Пошел третий год службы, и я стал «дедушкой». Те журналисты, которые ставят израильскую армию в пример российской, утверждая, что там никогда не было дедовщины, просто не достаточно информированы. Конечно, никто никого не бьет, не унижает. Дедовщина же похлеще и еще более сложно организованна, и я считаю это правильным. Настоящую справедливость (а ее нехватку в армии ощущаешь особенно остро) обеспечивает только прямая низовая демократия. С ней вынуждено было считаться и командование, более того, кое-где оно ее и насаждало. Потому что все начинали с рядовых и понимали, что эта система полезна. Правда, политика армии изменилась – решено выкорчевать это явление. Мне снова «повезло». Борьба началась с момента моего призыва, и я был одним из первых (если не первый), кто открыто восстал против нее. Но об этом позже. А пока о том, как это работает.
В общих словах схема такая. Первый год – ты учишься. Второй год – работаешь. Третий – кайфуешь. Психологически все очень выверено. Ты изнемогаешь на службе: моешь унитазы, тяжело работаешь на кухне, красишь, строишь, стираешь, грузишь, убираешь… Но впереди тебя ждет награда – третий год службы. При этом «старики», в отличие от российской армии, делятся на категории. Есть солдаты, которых называют «тохэны» (пахари). Это те, кто нес все тяготы и невзгоды воинской службы в полним объеме. А если ты долго болел, просидел четыре месяца на курсах командиров, а потом обучал молодняк, и поэтому боевых дежурств и нарядов на тебя выпало меньше, ты попадаешь в категорию «окэц» (перескочивших). По законам дедовщины прав всегда больше у пахаря, даже если перескочивший выше его по званию и должности. Например, комнату с кондиционером получат только «тохэны», при увольнении преференции отдаются тоже им. Иной раз доходит до смешного. Спорят два деда. Приглашают третьего рассудить их. Тот, не вникая в суть, говорит: «Он больший тохен, поэтому он прав». Самого мощного пахаря избирают «дедушкой роты», который разбирает конфликты. Он же единственный, кто может ходить с тростью.
Наивысший признак «тоханизма» – хождение по территории роты в халате с вышитым именем. Перескочивший дедушка может ходатайствовать об этой привилегии за особые заслуги. Но если тохэны скажут нет, то ему, как простому салаге, придется бегать в душ с полотенцем до конца службы. Всеобщий любимец взвода – санинструктор Артем призвался на четыре месяца позже нас. Мы единогласно заказали ему халат, но с тем условием, что наденет его только на третьем году службы.
Халат, как и берет, еще нужно заслужить. И неизвестно, что труднее. Второгодке на первом месяце запрещено иметь в комнате предметы, облегчающие быт. Через месяц ему разрешается принести чайник. Еще через месяц тостер. Ближе к концу второго года телевизор, диванчик. Металлических шкафчиков с ручками, в которых легко перевозить свое барахло с базы на базу, хватает только старикам. Старики получают право организовать свою зону кайфа, «зулу». В ней мягкая мебель, с кабельным телевидением, игровыми приставками, кухонным уголком. Входить в зону, кроме стариков, никто права не имеет, в том числе и командиры. Как правило, имущество «зулы» передается тем, кто остается дослуживать. Между взводами идет настоящее соревнование за «наследство». Ребята то и дело интересуются:
– Ну, что вы решили?
А дедушка, чтобы их подогреть, небрежно роняет:
– Да вроде бы склонялись вам отдать, но вот этот ваш Ёнатан как-то неправильно себя ведет.
– Не может быть! – вскрикивает молодой. – Мы обязательно с ним разберемся.
В разных подразделениях есть свои особенности и правила. Самой жесткой дедовщина считается в бригаде «Голани». Ее даже высмеяли в одной популярной кинокомедии. Возвращается голанчик домой. А там из ванной выходит любовник жены в его халате. Солдат вопит: «Какое право ты имел надеть мой дедовской халат!»
