телогрейках. В модельной обуви по грязи не пройдешь. Да и кому нужны в монастыре костюмы от Версаче? В общем, Венечка приоделся и выглядел франтом: костюм из бутика, кейс и шляпа набекрень. Зорок был Венечка, как горный орел, но для полноты бизнесменского образа выпросил в рухольной очки. Ничего в них не видел, но иногда надевал для важности. Попал Венечка в монастырь случайно. После освобождения ехал к дружку по нарам и перепутал автобус. Уснул в дороге и, проснувшись уже в Оптиной, ахнул: – В дурдом попал! Так он и прожил в монастыре года полтора в убеждении, что попал к сумасшедшим: кельи не запирают, и понятия о жизни – не для нормальных людей. Замки в монастыре появились позже. А тогда вся монастырская казна, полмешка «деревянных», хранилась под кроватью в незапертой келье. Однажды сквозняк разворошил мешок, выдул деньги в окно, и закружился листопад из денежных купюр. Все бросились их ловить, а больше всех усердствовал Венечка, возмущаясь при этом: – С дуба рухнули, да? Кто так деньги хранит? Надо сейф купить. В сейф запирать! О кражах в монастыре в ту пору и не слыхивали, но Венечка был убежден: обчистят.Вечерами он обходил монастырь дозором и присматривался к подозрительным людям. Словом, он по-своему заботился о монахах, не оставляя своей заботой и меня. Прихожу однажды домой, а там разгневанный Венечка. Тычет пальцем в мои документы и деньги, изрекая надменно: – Край непуганых лохов. Дурдом! Ключ от дома у входа под ковриком, деньги на блюдечке, а документы в чемодане на самом верху. Берите без очереди – не жалко! – Ты зачем в моем доме шмон устроил? – Как зачем? – удивился Венечка. – Должен же я знать моих подельников, тьфу, братанов во Христе и сестер. – По каким статьям сидел, братишка? Веня по чисто лагерной привычке скороговоркой отбарабанил статьи и, обнаружив, что я понимаю, за какие дела он сидел, спросил осторожно: – Тоже сидела? Нет, работала в зоне психологом. – А-а, ля-ля тополя, знаю. Со мной тоже будешь лялякать? А что толку «лялякать»? Уж сколько в монастыре беседовали с выходцем из зоны, но все попытки обратить его к Богу имели один результат – Венечка нахватался богословских словечек и теперь мог отбрить собеседника уже не по-уличному, а как бы в духе премудрости. Бывало, спросит его батюшка: – Венечка, что в храм не ходишь? – Не у прийде время, – бойко отвечает Венечка. Правда, крест носил и крестился на молитве перед работой, но дальше этого дело не шло. – А что с ним делать? – говорил отец эконом. – Жить ему негде. В монастыре он хоть работает Божией Матери, а в миру снова сядет, и все. Сам же Венечка был убежден – впереди у него хорошая жизнь, и в зону он попал случайно. В свое время мне приходилось работать в разных лагерях, и везде заключенные утверждали – они здесь оказались случайно. Только однажды в колонии для малолеток под Вильнюсом я услышала иной ответ. – Йонас,– спросила я, – ты тоже здесь оказался случайно? – Нет, – ответил Йонас. – Вы знаете, я из хорошей семьи. Учился нормально и спортом занимался. Но за два месяца до преступления я сказал своему другу: «Витас, я скоро сяду». Он не поверил, но у меня уже началось ЭТО. Заключенные, как правило, знают ЭТО состояние, предуготовляющее преступление. Ничего еще не случилось, но уже так тошно, будто наглотался мух или жеваной бумаги. Опостылело все, что развлекало прежде – водка, девочки, дискотека. И хочется взорваться от тупых анекдотов и вечных идиотских «хохмочек». ЭТО – тяжелейшее коматозное состояние, похожее на ту средневековую пытку, когда на темя человека час за часом монотонно капала вода. Люди в таком состоянии близки к безумию, а пытка столь невыносима, что человек вдруг бросается с кулаками на случайного прохожего – бьет, калечит или срывает с него одежду, глумясь над жертвой. Убийства в таких случаях нередки, хотя никто не хотел убивать – ну, толкнул человека, а вышло!.. В православии к греху убийства не случайно причисляют «толкания, ударения, заушения». Читаешь, бывало, дела, и нехорошо на душе: люди разные, статьи у них разные, а сами преступления до того однотипны, будто длится нескончаемый дурной сон. Сон этот почти всегда с бредятинкой – вот как раньше купцы катались спьяну на свиньях и крушили в трактирах зеркала. Кстати, в деле нашего Венечки был такой «купеческий» эпизод, за который в годы далекой юности он получил свой первый, еще условный срок. Шел он тогда по поселку в компании выпивох, и вдруг по не ведомой никому причине они бросились бить окна в пустующей даче. Потом забрались в дом и куражились, вспарывая подушки и выпуская пух. Брать на даче было особо нечего, но кто-то «для хохмы» прихватил сковородку, а Веня – пионерский горн. Потом, в суде, Веня кричал, что даром ему не нужен горн пионерии и взял он его случайно. Это правда – преступление с виду случайно, но оно закономерно как состояние