А вот в спецназе «Вишня» никакой дедовщины нет вообще. Более того, мой командир Х. о ней даже не слышал и с удовольствием внимал моим рассказам об этой стороне армейской жизни. Зато там я наблюдал обряд «Зубру». Один замкомандира боевой роты, которого переводили на повышение в другую часть, поздно вечером был схвачен, прикован наручниками к столбу и измазан отбросами. Самый изобретательный его подчиненный держал дохлую рыбу неделю в отработанном оружейном масле, чтобы доставить командиру особое удовольствие.
Кроме кайфа, деды участвуют в самых опасных и ответственных миссиях, как и положено опытным бойцам. Никаких дежурств по базе и нарядов для них не существует. Офицеры советуются с ними. Они могут заходить в самое сакральное место роты – комнату главного снабженца. Что молодым категорически запрещено под страхом наказания.
И вот эту прозрачную, честную, справедливую систему генералы из генштаба решили поломать. Это было воспринято как святотатство. В нашем случае ситуация усугубилась тем, что вместо мудрого «Кучини» пришел новый комбат, решивший сразу показать себя. Он пошел на неслыханную дерзость и начал задавать какие-то вопросы завстоловой – аксакалу Эльезеру. Решил не церемониться и с нами.
Начал давать наряды на вышки. Еще большим оскорблением было открывать ворота базы. А когда он отправил нас на кухню, мы отказались. Большего унижения для дедов быть не могло. Молодые порывались нас заменить, но комбат отчеканил: «Или вы идете на кухню, или идете в тюрьму». Угрожать деду тюрьмой неслыханно. Мы смирились. Но служить начали «по правилам».
Как-то раз у меня выдались очень трудные сутки. Встал в три утра. Обычно террористы из Газы атакуют на рассвете, и отделение на бронированном грузовике выдвигается, чтобы первыми их встретить. Потом до позднего вечера патрулировал вдоль забора на «Хаммере». В койку упал замертво. Только заснул, как растряс майор-танкист. Начал наезжать за то, что я бросил на заправке БТР, и они не могут заправиться. Я сказал, что на БТРе не ездил и отгонять ничего не буду, потому что сутки был на миссиях и за это положены шесть часов сна. Он орал, что только у меня есть права на БТР и он меня посадит. Но в итоге, чертыхаясь, ушел. Второй раз разбудил меня мой друг и командир австралиец Джозеф. Попросил отогнать машину ради нашей дружбы. Продолжать спектакль я уже не стал. Отогнал БТР, перед которым застыла танковая колонна. Рассказываю это к тому, что для самих же командиров выгоднее договариваться с дедами и не ломать устоявшуюся систему.
Протест бурлил. Мы обсуждали план, как не подать комбату руки на торжественном прощальном вечере. Я взял грамоту у комбата и, не заметив его протянутой руки, обнял своего нового командира роты, затем вернулся за свой стол. Большинство, включая командиров, не поняло, что я совершил демарш. Но братан Адьиель начал всем рассказывать о моем подвиге. При этом пародировал комбата с протянутой рукой. Поскольку он был очень похож на нашего актера Савелия Крамарова, все просто катались по полу от смеха. Его так распирало, что он начал свое представление, не дожидаясь конца церемонии. Комбат, слухи до которого дошли мгновенно, не смог мне простить, что я превратил его в посмешище.
Через полтора часа пришел новый командир роты Эфрайм и предложил пойти извиниться, пожать руку и ехать домой. Затем меня пригласил к себе начальник снабжения батальона Ави, прослуживший в нем лет двадцать. Он выразил со мной солидарность, но добавил: «В жизни всегда можно поступать правильно, а можно поступать умно. По-умному тебе лучше принести извинения».