души. Еще в древности святые отцы говорили, что скотоподобная жизнь с утолением лишь плотских желаний быстро приводит к пресыщению и отупению чувств. У чувств свой жесткий ограничитель – безграничен лишь дух. И состояние души, готовой к преступлению, – это своего рода месть поруганного духа за жизнь без Бога и без любви. У преподобного Максима Исповедника есть тонкое наблюдение о взаимоотношении плоти и духа. Плотской человек жаждет наслаждений и бежит от страданий. И чем глубже он погружается в пучину удовольствий, надеясь отыскать счастье, тем тяжелее болеет душа и мучается угнетенный дух. Для обозначения этого явления преподобный Максим использует даже игру слов: «идони» – счастье, а «эдони» – страдание. Сластолюбивая душа стремится к идони, а ее отбрасывает к эдони. И будто раскачивается маятник: идони – эдони, идони – эдони. А размах маятника все шире, и страдания души все мучительней, пока однажды, говоря словами Йонаса, не наступает ЭТО. И эта пытка столь невыносима, что человек идет на преступление или пытается покончить с собой, не в силах разорвать неразрываемый круг. Помню, как в колонии, где отбывал наказание Йонас, их отряд вывели убирать смотровую площадку на крыше здания. С высоты было видно, как за забором колонии весело бегают по лугу мальчишки и гоняют футбольный мяч. Отряд завороженно смотрел на мальчишек, узнавая в них себя вчерашних и тоскуя по утерянной воле. – Йонас, у тебя есть брат? – спросила я. – Да, младший. – Ты хочешь, чтобы твой брат попал сюда? – Нет! – заорал Йонас. – А кто хочет, чтобы эти мальчики, играющие на лугу, или чьи-то братья оказались в тюрьме? – обратилась я к отряду. И тут отряд воспылал таким праведным гневом, что будь их воля, они бы бросились на недоумков с кулаками и поведали ту правду о зоне, после которой люди страшились бы попасть сюда. – А если бы ты был министром юстиции, – спросила я Йонаса и его окружение, – что бы ты сделал, чтобы младшие братья и эти мальчики никогда не попали сюда? Воспитатель отряда потом посмеивался надо мной – дескать, зона на уровне министра юстиции решает проблему, как предотвратить преступление. Но зона думала, и думала честно. А потом ко мне прислали ходатая, изложившего общее мнение так :– Вы читали книжку про Буратино? Это про нас: «Папа Карло, я буду умный, благоразумный!» А потом заиграла музыка, и Буратино загнал букварь. Пацан, пусть даже крутой и с понятиями, – Буратино без тормозов. С ним надо строго, и глаз не спускать. Вернулся домой поздно – бац по морде. А лучше вообще гулять не пускать, потому что когда заиграла музыка… – ну, нет, простите, у нас тормозов. В этих диковатых, прямо скажем, рекомендациях есть своя правда. Во всяком случае, вот некоторый опыт. Мать привозит в монастырь свое чадо и умоляет: помогите! У парня уже есть первая судимость с условным сроком, но ведь у него не наркота, так водка, а последствия тут известные. А дальше картина такая – молодой человек живет в монастыре под присмотром сердобольного монаха, ходит в храм, молится и что-то делает на послушании. Но стоит отвернуться, как он шмыг за ворота и, говоря языком наших предков, возвращается, как пес, на свою блевотину. Что с ним делать? В монастыре нянек нет. А мама плачет – единственный ребенок! Но в том-то и горе, что единственный, а, по словам архимандрита Иоанна (Крестьянкина), «один ребенок пятерых стоит». Многодетные семьи были в прежние времена той школой воспитания, где маленький человечек уже с детства приобретал опыт труда и любви. Надо заботиться о младших, помогать родителям и сообща нести тяготы быта, неизбежные в многодетной семье. Здесь готовили ребенка не к той нарисованной жизни, где впереди удовольствия и успех, но учили вершить свой подвиг жизни и терпеливо нести свой крест. Без креста нет Христа. А единственный и уже бородатый «ребенок», бывает, и молится со слезами в храме, но не в силах нести свой крест. Не умеет работать, сникая при первой трудности. Не может быть мужем и отцом, привыкнув, чтобы заботились о нем, и не желает заботиться о других. Он тот самый расслабленный из евангельской притчи, которого надо пока нести на руках. Грех винить в этом только родителей – тут наша общая беда, ибо за долгие годы безбожия были утрачены навыки православного воспитания. А понятия о жизни нынче так искажены, что главенствует педагогический принцип – ребенка надо заинтересовать и увлечь, чтобы он поглощал знания, как пирожные. И отрок поглощает их, но ровно до того предела, пока «нравится» и «хочу». Хочется подросткам сидеть за компьютером – и все через одного они теперь «крутые юзеры». Не нравится читать книги – и не читают, и резко упала грамотность. Такой человек настроен на самоудовлетворение, не понимая разницы между пирожным и долгом. В общем, как говорит один батюшка, прежде чем воцерковиться, надо вочеловечиться.