Сейчас понимаю, что поступил и глупо, и неправильно. Во-первых, мои подружки из штаба подписали у комбата бумагу, которая освобождала меня от дослуживания срока, проведенного в тюрьме после «пивного путча». Во-вторых, мог просто не пойти на церемонию, как сделали некоторые дембеля, и забрать грамоту позже. В-третьих, ломая дедовщину, он выполнял приказ свыше, пусть и слишком резко, ну не всем же быть мудрецами.
К всеобщему возмущению, комбат осудил меня на 21 день тюрьмы. Но эта ходка была не в пример приятнее предыдущей. Вмешался бывалый снабженец Ави, который отказался оформлять меня в уже знакомую тюрьму номер 6. Я отправился в изолятор при одном из отделений военной полиции. Отвозил меня ротный Эфрайм, угостив по пути вкусным обедом в кафе. Я не услышал от него ни слова упрека.
Начальник полиции отнесся с полным пониманием и предложил самый свободный режим пребывания. Он тут же подписал день отпуска для встречи мамы в аэропорту. Обязанностей у меня никаких не было. Еда была отменная. Отношение ментов – прекрасное: все через «пожалуйста». Я быстро нашел общий язык с сокамерниками. Читал книги, свежую прессу… По спецзаказу мне единственному покупали экономическое приложение к общенациональной газете.
В один из дней нас спросили: «Кто хочет съездить к дантисту?» На машине с мигалкой я отправился подлатать зубы, что за несколько визитов было с блеском исполнено. Глядя на мои наручники и боевые нашивки на ремне, симпатичные стоматологини интересовались, за что меня упекли. С серьезным видом я говорил: «Военная тайна».
Пока я нагуливал килограммы, сослуживцы вышли на очень популярную в Израиле журналистку Кармеллу Менаше. Которую как огня боятся все вооруженные силы страны. Ее статьи взорвали общественное мнение. Честно сказать, у меня самого вставали волосы дыбом, когда, лежа на койке после сытного обеда, читал об издевательствах, которым подвергался. В радиопередаче на всю страну она довела мою маму до рыданий вопросом: как она относится к тому, что ее единственного сына, солдата, которого она отдала в боевые войска, гноят в тюрьме?
Все козыри были у Кармеллы на руках. Комбат не имел права судить меня вообще, потому что он был участником конфликта. Он это и сам прекрасно знал. Но его заместителя в тот день не было на базе. Приезжать из-за такой ерунды на кануне шаббата он отказался. А после шаббата я уже был бы штатским человеком, не подвластным армейскому суду. Поэтому на нарушение он пошел осознанно. Я не просидел и двух недель. После освобождения великодушно откликнулся на просьбу командира Эфрайма, сидеть дома тихо и не раздувать скандал.
Этот случай сыграл самую положительную роль. По моей просьбе государство выделило мне кусок земли под застройку на берегу Мертвого моря. Но воспользоваться я им мог только с разрешения местного совета. Лишь они решают, кто может жить в их поселении. На заседании сельсовета представители крошечного поселения раздувались от собственной важности, считая, что будто бы могут лишить меня гектара земли где-нибудь в Монако. С кислыми лицами слушали мой рассказ. Ну, армия, ну, боец. Как говорил герой фильма «17 мгновений весны»: «У нас все были в СС». И тут парнишка, ответственный за заселение израильской целины молодежью, напомнил о выступлениях прессы в мою защиту.
– Так это был ты? – хором вскричали хуторяне.
– Что же ты сразу не сказал?! Мы будем гордиться таким соседством.
Из этого я заключил, что в Израиле, как и в России, не любят начальство и сочувствуют рядовым гражданам.
Позже я не раз читал, что большие группы старослужащих оставляли свои базы в знак протеста против отмены их понятийных привилегий. Их сажали в тюрьму, отчисляли из подразделений. Дедовщина жива! Смогут ли ее одолеть? По моему мнению – нет. Потому что армия, как и страна, живет по здравому смыслу. А здравый смысл побеждает всегда.
Слышал, что в российской армии дедовщину победили, призывая солдат на год. Другой вопрос: сумеют ли за этот срок сделать из них воинов…
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев